На что Александр Климентьевич жестко парировал: «К высшему образованию неплохо бы и среднюю сообразительность иметь и перед ремонтными работами обесточить агрегат. Технику безопасности тоже изобрели, когда не было компьютеров. Но знать и соблюдать ее обязательно». – Затем подошел и сам выключил рубильник, раскрутил распределительную коробку. Показал молодому коллеге, как лужицу на ковре, невоспитанному щенку: «Видите, вот здесь перегорел предохранитель. Но просто его поменять может каждый механик. Инженер должен разобраться, почему он не выдержал нагрузки. А что может дать на него нагрузку? Понятно, вот этот узел. А в узле кто-то помимо меня ковырялся, и как, ему кажется, упростил схему. А схема продумана до мелочей. Мы ее сейчас обратно усложним. А если кто-то будет ее, в вашем присутствии, снова упрощать, дайте мне знать, и больше его на нашем заводе не увидят. У нас завтра поставки: 72 вагона для Мурманска. А в Мурманске навигация. И если мы не успеваем с поставкой, больше мы в тендере не участвуем, а если не участвуем и еще пару таких партнеров подводим, то весь завод, а за ним весь поселок остаются без зарплаты. Следовательно, легче и разумнее уволить одного экспериментатора. Но, думаю, вы и сами способны просчитать этот простой алгоритм до конца. Готово».

Александр Климентьевич крикнул в цех: Внимание! Сейчас первая линия пойдет! Все готовы?!

Рабочие крикнули: Готовы!

Александр Климентьевич кивнул молодому инженеру, чтобы тот включил рубильник. Молодой инженер выполнил, линия с гулом пришла в движение. Оба постояли полюбовались делом своих рук. Затем Александр Климентьевич обратился к молодому: Вы на рабочее место. А я в столовую, чайку попью. Потом сменю вас пораньше. А вы изучайте схемы, изучайте.

Вечером на пересменке, к пульту управления, за которым сидел Александр Климентьевич с очень мрачным видом, подошел сосед с четвертого этажа, крупный детина с вечной небритостью, одетый в джинсы, футболку и легкий, льняной пиджак. С ним в компании был третий их инженер с этого же завода.

– Привет, Климентьевич. А я тебе смену привел. Мы с ним договорились, что раньше тебя поменяет. – обратился сосед.

– Спасибо. С чего такая заботливость? – поинтересовался Александр Климентьевич.

– Извиниться перед тобой от всего нашего дома хочу. Что с утра так все на вас с Зинкой насели. Дело личное, деликатное, надо было всем делать вид, что ничего не слышим. Да разве этих баб уймешь?! Языки, как в уборочной машине лопасти, пока всех не перелопатят, не успокоятся. – мрачно продолжил сосед.

– Спасибо, извинения приняты. – спокойной и даже весело ответил Александр Климентьевич.

– Да это пустяки. Мы с тобой в трактир к Давиду пойдем. Он нас уже ждет.

– Спасибо. Но я сейчас не могу. Зине обещал. Мы с ней помолвку отметим. Теперь я обязан жениться.

– Так вот я по поводу Зинки-то, я и зашел. Малахольная она. Зря ты с ней связался.

– Может быть, я как-нибудь сам с будущей супругой разберусь?!

– Дело такое, как говориться, житейское. Одним словом, как бы помягче, не разберешься уже.

Тут Александр Климентьевич встревожился: А если с подробностями? Что случилось?

– Она уже на станцию укатила. Приехал за ней моряк из Севастополя, прямо сегодня и увез.

Александр Климентьевич был совершенно ошарашен этим известием: Как так?

Сосед потер нос и хмыкнул, чтобы подобрать слова. На самом деле ему самому не терпелось поделиться подробностями: «Да как в кино прямо! Приехал на такси. Сказал, собирай вещи. Она собрала, с работы уволилась и укатила. Тебе записку передала и деньги какие-то. Вот конверт». – Сосед протянул мятый, не раз использованный конверт.

Александр Климентьевич с нетерпением, среди купюр, нашел, достал и прочитал записку: «Прости. Прощай. Убегаю за радугой. Ужин отменяется». Он не знал, как реагировать, просто сидел ошарашенный.

Сосед продолжил гнуть свою линию: «Змеи они, бабы. Все зло от них. А Зинка хуже сколопендры»!

Александр Климентьевич сидел, ничего не отвечая.

Сосед тронул его за плечо: «Так пойдем в трактир? Ничего не подумай. Народ с тобой. Народ тебя уважает. На залечивание душевной раны средства собрал. Вот!» И в доказательство своих слов, сосед достал из внутреннего кармана пиджака и показал кошелек на замочке.

Александр Климентьевич, увидев кошелек был удивлен и тронут заботой, немного развеселился. Ответил: «Пойдем! Нельзя народ подводить»

Вскоре они плотно засели в трактире «У дороги», который был оформлен в деревенском стиле, белая белорусская хата, соломенный навес со столиками, у дороги плетень. По двору трактира гулял петух Петруха. Когда одна бутылка под жаренные колбаски была опустошена. Раскрасневшийся сосед положил руку на плечо утешаемого и спросил: «Ты мне скажи: вот чего у тебя жизнь не складывается? Вот чего этим бабам не хватает?! Мужик ты видный, краше обезьяны. Инженер толковый. И огород у тебя лучше всех и квартира чистая, как у медсестры в амбулатории. А путя нету?»

Александр Климентьевичу не особо хотелось отвечать на этот философский вопрос, он просто налил еще под одной и промолвил: «Да. Жизнь.»

Соседа было уже ничем не остановить, вне зависимости от ответов собеседника: «Бабы силу уважают. Как ты сегодня этого петуха с балкона. Хрясь! Сразу уважуха поперла!». Стукнул он по столу рукой.

– Да. Жизнь. – вновь пробормотал Александр Климентьевич.

Сосед продолжил утешительные речи: «Может, убьем этого петуха?! К едрене фене, м?! Если ты сам крови того этого. Так я сам могу?!»

– Не надо! Не надо губить, скажу я тебе, ни в чем не повинное существо! Нельзя! Он мне теперь как брат, понимаешь? Его тоже сегодня бросили, по сути то дела! За радугой, вишь, помчалась. А где я тут море с радугой, в Белоруссии возьму? Где, скажи на милость? – ответил совершенно пьяный Александр Климентьевич, которого никак не могли отпустить мрачные думы.

Сосед похлопал Александра Климентьевича по плечу и они снова выпили.

Александр Климентьевич пробормотал: «Да-а! Бросили и с балкона сбросили! Судьба!»

Сосед обнял и потряс его за плечо: «Жизнь. Держись, братка белорусс. Мы не из этих абы каковских. Бабы нас не вышибут из седла! За мужскую солидарность давай!»

Так они пили до самой ночи и легли спать на той же террасе. Хозяин трактира даже любезно вытащил им старые матрасы. Весь поселок знал, какое у Александра Климентьевича случилось горе.

Оранжевые цветы на балконе, без присмотра хозяйки быстро увяли, вертушка вскоре завалилась на бок и больше не крутилась, Александру Климентьевичу надо было жить дальше, и он готовился к зиме, как это было принято и заведено в их поселке. К осени он уже изрядно устал от всеобщего внимания и опеке. И теперь вез с огорода к дому груженую тачку, с несбыточной мечтой, чтобы по дороге никого не встретить. Но у подъезда на старых обтрепанных стульях сидели две старушки. Дружно поздоровались, назвав его по имени отчеству.

Александр Климентьевич сразу отрапортавался: «Здравствуйте. Везу морковь. Хранить буду в песке.»

Старушка в синем платке и теплой курточке, попыталась что-то сказать, но не успела, нее изо рта вылетело только приглушенное: А-а.

Александр Климентьевич без выдоха продолжил: «В бочке. А от мышей ничего делать не буду. У нас в подвале котов полно».

Старушка опять встряла со своим: «А-а»

Александр Климентьевич не дал ей слова молвить: «Картошку на выходных буду копать. Много. Крупная. Удобрял коровьим навозом с нашей фермы».

Старушка наконец вдохнула и залпом выпалила: «Хороший ты мужик, Климентьич, а в партизаны я бы тебя не взяла! Болтлив больно, не обижайся. А я только и спросить хотела: поедешь ли в город. Мне к эндокринологу надо, а кто подбросит, не знаю».

Александр Климентьевич расслабился и улыбнулся: «Ну, хоть кто-то о чем-то другом спросил! В четверг, в три выезжаю, подброшу, только не опаздывайте».

Старушка ответила: «Спасибо. Поняла. А сам как?»