– Может…

– Никаких "может". Сделай, пожалуйста, то, что я прошу. И быстро. Так будет лучше для всех.

После этого, Кристина зашла в комнату дочери. Алиса сидела за столом, и делала вид, что занимается уроками, хотя ждала, когда придёт мама и начнёт допрос.

– Зачем ты обманула меня? Неужели я так страшна, что нужно лгать? Почему не сказать напрямую, что хочешь играть на гитаре? Зачем выдумала эту изостудию?

– Ничего я не выдумывала, – начала оправдываться Алиса.

– Я была в ДК. Нет там никакого кружка рисования.

– Ну и что? А может мне просто хотелось побыть одной. Может быть, я устала от твоей опеки.

– Устала? Так вот, что я скажу тебе, дочь. С сегодняшнего дня ты наказана. И не просто наказана, ты отлучена от всего – ты лишаешься возможности выходить на улицу, звонить кому либо, смотреть телевизор.

– А как же школа?

– Никак. Я поговорю с классной руководительницей. скажу, что ты болеешь. Возьму задания на месяц вперёд. тем более в эту школу ты больше ходить не будешь.

– Почему?

– Мы скоро переезжаем в другой район.

– А если я не хочу учиться в другой школе и жить в другом районе! – вспылила Алиса.

– Кто тебя спрашивать будет! Отец уже занимается квартирным обменом.

– А как же музыка?! Я хочу продолжит заниматься на гитаре.

– О гитаре своей забудь в первую очередь. И об учителе этом недоделанном.

– Я не хочу о нём забывать! – заорала Алиса, и с кулаками набросилась на Кристину.

Глава вторая

Не каждый может похвастаться тем, что был когда-то счастлив. По большей части люди рождаются и умирают, так и не ощутив на себе чарующее прикосновении десницы, дарующей благодать. Но если случается нечто, то многие думают, что это просто какой-то прохожий случайно дотронулся, пробегая мимо, в лучшем случае не предадут этому значения, в худшем – обернутся, чтобы обматерить нахала.

Не известно, почувствовала ли Кристина что-то такое, но в одно солнечное воскресное утро она проснулась, как всегда, сложила в специальную чёрную папку ноты, которые стояли на пианино, и решительно вышла из дома.

Когда-то она не поступила в музыкальную школу, не сумев пропеть ни одну из предложенных нот и не повторив ни одну из простых мелодий, наигранных экзаменатором, поэтому мама нашла для своего чада преподавательницу, которая не без успеха вдалбливала в девочку фортепианные премудрости, и к исходу пятого года обучения она уже могла играть сложнейшие сонаты Моцарта и Баха.

Муза Казимировна была из "тех", по крайней мере так говорили все вокруг. Она могла бы без проблем сыграть в кино, роль матери какого-нибудь белогвардейского офицера, сбежавшего во Францию, и в её квартире не нужно было даже менять интерьер – всё абсолютно соответствовало "той" эпохе, даже пианино, по бокам которого красовались два бронзовых канделябра с живописно оплывшими свечами. Оно не было чёрным, как все пианино, которые Кристина когда-либо видела. Оно было светло-коричневое, с потёртыми углами, с искусной резьбой и пожелтевшими клавишами, но несмотря ни на что звучало божественно.

Иногда она заставала у Музы Казимировны настройщика, такого же, как и она, человека из ушедшей эпохи. Он, работая, с таким упоением вслушивался в каждую струну, что казалось, нет для него во всём свете большего наслаждения, чем этот тягучий звук.

– Останьтесь, Борис Яковлевич, – властно произнесла учительница, когда он начал складывать свои инструменты, – послушайте, как эта юная дева играет Сонату номер двенадцать фа мажор Моцарта. При этом взгляните на её пальцы. Это же не пальцы пианистки. Но играет, поганка, прекрасно.

И Кристина играла, так и не поняв, её снова обидели или ненавязчиво похвалили, но было приятно, когда Борис Яковлевич после того, как полностью утихал звук последней ноты, вставал и долго хлопал в ладоши.

– Муза Казимировна, вы гений, – глядя ей в глаза поверх очков, шептал он, вот-вот готовый прикоснуться своими пересохшими губами к её крепко сжатым и от того слегка сморщенным губам.

Кристина с трудом справлялась с рвотным рефлексом, поспешно собирала ноты, и не попрощавшись, убегала…

Маме очень хотелось, чтобы дочь играл на пианино, так же хорошо, как и её двоюродная сестра, живущая за стеной, что ей не жалко было ежемесячно вырывать из семейного бюджета 15 рублей на обучение, и потом с умилением слушать всю эту непонятную музыку, которая звучала в доме, когда Кристина репетировала. Хотя, пианино она купила только лишь для того, чтобы досадить ненавистной хохлушке-своячнице и доказать, что тоже что-то может. Потом была новая румынская стенка, цветной телевизор, и как апофеоз соперничества – новенькие "Жигули" голубого цвета. Так что дочь стала, скорее, заложницей в разгорающейся войне амбиций враждующей родни. Но разве она тогда это понимала. Она просто исполняла желание мамы. Исполняла, и при этом люто ненавидела то, что делала.

А как она рыдал, забившись под кровать, когда увидела, как вся уличная шпана, улюлюкая бежит за грузовиком, в кабине которого сидела её мама с гордо поднятой головой, а в кузове, перевязанный канатами, возвышался чёрный монстр, который на долгие годы станет её пыточной дыбой.

– Кристине пианину везут! – орала детвора, упиваясь предстоящим унижением.

Осознанно или не осознанно Кристина завалила тогда экзамены в музыкальную школу, никто не понял, поскольку она так искренне сокрушалась и даже ревела, уткнувшись матери в живот, когда экзаменационная комиссия объявила результаты, что не поверить в её чувства было трудно. Она, конечно, надеялась, что этот провал охладит родительский пыл и её оставят в покое, но ни тут то было…

Уже на следующий день к ним домой пришла противного вида тётка, и погладив ничего не подозревающую Кристину по голове, властно подтолкнула её к инструменту, уселась на чёрную вращающуюся табуретку и начала что-то играть, быстро бегая пальцами по клавишам.

– Хочешь научу тебя такому? – спросила она, больно сжав девочке руку.

– Нет, – ответила та, и высвободившись, попыталась убежать, но была перехвачена мамой в соседней комнате.

– Я для кого пианино покупала? – злобно прошептала она, держа дочь за ухо.

– Для себя, – решительно ответил Кристина, и рванулась так, что ухо чуть не осталось в маминой руке.

После этого инцидента все последующие уроки проходили под присмотром кого-то из старших, чаще всего бабушки, но Кристине всё равно удалось несколько раз так качественно спрятаться, перед приходом учительницы, что её долго не могли найти. Когда же все тайные места были рассекречены, она нашла последнее пристанище, забравшись внутрь пианино, предварительно открутив нижнюю панель, что возле педалей. Выбралась она оттуда, когда закончилась программа "Время", уже не было никакой возможности терпеть, очень сильно хотелось писать. Зато Кристина узнал много нового. Услышала, как родители ругаются, как плачет мама, пытаясь убедить папу, что всё это она делает ради будущего дочери, чтобы ей было легче жить потом.

– Чем поможет ей это пианино? – не унимался отец.

– А может она музыкантом станет и её по телевизору будут показывать.

– В этом смысл жизни?

– Ну да… Чтобы все видели и знали её, – расплылась в мечтательной улыбке мама. – Чтобы нам завидовали.

– Дура ты, – в сердцах произнёс отец, – а чем она на жизнь будет зарабатывать? Пиликаньем твоим? Или будешь её до смерти своей кормить?

– Может и буду. Главное, чтобы она была счастлива.

– Ладно, хватит тут рассуждать, иди на улицу, зови её домой. Точно гоняет с пацанами на пустыре, а мы тут как идиоты ищем её.

И тут Кристина не выдержала, толкнула ногами панель, скрывавшую её, та с грохотом отлетела в сторону, и девочка, вывалившись наружу, выбежала из комнаты. Мама с испугу истерично заверещала, не поняв, что это её дочь. Отец тоже ничего не понял, в комнате светился только экран телевизора, и рванул следом, схватив за шиворот беглянку у самой двери…