– Надень свой хреновизор, скотина…

– Ах ты ж, мать твою!.. – воскликнул он в поисках прибора.

– Тише ты, козёл, за нами секут, – шепотом произнесла она, стараясь не глядеть в сторону правой боковой телекамеры.

– Понятное дело, – пробормотал он, лихорадочно приставляя световод к петельковым захватам, расположенным по всей длине презерватива, и подумал, что Римма не отказалась бы апробировать эту новую конструкцию. Оглядев свое мужское орудие; снабженное проводами, датчиками и телекамерой, Егор не мог не отметить, что оно, хоть и несколько поникло от непривычного груза, но тем не менее выглядело весьма грозно.

– Ну что же, начнем, пожалуй, – сказал он, глянув на часы и, переведя взгляд на экран, обратил внимание на весьма красноречивые жесты, которые делал ему доктор.

– А у тебя, кстати, какой тип этого…

– Чего?

– Ну, орга… органазма? Такой или другой?

– А? Что? – рассеянно спросила Маша. – Да нормальный у меня организм. Ты, главное, время не тяни, а то повторять заставят.

– Понятно, – сказал он и нерешительно ткнул пальцем в то место, где по его предположениям, должно было находиться средоточие ее эрогенных зон.

Реакция превзошла все его ожидания: взвизгнув от неожиданности, Маша резко взбрыкнула ногами. От этого движения, повинуясь законам небесной механики, она сама отлетела в центр отсека и завертелась волчком на месте, а Егор, отброшенный к противоположной стене, свернул со столика телекамеру заднего обзора. Вдобавок ко всему, оба порвали все провода, прикреплённые к датчикам.

Вплоть до следующего сеанса связи оба провели время, ожесточенно переругиваясь и восстанавливая поврежденные приборы и аппаратуру, однако телекамеру починить так и не удалось. Пинком ноги Егор загнал её в дальний уголок за пультом управления, чтобы не мешалась.

Вскоре ЦУП вновь вышел на связь. На этот раз специалисты принялись давать космонавтам указания и практические рекомендации, однако Егор с молчаливого согласия Маши отключил звук и приступил к второй попытке. На этот раз они решили обойтись без стимуляции, однако коварная невесомость продолжала мешать им. Прежде всего невероятно трудным делом оказалось для Егора втиснуться между разведенными бедрами партнерши и навалиться, как это обычно водится, всем телом. С той же неумолимой силой, по законам среды, в которой отсутствовали понятия «верх и низ», «вес и тяжесть», и Маша давила на него, массы их тел уравновешивались. Вдобавок ко всему, оба вдруг потеряли представление о пространстве, и в скором времени оказалось, что Егор вдруг оказался внизу, под телом своей напарницы, и лежит в буквальном смысле этого слова «на потолке». В это время его осенило.

– Подожди, сейчас, кажется, должно получиться, – сказал он. – Ну-ка, подожми ноги.

– Так?

– Нет, так не выйдет. Опустись чуть пониже.

– Так?

– Нет, так совсем низко. Слушай, ты просто сядь, а?

– Ах ты, черт, датчик отлепился.

– Ну и черт с ним!..

– И термометр выскочил… Погоди, я вставлю…

– Да ты не термометр вставляй, а…

– Ой, мамочка!.. – от неловкого движения Маша вновь отлетела.

Теперь оба висели в центре отсека, на равном расстоянии от его стенок, и были не в состоянии дотянуться до них ни рукой, ни ногой. Так они бултыхались в воздухе друг напротив друга добрых четверть часа, пока, наконец, от случайного шевеления воздуха Егор не сместился к полу и, оттолкнувшись от него, не подлетел к Маше и не водворил ее на ложе так называемой любви. Некоторое время они отдыхали, сидя рядом, как два намокших под дождем воробушка. Пот градом катил с них и витал вокруг крохотными серебристыми росинками.

– Ты бы думал, от чего отталкиваешься, – устало сказала Маша. – Вот и вторую телекамеру своротил.

– А, черт с ними… – вздохнул Егор. – Нечего им над нами свечку держать. Ты, Маш, главное, пойми, в космосе всё, не как на земле, у безвоздушного пространства свои законы. Тут, прежде чем что-то сделать, необходимо учитывать буквально всё: действие тут в самом полном смысле этого слова равно противодействию… л

– Тогда, раз уж ты такой умный, давай выведи сперва вектор приложения сил, составь алгоритм, просчитай на компьютере, а потом и лезь! – ехидно возразила она.

– Что значит «лезь»? – обиженно заявил Егор. – Это, кстати, не только мое задание, но и твое.

– Да ну, в гробу видела я это задание, в белых тапочках! – в сердцах сказала она. – Всё равно все датчики перебились. Ну-ка, встань, я постель поправлю.

Она встала, повернулась к напарнику спиной, нагнулась, и вид круто вылепленных, поджарых, с ямочками ягодиц неожиданно отозвался в сердце Егора томительной струной. Он положил руки Маше на бока и, прижимаясь щекой к выпуклому треугольнику ее крестца, блаженно прошептал:

– Маша, милая…

– Ты чего? – с удивлением спросила она.

– Ничего. Нагнись.

– Погоди тогда, я надену датчики…

– Не надо, ничего не надо… – срывающимся голосом взмолился он. – Просто нагнись – и все!

– Хорошо, – тихо и покорно ответила она.

На этот раз, кажется, все обещало получиться как должно. Однако, едва проникнув в то, что древние индусы поэтично именовали Садом Любви, его то, что не менее древние китайцы столь же деликатно прозывали Нефритовым Стеблем, вдруг неожиданно получило отпор от некоей пружинистой преграды, название коей в старинных руководствах по любовной практике не сохранилось. И чем активнее и сильнее он надавливал, тем сильнее эта преграда давила в обратном направлении, ни в чем не уступая мужчине.

– Да что у тебя там? Целка, что ли? – в отчаянии воскликнул он.

– А ты как думал? – отвечала она. – Недаром же они в инструкции написали: «Приступить к дефлорации». Это значит, что ты должен нарушить мою девственность. Ну, ломай же ты ее, что ли! – чуть не плача воскликнула она.

– Всё, хана… – в изнеможении пробормотал он, отваливаясь. Предмет его мужской гордости поник и никак не реагировал даже на щипки и неуклюжие ласки, которыми его попыталась было расшевелить Маша. – Все это без толку! – виновато объяснил он. – Тут уже вступает в силу психология. Пойми меня правильно, я уже не могу воспринимать тебя как обычную женщину. Ты для меня – больше, чем инопланетянка, больше, чем ископаемое какое-то, больше, чем снежный человек, ты – первая и единственная или последняя, это уж как считать, девственница в мире.

– Да не пори ты чушь! – обиженно воскликнула она. – Что же, по-твоему, на свете уже честных девушек не осталось?

– А причем тут честность? Конечно, биологически девственницы существуют среди детей, однако как только они начинают подходить к известному возрасту, тут же стараются избавиться от преграды, отделяющей их от мира взрослых.

– Значит, ты свою дочь тоже подозреваешь? – уничтожающе сказала она.

– А в чем мне ее подозревать, когда она мамочкин инфекундин по утрам, как леденцы, глотает? И это в двенадцать-то лет, а?

Одевшись, Егор подсел к пульту и стал ловить радио. Дикторша «Маяка» деловито сообщала, что доблестные космонавты «Расцвета» весь сегодняшний день посвятили проведению ответственного медико-биологического эксперимента. Ткачихи Ивановского комбината, встав на трудовую вахту, обещали весь следующий день бесплатно отработать в счет доблестных героев космоса. Еще одним орденом себя наградил Генсек.

Со всех концов страны и мира ему шли поздравительные телеграммы.

Егор с тоской подумал, что им также придется отбить сегодня такую же.

И что они там напишут? – «Находясь на геоцентрической орбите, наш экипаж с чувством глубокого удовлетворения воспринял весть о…»

Хотя «глубокого» так и не получилось. Да и радиограмму, скорее всего, уже составили и отправили из ЦУПа.

Одетая Маша подлетела к Егору и с его помощью устроилась в кресле.

Он старался не глядеть на нее.

– Ты уж меня извини, Егор, – виновато сказала девушка. – Такой уж дурой меня маменька родила.

– Да чего уж там… – он понимающе улыбнулся и похлопал ее по руке. – Я-то ничего, это твои проблемы. Да и ты извини меня, коли что не то сморозил. Просто странным мне показалось, что тебе уже четвертый десяток набегает, а ты все еще в девках бегаешь.