– Шо, паря, лук не уважаешь? Кто лук не уважает, тот хворый будет! Все витамины в ём! Мы знашь, как в войну за лучком охотились! Витаминоз у всех был.

– Авитаминоз.

– А ты не встревай, коли Иваныч говорит. Кака разница? Мне всё едино, шо витаминоз, шо авитаминоз. Кабы не лук, то и энтих зубов мне не видать. Ну, по второй!

Водку допили и по стаканам разлили лимонад. Максим сначала не хотел брать курицу и хлеб, побывавшие в руках Иваныча, но тот так аппетитно чавкал, а курица была такая поджаристая, что Макс решил плюнуть на гигиену, которую клятвенно обещал матери соблюдать в дороге, и стал есть наравне с остальными. Допили лимонад, и Максима опять послали отнести стаканы проводнику и сказать, чтоб принёс чай. Вскоре появился проводник, изрядно подобревший после выпитой водки. Принёс поднос с парящими стаканами, проворно составил их на столик, деньги, однако, попросил отдать тут же, на месте, и все полезли к своим кошелькам. Потом мужчина вернулся вновь за стаканами и принёс постельное бельё, положил его на нижнюю полку и опять аккуратно собрал со всех деньги. Пересчитал, сунул в карман, из другого достал тесьму и завязал, протянув её между верхними полками, раскрыл длинную простыню и накинул на неё:

– Ну вот, у вас теперь купе по цене плацкарты, – и засмеялся, довольный своей шуткой.

И действительно, стало как-то уютней. Теперь проходившие по коридору, не могли заглядывать к ним в ячейку и смотреть, что они пьют и едят. И Любаня, попросившая мужиков на минуту выйти в проход, смогла переодеться в самодельном купе и предстала перед ними в лёгком домашнем халатике. Она повеселела от выпитой водки и была очень даже соблазнительной. Но куда там Максиму за тётками ухаживать, вон, Николай сразу приободрился и начал комплименты выдавать. Любаня зарделась, но видно было, что приятно ей мужское внимание. И Максим переоделся в спортивное, только Любу не просил выйти. Отвернулась к окошку и достаточно. Потом он сообразил, что наверняка весь отражался в окне, да что там рассматривать, что она, трусов семейных не видела, в самом деле?

Максим запрыгнул на свою верхнюю полку. Иваныч сидел под ним, Максим видел его ноги. А Николай с Любой расположились напротив. Иваныч обстоятельно рассказывал свою историю, после которой он в бога уверовал.

– А немец по нам ка-а-ак жахнет! И трындец! Вот я туточки сидел в окопе, а глаза открыл на другом конце. Мать моя женщина! Это что ж творится, ни одного человека со взвода не уцелело, токмо я один. Тут тебе и руки, и ноги оторванные, а я цел. Башкой только двинулся. Тут ещё и мины стали залетать. И рвутся, гадины, одна за одной, а я хоть бы хны, ни царапины. Командир потом сказал, что если б наверняка не знал, что я со всеми в окопе сидел, то как дезертира бы велел расстрелять, потому как не бывает такого везения. А я цел и невредим. Во как, с тех пор я в боженьку и уверовал. Ну ладно, чегой-то меня на сон сморило. Ща как улягусь, и могёте поверх меня с пушек по немцам палить, всё одно до утра не проснусь.

Николай встал и переключил свет на ночной, оставив гореть лишь дежурную маленькую лампочку. Иваныч вскоре захрапел и стал пускать газы. Николай с Любой хохотали, а потом перешли на шёпот, и Макс услышал чмокание. Он приоткрыл глаза, Николай с Любой целовались, прижавшись друг к другу. Внезапно Николай бросил взгляд на Максима, и он не успел отвести глаза. Тихонечко отстранив Любу, Николай встал, опёрся одной ногой о полку, где мирно посапывал Иваныч, приподнялся и придвинулся в Максиму.

– Слышь, пацан, ты бы к стеночке повернулся, а то дама стесняется. Ну ты же всё понимаешь, а? Будь другом.

– Ладно, – буркнул Максим, поворачиваясь к стенке, а про себя подумал, вот ведь как подфартило Николаю. Ну, ничего, недолго осталось, он доберёт ещё пару годов, сходит в армию, а уж потом… потом, держись, девки! Такого шороху наведёт, только не со старухами, типа Любани, хотя она ничего так, и он бы сам за неё подержался, а подберёт себе, конечно же, помоложе. Николай с Любаней ещё возились какое-то время на нижней полке, и хотя воображение Максима рисовало разные сценарии, он наверняка так бы и не сказал, было между ними что-то более серьёзное, чем просто объятия и поцелуи, или нет. Поворачиваться из мужской солидарности Максим больше не стал и вскоре заснул.

Утром, когда солнце заглянуло в их импровизированное купе и стало пробиваться прямо в глаза, каким-то образом огибая заслоняющие их руки, Максим проснулся. Было тихо, все ещё спали. Вдруг зашевелилась Любаня, откинула одеяло и стала спускаться вниз. Максим прищурил глаза, глядишь, не заметит, что он проснулся.

Он успел увидеть её ляжку и кусочек голубого нижнего белья. Максу стало неудобно подсматривать, и он сомкнул глаза. Через пятнадцать минут все проснулись, сходили в уборную, умылись и приступили к завтраку. После завтрака Макс залез к себе на полку и занялся чтением. Беспроигрышный, затрёпанный «Робинзон Крузо», прочитанный от корки до корки раз пятнадцать, всегда был готов выручить хозяина.

– Во, Николай, посмотри! Максимка-то наш молодца! Книжки читает, не то шо мы с тобой. Нам бы только водочки накатить под огурчик и на красавиц полюбоваться! – Иваныч многозначительно посмотрел на Любу.

– Ты это, Иваныч, давай тут без намёков. Люди все свободные, никто никому ничем не обязан.

– Дык, я ж, мил человек, про то же. Вот, к примеру, я хочу и любуюсь. Да и ты любуйся. Потому как имя её Люба. И любить её надобно и любоваться ею.

Максим слез с полки и отправился пройтись. Старенький вагон потряхивало и раскачивало, казалось, ещё сильнее, чем вчера. Через приоткрытые окна в вагон врывался свежий мягкий ветер, иногда принося с собой горстку степной пыли. В переходе между вагонами его поманил пальцем мужчина лет сорока. Он что-то промычал и сунул в руку Максиму какую-то пачку, выжидательно посмотрев на него. Максим сначала отдёрнул было руку, но мужчина промычал что-то ещё. В его виде не было ничего угрожающего, он явно не пытался ограбить, а предлагал ему на что-то взглянуть. Макс опустил глаза и увидел колоду игральных карт, перетянутую чёрной тонкой резинкой. Отрицательно помотав головой, он протянул мужчине сверток назад. Тот опять помотал головой и что-то промычал. И тут Макса осенило, он понял, что мужчина немой. Он слышал от людей, что глухонемые нашли себе прибыльное занятие: путешествовать железной дорогой и предлагать пассажирам разные непотребные картинки и игральные карты. Максим поднял руку, снял с колоды резинку и пролистал несколько карт. Взгляду его предстали молодые женщины, абсолютно нагие. Вот одна выходит из воды, другая загорает в одной шляпе, лёжа на животе, ещё одна качается на качелях. Распахнулась дверь в тамбур, и Максу пришлось опустить руку с картами, чтобы не показать их проходящему в соседний вагон мужчине. Немой покрутил вопросительно рукой перед носом Максима. Словно вопрошая, берёт он его товар или нет. Максим вопросительно крутнул рукой в ответ.

– Уба, уба!

Рубль, понял Максим. Он посомневался, стоит ли держать при себе такие карты. Попадись они на глаза кому, то замучают вопросами, где взял и лекциями о безнравственности и распутстве. С другой стороны, красотки в колоде так и ждали, чтобы он рассмотрел их одну за одной, медленно, до самых подробностей женского строения. Благо, они и не думали от Макса ничего скрывать, совсем ничего. Немой смотрел на Максима, поняв его нерешительность, протянул руку, забрал колоду, перетянул её резинкой и уже начал убирать в карман. Максим словно вышел из оцепенения. Ещё мгновение, и красотки расстанутся с ним навсегда. Сомнения отброшены, Максим вытащил из кармана трёшку. Немой всучил ему колоду и сдачу – два железных рубля. Теперь Максу было чем заниматься, он должен вернуться на свою полку и потихоньку рассмотреть добычу.

Макс уединился наверху и стал листать колоду. Боже, какие красавицы! Неужели они вот так вот запросто, согласились позировать без одежды? Или их сфотографировали тайком? Не похоже, так непринуждённо, не скрываясь, они смотрели на него с фотографий. Максим даже не представлял, как он мог бы сам раздеться вот так вот догола и дать себя сфотографировать, чтобы потом кто-то в поездах рассматривал его наготу. Нет, решиться на такое он явно был не в состоянии. Блондинки шли вперемешку с брюнетками, молоденькие и чуть постарше, от каждой у Максима захватывало дух, он обнял бы любую, до того они были хороши. Внезапно Максим почувствовал чужое дыхание за спиной. Он обернулся. Позади него, встав одной ногой на нижнюю полку, где сидел Иваныч, возвышался Николай.