Пивший чай Шнейдман, так и застыл со стаканом в руке, когда к нему в кабак ввалились в клубах пара с мороза полицейские чиновники. Быстрее всех сориентировался Путято, прыгучим барсом кинулся к целовальнику и вырвал у него из рук стакан с чаем.

– Господа, если вы чаю хотите с мороза, так мы сейчас вам стол накроем, – только и смог проговорить офигевший Шнейдман. Путято, вынув из стакана серебряную ложечку, всучил стакан обратно в руки сидельцу. Вторую ложку он извлёк из стакана его жены. Осмотрев их со всех сторон, только что не обнюхав, исправник подошёл к Виноградову и тихо сказал:

– Это серебро с ограбления Вонлярово. Я очень хорошо помню описание этих ложек. С витой ручкой и цветком на конце.

Виноградов, усевшись за стол, вынул из кожаного саквояжа чернильницу, несколько листов бумаги и роучку с немецким металлическим пером.

– По делу об ограблении имения Марии Петровны Энгельгардт в сельце Дресне, ограблений поместий Вонлярово, Дрюцк и Владимирское я, судебный следователь 3-го участка Смоленского уезда Виноградов, провожу обыск в Уваровском питейном доме Краснинского уезда. Имя, фамилия, лета.

– Александр Петрович Шнейдман, 49 лет, православный, из евреев, краснинский мещанин, неграмотный, под судом и следствием не был.

– Есть ли в вашем питейном доме деньги, драгоценности или другие вещи, добытые незаконным путём? Предлагаю выдать их добровольно, – перо следователя быстро летало над желтоватым листом бумаги. Вызванные в качестве понятых два уваровских крестьянина, тихонько сидели на скамье у стены. Путято, скинув шубу, мерил шагами небольшую избу.

– Нет таких вещей. Денег вот, пять рублей, – Шнейдман достал из кармана большой потёртый кожаный бумажник.

– Что ж, начинайте, – рассыльные взялись осматривать печку и полки со штофами и глиняными горлачами, Белашицкий начал ощупывать вещи, повешенные на гвоздях у дверей, Путято, выйдя в сени, по скрипучей лесенке поднялся на чердак и зашуршал там соломой. Вскоре с крыши раздался его довольный возглас «Ага». Шнейдман спал с лица, жена его Татьяна теребила кончики наброшенного на плечи пестрого платка. Через пару минут на стол перед Виноградовым легли три небольших холщовых свёртка.

– В соломе возле трубы запрятаны были, -смоленский исправник, весело скалясь в сторону Шнейдмана, отряхивал с сюртука и панталон приставшие соломинки.

–Вы знаете, что в свёртках, Шнейдман?

–Нет.

–А как же они оказались у вас на чердаке, можете объяснить?

–Нет.

Виноградов придвинул к себе чистый лист.

–Фёдор Никитич, посмотрим, что внутри свёртков. Понятые, подойдите ближе.

« 13 десертных ложек, серебряных, 84 пробы, с витыми ручками. 6 столовых ложек той же пробы, серебряное ситечко, большая соусная ложка, старинная серебряная ложка, 15 серебряных чайных ложек, щипчики для сахара, серебряная маслёнка, серебряная крышка от пивной кружки. В отдельном свёртке большая серебряная спичечница, вызолоченная, с изображением павлина». Все вещи, что Путято доставал из свёртков и показывал понятым, Виноградов заносил в протокол. Белашицкий, что-то нащупав за подкладкой одного из кафтанов, висевших у дверей, достал перочинный нож. На стол перед следователем легли три казначейских билета по 25 рублей каждый.

–Ну что же, дорогой ты мой, Александр свет Петрович, после обыска в твоём кабаке, могу я представить начальству закрытыми аж целых три дела, – следователь, отложив в сторону перо, внимательно разглядывал то бледневшего, то красневшего целовальника. Путято, усевшись за стол напротив Виноградова, весело барабанил ладонями по столу:

–Зазвенит еврейчик Шнейдман кандалами по Владимирке, зазвенит. А следом на тележке и жена его с дочкой отправятся за Урал снег убирать. А снегу-то в Сибири ой как много, – Фёдор Никитич весело улыбался, переводя взгляд со Шнейдмана на Виноградова, – Правильно мыслишь, Нил Дмитриевич. Представляй начальству этого выкреста организатором шайки, да всё семейство вези в тюремный замок.

–Зачем же так, Фёдор Никитич? Думается мне, господин Шнейдман имеет нам что сказать. Например, откуда у него на чердаке такой склад столового серебра. Он нам расскажет всё как на духу, а я его жену с дочкой и не буду привлекать за укрывательство да недоношение. Как Александр Петрович, будешь рассказывать?

И Шнейдман заговорил. Виноградов еле успевал за ним записывать. В начале прошлого семьдесят первого года цыган Егор Плесенков привёз в Уварово незнакомого барина. Сам Егор Васильевич частый гость в кабаке, разъезжая по уездам и торгуя лошадьми, непременно заезжал пропустить рюмку-другую. Барин назвался Михаилом Кирилловичем Крыловичем, помещиком Черниговской губернии Сурожского уезда. Дела у него в имении шли, мол, не очень хорошо. В Смоленскую же губернию Крылович приехал получить наследство от умершей тётки. И предложил Шнейдману разные предметы столового серебра. По сходной надо сказать, цене. Весь прошлый год оный барин наезжал в Уваровский питейный дом, иногда по нескольку раз в месяц. В конце лета его начал привозить молодой крестьянин Егор Михайлов, живущий в Лоскино. На вопрос Виноградова, где такое, Путято ответил, что маленькая, в три двора деревушка по дороге из Хохлово в Пожарское. Егор женат на цыганке. Крылович называл его своим кучером. Промеж себя мужики называли этого барина, Крыловича, Сибиряк. Последний раз появлялись они ещё до Рождества, и предлагал Шнейдману Крылович купить два больших фермуара с красными да зелёными камнями. Да он, Шнейдман, отказался, так как в камнях ничего не понимает. Тут охотничью стойку принял краснинский полицейский надзиратель. Золотые фермуары, один с рубинами, другой с изумрудами, были похищены при ограблении сельца Михайловки у госпожи Вольской.

– Как думаешь, Александр Петрович, а где обретается тот барин?

–Одно время точно в Бублеевщине жил, а сейчас, похоже, в Лоскино, у Егора Михайлова.

–Что ж, господин Шнейдман, помощь следствию это большой, – Виноградов с хрустом потянулся, – однако есть для вас возможность проходить по данному делу не в качестве члена шайки и скупщика краденого, а вовсе как свидетель, открывший нас схрон грабителей.

–Что я должен делать? – в карих глазах выкреста загорелась искра надежды.

–Ипполит Дмитриевич, тот кучер, что вас с рассыльными сюда вёз человек надёжный?

–Вполне, он племянник унтер-офицера Михеева из уездной воинской команды.

– Пошлите за ним, будьте любезны, – следователь вновь повернулся к целовальнику, – сейчас же, с нашим человеком вы, Шнейдман, поедете в Лоскино. Время обеденное, как раз к ночи вернётесь. Если в Лоскино проживает Крылович, что было бы идеально, вы ему объясняете, что в вашем кабаке сидит ваш старый знакомый. Богатый жид из Мстиславля, пусть будет, золотых дел мастер, который очень заинтересовался теми украшениями, что оный барин вам предлагал. Хорошо бы, чтобы Сибиряк поехал с вами, но даже если он получит эту информацию, будет неплохо. Разбойник должен заинтересоваться если не сбытом драгоценностей, то хотя бы богатым евреем.

Иван Васильев, крестьянин соседней с Уварово деревни Воскресенье, увёз Шнейдмана в сторону Хохлова. Полицейские чины остались ждать в кабаке.

Январская ранняя ночь раскинула чёрный бархатный полог над Уварово. В высокое безоблачное небо к тонкому серпику молодой луны потянулись дымки из печных труб. Ни огонька, окна крестьянских изб закрыты по зимнему времени ставнями или соломенными матами. В лесу за деревней завёл свою тоскливую песню волк. Заливистым брёхом ответили ему уваровские псы. Серый, не обращая внимания на лай своих дальних родственников, в незапамятные времена продавшихся человеку за тёплый угол и полную миску, продолжал тянуть гимн луне, созывая стаю на ночную охоту.

Виноградов с Путято и Белашицким пили чай за столом, когда за стеной заскрипели полозья. В клубах морозного пара в дверях появился Иван Васильев. Один.

–Удрал, паскуда!– Путято в ярости треснул кулаком по столу.

–Удрал, – тяжко вздохнул Иван, – я в Жорновке оглянулся, а его на санях уже нет. Видно, соскочил где-то, да я не заметил. В Лоскино зашли мы в один дом, там за столом чай пили три человека. Барин с лысиной в бороде с густыми бакенбардами, мужик молодой, русоволосый да здоровенный лоб, весь чёрный. Бородища чёрная лопатой, волосы длинные кучерявятся, глазами чёрными так и зыркает зло. А пьют то ли чай с ромом, то ли ром с чаем. По полстакана рома наливают. А прислуживает им за столом очень красивая молодая цыганка. Шнейдмана за стол посадили, и меня чаем угостили. Он, Шнейдман, всё как вы велели обсказал, про богатого еврея. Да барин тот только рукой махнул, мол, не до того сейчас, с Тимохой дела решаем. Заеду как-нибудь на днях, посмотрю, что за еврей. Шнейдман посидел недолго, да и мы уехали.