Он сменил еще несколько вагонов. Его глаза по-прежнему не поднимались, не хотели, не желали подниматься – слишком поздно…

Неожиданно его словно что-то поманило, словно не он сам, а какая-то неведомая сила подняла его взгляд лишь на миг, просто чтобы в очередной раз оглядеться в уходящем мире. И вдруг он заметил маленькую девочку. Она стояла у дверей и, еле-еле подергиваясь, переминалась с ножки на ножку, глядя в пустую темноту очередной шахты метрополитена. И он уже было собрался вновь опустить глаза, они уже начали медленно сползать, как вдруг малышка обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Посмотрела так пристально и совсем не по-детски, что он снова поднял взгляд. Минута негодования и небольшого шока. Что в этом ребенке заставило его, взрослого мужчину со смертельной болезнью и уже почти исчезнувшим желанием жить, отбросить самые страшные мысли хоть и лишь на мгновение? Что же не давало ему опустить взгляд?

Это был маленький светлый ангелок лет восьми-десяти с длинными белыми локонами и еще не загрубевшей белоснежной кожей. И, в общем-то, ребенок как ребенок, немного симпатичнее других, но одно привлекло его в ней особенно. По обеим сторонам ее курносого носика ярко сверкали две звездочки – ее глаза, голубе как светло-бирюзовое летнее небо. Небо, которое бывает только в середине июля после теплого грибного дождика.

В этих глазах было что-то особенное, не похожее ни на что. На мгновение окунувшись в них, он прочитал там то, привлекло его больше другого. «Взгляд, не испорченный Москвой», – промелькнуло у него в голове. «Не испорченный метро», – эхом отдалось где-то рядом…

Он как никто всегда свято верил в то, что глаза – это «зеркало души». А если подумать, то сколько «зеркал» испортило, да и просто искривило современное метро? А сколько разбило вдребезги, не оставив шанса собрать их вновь? Разве эта другая жизнь, протекающая где-то в глубинах земли, лишь протекает, в пример величественному священному Нилу? Или она все же впитывает нас, поглощает нашу собственную жизнь на поверхности? Какая из двух жизней старательнее формирует нас самих, наши взгляды, чувства, само ощущение действительности? Где и когда мы познаем мир, находим свою духовную нишу: на поверхности, где индивидуальное, наше собственное, постоянно проявляется в самостоятельных поступках или под землей, где мы сливаемся с сотнями людей-программ и просто вынуждены включать собственный процессор, чтобы доехать, чтобы попросту выжить? Так, где и как мы приспосабливаемся к нынешнему Миру? Что учит нас больше? С помощью чего?

Абсолютно бесспорен тот факт, что человек учится всю свою жизнь. Но каждый раз речь идет не обязательно о нудных талмудах в полуразвалившейся библиотеке или на запылившихся от бездействия прилавках книжных магазинов. Мы учимся друг у друга: на новой работе у коллег, на кухне у мамы и бабушки, у фильмов и даже у так уж надоевших и повсеместно раскритикованных сериалов. Мы учимся радоваться, плакать, любить, жить… Мы впитываем знания ушами, руками, носом и, самое главное – глазами. Последними мы как губка всасываем в свое сознание и повадки, и сами знания, и, что особенно важно, передаем друг другу настроение, само отношение к жизни, словно подсознательно пытаясь обучить других, поделиться своим ощущением Вселенской гармонии. Или ее отсутствием…

А какое отношение к окружающей действительности может отражаться в глазах окружающих тебя в метро людей? Не самое радостное, наверно. Утром слишком сонные, а вечером слишком уставшие, их глаза могут пробормотать лишь одно: «Че смотришь, своих дел что ли нет…» И фраза эта появилась не со зла. Просто люди устали, физически и душевно. Просто им хочется отдохнуть. Хочется, чтобы от них все отстали, хоть на минутку. Они таким видят единственный способ расслабиться, единственный путь к гармонии с самим собой. Для них, как часто кажется, один путь к спокойствию – отстраниться. Хотя бы взглядом в пустоту метро…

И замечая все это, тебя словно поражает молния. Ты все это понимаешь, но не желаешь принимать. Но осознание порой приходит уж слишком поздно. C’est la vie… В этой паутине взглядов твои собственный яркие и пылающие когда-то как искры костра – глаза с годами гаснут, превращаясь в черные головешки старого кострища.

А может все эти переломы в сознании, все эти искривления в собственных «зеркалах» – это лишь один из этапов адаптации к Мегаполису? По принципу бабочки и многих других насекомых – если хочешь выжить, будь как все, маскируйся. Вот только главное, чтобы камуфляж и твоя собственная жизнь не слились в единый монолит…

Вглядываться людям в глаза в поисках чего-то он научился еще в детстве. И ему, надо сказать, всегда везло.

Родившись в СССР, он взрослел во времена перестройки, а дозревал уже в России. Его учили люди старого и нового поколения. В его глаза смотрели честные и бескорыстные очи ярых пионеров-активистов и совершенно бессовестные необразованные и вечно бегающие глазки перестроечной толпы. Он видел, как время и сама окружающая жизнь убивает огонек энтузиазма или наоборот разжигает пылающий факел внутренней революции.

И вспоминая все это в тот день в метро, он понял, как же все-таки повезло моему поколению, повезло ему. Повезло больше, чем этому белокрылому ангелку. Но ведь и везенье – штука довольно подлая…

На своем пока еще не таком уж и долгом веку он успел застать и мини-революцию 1991го, и какую-то мифическую комету, которая подлетает к Земле раз в тысячу лет, и множество бессмысленных и кровавых войн, и Миллениум, так и не наставший, и Парад планет, а сколько помимо Глобального потепления предсказывают впереди, в будущем! А она, – эта девчушка… Что будет с ней? Что она увидит и, если все-таки увидит, то что-то пострашнее Чечни или фантастичнее, чем стройный ряд планет Солнечной системы? Как она к этому отнесется? Какой след оставит увиденное в будущем в ее пока такой чистой душе? И в чем, в конце концов, она найдет свой смысл жизни?..

Возвращаясь снова и снова к временам своего беззаботного детства, он все чаще вспоминал те дни, когда его маме не приходилось ломать голову, где бы раздобыть денег на детский садик. И он всегда с удовольствием бежал туда, чуть вставало солнце. До 10-11 класса он абсолютно не зацикливался на таких вещах как прическа, стиль одежды. Он не задумывался делать мелирование или нет, прокалывать ухо или подождать еще месяцок пока мама успокоится и смерится с этой мыслью. А может на роль сережки подойдет банальная клипса или скрепка, которую и покупать-то не надо, проще найти. Его не заботило, какая модель мобильного, бесполезно лежащего в кармане, у него, а какая у его однокашек, так как в них попросту не было нужды (в смысле в мобильных). Оглядываясь назад, он с тоской вспоминал те простые и потому такие веселые школьные дни.

Сейчас же дети даже самого маленького возраста больше всего боятся стать «белой вороной» среди своих сверстников. Они следуют навязываемой современной жизнью моде, даже в речи, употребляя подчас те слова, которые со стороны кажутся такими смешными. То есть уже, скажем, в пятом классе у современного ребенка, живущего в Мегаполисе, да и в любом другом городе мира, проблемы совсем не детские (по крайней мере, так кажется им самим). Как говорится в поговорке: «И смех и грех». Хотя каждый выбирает по себе…

Еще он вспомнил, как года четыре назад случайно столкнулся со своей одноклассницей, зайдя в свою старенькую гимназию. Тогда они просто постояли молча пару секунд и обменялись улыбками. А вокруг, ничего не замечая, бегали бесконечные толпы дико вопивших малышей. «Помнишь, как мы одевались, собираясь в школу, в их возрасте, – с непонятной тоской в голосе спросила тогда она, – У тебя была потертая рубашечка с короткими рукавами и какие-то несуразные брюки в клеточку на каких-то странных подтяжках…»

– А я все равно, весь гордый читал со сцены стихи, – закончил ее фразу он и улыбнулся чуть шире. А потом добавил: «Ты же вечно носилась по коридорам со своим огромным синим бантом. Для меня до сих пор не понятно, как он умудрялся держаться у тебя на голове?» В тот момент он просто пытался ее развеселить.