– Как?

– Не знаю, вот так… – я передразнила, сильно коверкая слова, язвительным тоном, – “Варька у нас тот еще блохер”.

Сердце колотилось так сильно в груди. Похоже разволновалось не на шутку. Я осторожно оглянулась, Никита ушел. “Боюсь даже предположить, что он обо мне подумал”.

– Ой покраснела вся!

– Мало ли кто тут покраснел, – проворчала я. – Будешь помогать писать или нет?

– Ну, конечно, буду! А ты обещай, что будешь самым лучшим и расторопным помощником шеф-повара на кулинарном поединке!

– Торжественно клянусь.

Ника обняла меня за плечи и потащила в столовую.

– Ну что! Кем ты у нас там станешь, когда вырастешь? Литератором?

– Блогером, – буркнула я.

Мы писали минут сорок не меньше, я уж хотела поставить точку, но подруга все продолжала и продолжала вещать, выдавая все новые и новые перлы. Моя любимая ручка в виде кошачьей лапки скрипела под рукой, старательно выводя буквы, я радовалась, следя за мыслью Ники, красной нитью, протянутой через все повествование. Как же здорово у нее получалось! Я вот так не могу, мысли мои путаются и если я начну писать про какого-нибудь Чингачгука, то закончу обязательно рецептом морковно-яблочного пирога.

Мы все носим маски, носили до этого, и будем носить после. И я сейчас не о масках от ковида. Я о других… Тех, которые мы надеваем для чужих людей. Невидимых, к которым я долго не мог привыкнуть.

Я много наблюдал за людьми. Вот, например, соседи. Ночью, лежа в кровати, я долго слушал как сосед этажом выше орал на жену, обзывал ее последними словами, слышал звуки потасовки и звон разбитой посуды. Утром же он чисто выбритый, аккуратно одетый и застегнутый на все пуговицы, излучал спокойствие и уверенность. В глазах читалось “Вижу цель, не вижу препятствий”. Кто он для других людей? Уважаемый коллега, приятный собеседник, верный друг, чей-то строгий, но справедливый начальник. А бабулька из первого подъезда? Брови мохнатые вразлет, на голове “блин” (мама так называет берет), в глазах вселенское зло, губы изогнуты в брезгливой мине. А сама гладит котиков и корм им выносит. И каждую собаку во дворе приветливо встречает, птиц кормит, ну не бабка, а ангел.

Размышляя, я готовил любимый мамин салат. Она часто хвасталась, что в ее рецепте есть секретный ингредиент, от которого обычная “Мимоза” становилась изысканнейшим блюдом. Никто из друзей семьи не мог угадать, отчего мамин салат такой нежный, а все дело в масле. Мама замораживала кусок сливочного масла в морозилке, а потом терла его на ошпаренный и остуженный лук.

Уложив салат слоями в глубокую миску я поставил его на окно. Темно уже, в доме напротив свет в окошках, у кого-то мелькали картинки в телевизоре, кто-то до сих пор не разрядил елку, ничего что март на улице, а кто-то явно развел огород на окне, о чем свидетельствовала насыщенно-розовая подсветка. Взгляд скользнул с окон дома напротив к подъездам, а от них к парковке, там возле фонаря стояли двое. Ветер развевал волосы женщины, и белая юбка ее колыхалась на ветру как будто эта женщина не на земле стояла, а плыла на корабле. И все вокруг нее колыхалось и волновалось. “Как будто в бурях есть покой…”1 – вспомнилась строчка из школьного стихотворения.

Я вернулся к холодильнику. Мама рассказывала, что в детстве очень любила бутерброды-кораблики. Причем они не выглядели как-то особенно, просто хлеб, масло, сыр. Почему они назывались корабликами? Я достал масло, медленно намазал его на хлеб. А потом вытащил квадратики сыра в индивидуальной упаковке, снял ее с одного кусочка, нанизал его на зубочистку, расправил и поставил этот парус на хлеб с маслом. Маслиной украсил. Будет толстенький моряк.

Скрипнул ключ в замочной скважине, а потом завозился, заскрежетал радостно. Я бросился встречать маму, наверняка ведь устала с работы.

Она пришла не одна. Пряча глаза, за ее спиной стоял мужик, он снял обувь и поставил ее возле обувницы, деликатно кашлянув. От неожиданности я попятился и врезался в дверной косяк. Мужик как мужик. Одет опрятно: из-под синего свитера виднелся светло-голубой воротник рубашки, на ногах джинсы и черные носки. На руке часы. И кольцо.

– Никитка, ты чего не спишь? – весело спросила мама.

– Так я… э-э-э, тебя ждал.

– Так вот ты какой, – сказал мужик и протянул руку. Пожал крепко, по-мужски. Похлопал меня по плечу, замялся, не зная куда девать руки.

– Иди ложись, а мы на кухне посидим, нам есть о чем поговорить, – мама потащила мужика на кухню, даже не объяснив кто это и как его зовут.

Я демонстративно взял ведро под раковиной, решительно подошел к столу и сгреб все бутерброды и салат в мусорку.

– Ничего себе восстание пупсиков, – отметила мама, а потом как бы извиняясь сказала мужику, – Не обращай внимание, небольшой бунт на корабле.

Я хлопнул дверью своей комнаты и упал на кровать. Не покидало чувство, что я веду себя как истеричная девчонка, но что мне делать? Устраивать скандал еще более не по-мужски.

Я лежал один в темноте и долго не мог сомкнуть глаз. Во-первых, не верилось, что мать так легко забыла, все что с ней было совсем еще недавно: ревность, побои и совершенно дикие условия жизни в полной зависимости от другого человека, во-вторых, не верилось, что я ничего не сказал сейчас. Снова ничего не сказал и ничего не сделал. Как тогда. Но имею ли я право приказывать ей? Устроить скандал, выгнать этого человека, поставить ее перед выбором: или он, или я?

Черной дырой разрасталась в груди тревога. В нашем доме снова не пойми кто.

Пошлая Молли “Контракт”

Из кухни слышались голоса и доносился запах кофе с молоком. Родители говорили громко, мама, волнуясь перебивала отца. Я прислушалась, пытаясь понять, о чем такой оживленный спор.

– Почему они слушают песни группы “Пошлая Молли”?

– А что там за песни?

– Ну… всякие пошлые…

– А почему мы в их возрасте слушали “Красную плесень”?

– В их возрасте?

– Ну… плюс-минус. И ведь выросли хорошими людьми.

– Плюс-минус.

Понятно. Родители решили послушать мой плей-лист2. Я медленно сползла с кровати и просочилась в ванную комнату, включила воду потихоньку, чтобы родители не сразу заметили мое присутствие. Но дослушать разговор не удалось, он, видимо, сам собой сошел на нет. После чистки зубов и умывания я снова перетекла в свою комнату и долго копалась в шкафу, пытаясь найти хоть что-нибудь нормальное в своих шмотках, но все, что там находилось, жутко не нравилось. Все было старое и сто раз уже ношеное и если раньше меня это ничуть не смущало, то теперь все изменилось. Как идти в школу в обносках, когда там он?

Раньше я бы сразу позвонила Нике, и она бы уж точно посоветовала что-нибудь или притащила что-то свое. Но сейчас звонить нельзя. Засмеет. Да и похоже, он ей тоже очень понравился. Хотя… Она не раз говорила: “У нас вкусы разные”. Конкурировать с Никой мне казалось глупым и совершенно бесполезным делом, оставалась надежда, что ее симпатия мне только показалась. Я восхищалась ее тонкими чертами лица, длинными густыми ресницами, словно наращёнными. Восхищалась ее густыми русыми волосами. Хотя у меня самой были не менее густые светло-русые волосы до лопаток.

Толстовку с надписью “Gamer” отмела в сторону. Помню, Ника вроде бы говорила, что, если не знаешь, что надеть, выбери рубашку, топ и джинсы. Или платье? Нет! Только не платье, тогда точно все догадаются.

Однако же я плелась на уроки в черном платье в мелкий белый цветок и черных колготках. Правда к нему отлично подходил чокер с буквой В, красиво и плотно прилегающий к шее. Хрустя сапогами по снегу, я предвкушала пятерку по литературе, и тайно надеялась, что наряд сочтут уместным для такого случая, ведь мы с Никой вчера отлично потрудились.