– Штурман, место?

– Беляево. Через два километра линия фронта.

Единственному мотору полный газ. Сейчас главное – добраться до своей территории. Случись вынужденная посадка, хоть на нашей земле. Но дотянули. Уже посадочная полоса видна. Рычагом выпустил шасси. Сразу у посадочного «Т» суета. Правую половину буквы убрали. Понятно, не вышла правая стойка шасси. Из кабины стойки не видны. А на приборной доске обе белые лампочки сигнализации горят. Но верить надо тем, кто на земле. Придется сажать на левую стойку и рулями удерживать до потери скорости. Конечно, самолет обопрется на левое крыло, повредит. Но не катастрофично, механики отремонтируют. Убрал обороты мотору, притер самолет у посадочного «Т» ювелирно на одну «ногу». Сколько мог, удерживал в равновесии. С потерей скорости «пешка» стала медленно клониться вправо, потом задела концом крыла землю, сразу пыль, самолет развернуло почти на триста шестьдесят градусов и он замер. Во избежание пожара Павел выключил зажигание левому мотору, перекрыл кран подачи топлива. Откинулся на сиденье, вытер ладонью пот с лица. К «пешке» уже бегут люди. Живо взобрались по крылу к кабине, сдвинули фонарь. Выбраться через нижний люк, как обычно, не получится.

– Живы? Врач нужен?

– Нет. Антонов сел?

– С ним все в порядке.

К самолету уже тягач подогнали и грузовик. Общими усилиями правое крыло на кузов водрузили, вместо стойки шасси, медленно потянули в ремонтную зону. С задания должны были возвращаться самолеты, и надо было освободить посадочную полосу. А экипаж направился в штаб полка. Павел доложил об уничтожении моста.

– Вижу – все живы. И посадку наблюдал. Можете отдыхать.

– Есть.

Первым делом в столовую. Утром легкий завтрак был, уже проголодались. Да еще нервное напряжение отпустило. Под столовую использовалась большая деревенская изба. Весь личный состав вместиться в нее не мог. А когда не летали по причине нелетной погоды, принимали пищу поэскадрильно. Рацион такой же, как у других военнослужащих, за исключением хлеба. У летчиков он белый, а не ржаной. На больших высотах от ржаного дует кишечник и может кончиться разрывом. А еще по этой же причине нельзя есть гороховый суп и пить молоко.

Обстановка на фронтах сложная. Контрударом 24-й армии РККА по 4-й немецкой армии удалось освободить Ельню, правда – ненадолго. На юго-западном направлении немецким 1-й и 2-й танковым группам удалось окружить киевскую группировку советских войск, командующий М. П. Кирпонос погиб. Красная армия оставила Киев 19 сентября. Под Демянском наши войска отошли на рубеж Ростань – Лычково – Сухая Нива – озеро Селигер. На северо-западном направлении к 23 сентября немцам удалось оккупировать Пушкин, Павловск, Петергоф. Немцы принялись вывозить из бывших царских дворцов все ценные экспонаты.

Но каждый пройденный километр немцам давался все тяжелее, большими потерями в технике и людях. Красной армии тоже приходилось тяжко. Сказывались огромные потери в технике и вооружении в первый месяц войны. А еще переезд заводов в эвакуацию и перебои с поставками. Доходило до жесткого лимита – один снаряд на пушку на день. Все пороховые заводы были на Украине, часть уже захвачена немцами, другие – в эвакуации. Выручили поставки американского пороха по ленд-лизу. Развитием и становлением промышленности в СССР – автомобильной, танковой, авиационной, химической и прочей, занимался Сергей Орджоникидзе. Не все предусмотрел, а подсказать было некому, все сотрудники из партийцев с дореволюционным стажем, профессионального образования ни у кого нет. А прежних спецов выгнали или расстреляли, как «белую кость». Война сразу выявила ошибки, которые пришлось срочно устранять, причем большой кровью уже в ходе боевых действий.

За два с небольшим месяца боев полк, в котором служил Павел, сильно поредел. Хотя самолеты ремонтировали, восстанавливали усилиями техников и механиков, но едва уже набиралась эскадрилья, да и та сильно потрепана, моторы выработали ресурс и нуждались в замене. И сами самолеты в многочисленных заплатках на фюзеляжах и крыльях. А все шероховатости «съедали» скорость. И полк направили на доукомплектование. Летчиков на «дугласе» отправили на аэродром в Быково, ближнем Подмосковье, а технические службы в Коломну поездом. ПЕ-2 в Москве выпускал авиазавод № 39, в 1941 году он смог выпустить 303 машины. Фронт по осени придвинулся местами настолько близко к столице, что летчики боевых полков, получив самолеты, перелетали на свои фронтовые аэродромы, не садясь на промежуточные посадки для дозаправки.

Два дня ушло на получение самолетов – осмотр, ознакомительный полет. Взлет, набор высоты, коробочка и посадка. Четверть часа, как в летной школе на У-2. А потом перелет на новый аэродром под Коломну. Аэродром уже обжитой, его пришлось делить со штурмовиками ИЛ-2. Так что рев прогреваемых моторов стоял почти круглосуточно. На душе у многих тревожно, до столицы меньше ста километров. В сдачу Москвы никто не верил, но до сих пор немцев не удавалось остановить. И второе. Летчики, получавшие бомбардировщики в Быково, своими глазами видели эвакуацию московских предприятий.

По железной дороге, по разным направлениям, шли эшелоны со станками, оборудованием, семьями рабочих. Надежду давало то, что И. В. Сталин оставался в столице, хотя дипломатические посольства и Советское правительство уже перебирались в Куйбышев, куда не долетали немецкие бомбардировщики. Но бункер Сталину уже спешно сооружали метростроевцы, стройку курировало НКВД, как сверхсекретный объект.

Кроме фронтовых истребителей, армейской авиации, небо над Москвой охраняли еще истребители МПВО, московской противовоздушной обороны. В защиту столицы еще входили зенитные полки и аэростаты заграждения.

И тем не менее в одну из ночей немцы нанесли удар по аэродрому. То ли авиаразведка их засекла, то ли агентурная разведка. Но только уже за полночь военнослужащие были разбужены воем сирены, кричали «Подъем!» и ударили в набат. Для подачи сигналов тревоги у штаба был подвешен кусок рельса и дежурный бил по нему молотком. Вскочили, оделись за секунды, выбежали из казармы. Аэродром под Протвино был еще до войны, функционировал как учебный для Осоавиахима. В бывших классах ныне разместилась казарма для летчиков. Технический персонал располагался в землянках недалеко от стоянки самолетов.

Недалеко от казармы вырыты щели для укрытия персонала на случай воздушной атаки. Ночь ветреная, лунная, видимость целей на земле хорошая. Самолеты накрыты маскировочными сетями, ветками деревьев. А здания выделяются. Послышался гул множества моторов в воздухе и с каждой минутой все ближе. Сразу вспыхнули три прожектора в разных концах аэродрома. Лучи мощные, бьют на несколько километров, заметались по небу. И вдруг один высветил самолет. Тут же к самолету потянулся еще один луч. Начали вести огонь 85-мм зенитки. У самолета разрывы по курсу, сбоку. Не выдержал пилот, сбросил бомбы, отвернул. Бомбы упали далеко от аэродрома, в километре. Но бомбардировщиков было много, не меньше десятка.

Лучи прожекторов освещали то один, то другой самолет. Это были «Юнкерсы-88», основная рабочая лошадка люфтваффе. Зенитки продолжали огонь, но бомбардировщики стали сбрасывать бомбы один за другим. И все же случилось попадание. Вспышка, за «юнкерсом» сразу шлейф пламени, бомбардировщик стал разворачиваться, явно с намерением тянуть к своим. И почти сразу взрыв, вниз полетели обломки. Никто из экипажа самолет не успел покинуть. Видимо, по команде бомбардировщики развернулись, и гул моторов стал стихать, удаляться. Ни одна бомба на аэродром не упала, все с недолетом и ущерба не нанесли. Это было первое испытание для зенитчиков и прожектористов, охраняющих аэродром. Задачу они свою выполнили и задача не в том, чтобы сбить вражеский самолет, а не дать врагу сбросить бомбы на цель, нанести существенный урон. А что сбили, так это уже сверх программы. Налет был первый, но не последний. Пока немцев не отбросили в декабре – январе, были еще налеты.