========== Часть 1 ==========

но нет — мое сердце взрывается

бессчетное количество раз каждый день

и осколки ранят меня изнутри,

прорезают кожу и бьют окна глаз,

и из всех моих потуг стать счастливой,

спокойной, разумной выходит какая-то хрень,

и я временами слышу шуршание легкой ткани

презренья в обрывках проносящихся фраз.

сунули бы подальше свою безысходность

и блеклость — нет больше сил,

я устала пытаться стать собой,

я устала стараться быть лучше, красивей, умней,

я устала нести свою душу на блюде

и отрывать от нее всем.

Ах, ну да — никто ничего и не просил…

Мария Канатова

— Так о чем ты собираешься писать?

Если бы на нее вылили ведро холодной воды, она бы и то не была так ошарашена.

— С чего вдруг ты захотел об этом?

— Да так, захотелось… — Он качнул бокал, янтарный язык виски лизнул стеклянный бок. — Так о чем?

— О жизни, наверное… — Она, напротив, вцепилась в стакан с колой так, словно хотела его раздавить.

— Слишком обще, — он пространно повел рукой. — Все пишут о жизни.

— Даже фантасты?

— Эй, юная леди, чем вы занимаетесь на уроках литературы?

— Только давай без лекций на тему «Куда катится современная молодежь», О`К? — она скорчила кислую рожицу.

— А ты чепуху не морозь, — он скопировал ее ужимку. — Все на свете книги написаны о жизни. Даже если это фантастика. Более того, человеку свойственно все очеловечивать. Любой инопланетный слизень — антропоморфен, если не внешне, то внутренне.

— Вау! Ты реально крут! Ты меня пугаешь! — хохотнула она.

— А ты, — он приблизил губы к ее ушку и произнес интимным шепотом: — меня разочаровываешь. И только не говори мне, что решила покорить свет очередной вампирской сагой. Вторая Майер — слишком серьезное испытание для человечества.

— И это меня ты называл занудой?!

— Ты предлагаешь другой эпитет? — он вопросительно приподнял бровь.

— Я ничего не предлагаю, — обиделась она. — Раз я такая… недалекая, а ты такой умный, может, подкинешь пару идей, а?

— Гонорар пополам?

— Замётано!

— Тогда совет номер один: побольше смотри вокруг. Все люди — книги. Кто-то мелодрама, кто-то трагедия, кто-то триллер. Учись читать, детка, а потом уже берись за перо.

Она запила обиду изрядной порцией колы. «Да, размазал он меня нехило», — пронеслось в голове. А нужно было быстро мобилизоваться, собрать себя в кучу и занять круговую оборону. Она глубоко вздохнула и улыбнулась:

— Хорошо, о великий гуру. Урок первый усвоен. Идем дальше.

— Смотрю, у тебя разыгрался аппетит, — его глаза опасно сверкнули. — Ну что ж, — он демонстративно откашлялся и перешел на нарочито-менторский тон: — Совет номер два: никогда не пиши о том, чего не знаешь. О том, что не пережила сама.

— Вот как. Стало быть, любовная история должна у меня получиться на славу.

— Уверена? Розовые сопли с сахаром хороши только для романтических особ пубертатного периода. — Он смерил ее презрительным взглядом. Голос его звучал насмешливо. А алкоголя в его бокале, казалось, не убавилось ни на йоту. — Ну так как?

— На все сто!

— Да ты оптимистка. И вообще, ты слишком зажата. А в нашем деле главное — полет и импровизация.

— В нашем? — теперь ее бровям пришла пора удивляться.

— Нечего на меня так смотреть! Я ведь тоже, знаешь ли, художник… В своем роде… Виде… Неважно…

— Ты не оригинален.

— Отнюдь. У меня свой почерк, свой стиль…

— Только тема — одна на века.

— Что делать, — он развел руками. — Все мы пишем о жизни. Только каждый на свой манер. Но мы о тебе. Итак, совет номер три: отпусти себя, экспериментируй. Никакой этики, никакой морали, никаких уз. Только — свободное парение.

— Знаешь, мне трудно вот так «летать» ни о чем. Может, на примерах?

— О`К, вот тебе ситуация: он и она у барной стойки. Приглушенный свет, легкая музыка, обрывки разговоров. А для них есть только глаза партнера. Он — опасный и взрослый, она — юная и прекрасная… Давай, создавай историю…

— А ты всерьез полагаешь, что у них что-то выйдет?

Его взгляд стал растерянным и грустным.

— Не знаю, — честно ответил он. — Бог у нас ты. Твори.

— Уф! — она качнула головой. Вот так, без бумаги и карандаша, ей раньше сочинять не приходилось. Но сегодня у нее строгий учитель. Не отвертишься. Она собралась с духом и начала: — Ей было страшно. Реально страшно.

— Стоп! — он предупреждающе поднял ладонь. — Давай без этих «реально», «круто». У нас тут психологическая драма, а не бульварщина.

— Эй, так нечестно! Ты не задавал жанр! А потом ты сказал — писать, что чувствую и как чувствую. А поскольку — как мы выяснили выше — на уроках литературы я хлопаю ушами, то вам, сэр, придется терпеть мой скудный словарный запас. И не ждите от меня изысканных метафор.

Он прищурился, окинул ее странным взглядом, потом сделал большой глоток и махнул рукой:

— Валяй, переживу.

— Только больше не перебивай — теряю мысль.

— Что там терять: он, она, бар, ночь, музыка, глаза, губы…

— Погоди, в первом варианте губ не было.

— Но герои же у нас нормальные? Без дефектов?

— Смотря что считать дефектом, — как бы между прочим заметила она. Но он сглотнул и отвел взгляд. Бокал в его пальцах снова качнулся: туда-сюда-назад. Три раза. С разной амплитудой. Видимо, в такт мыслям.

— Ну ты же сам рассказывал, что антропоморфность может быть как внешней, так и внутренней. Так же и с дефектами — кто-то ущерблён снаружи, кто-то щербат глубоко в душе.

Он прикончил виски одним глотком и заказал новую порцию. Ответил, только после того, как основательно приложился к выпивке:

— Изъяны души легче скрывать…

— Уверен?

Он не ответил. Она не стала настаивать.

— Итак, история. Девушке было страшно. Реально страшно. Она читала людей, как книги. Но этот том оказался пустым внутри. Обложка — и все. Эта пустота и пугала ее. Пустота вечно голодна…

— Мы же договаривались про любовь?

— Когда это у тебя начался склероз? Ты только что просил психологическую драму. Вот теперь хлебай, — и продолжила: — Девушка кляла себя за то, что потащилась с ним в этот бар. Ну зачем? А все ее дурацкая жалость. Противное, липкое чувство…

Теперь он решил раздавить бокал.

— Кстати, с метафорами у тебя порядок.

— Никаких метафор. Голый реализм.

— Значит, жалость. — Он сверлил взглядом ни в чем неповинную стойку и, казалось, совсем не слушал собеседницу.

А ей было все равно — в ней проснулся творец:

— Девушка украдкой посматривала на своего спутника. Самоуверенный и нахальный, он считал себя неотразимым. И уже, наверное, — казалось ей, — прокручивал в голове картинки предстоящей ночи… Третий бокал?! А тебе немного?

— Какая трогательная забота! — ехидно откликнулся он. — Только знаешь что: не учи меня жить, малявка. И не отвлекайся от темы: почему героиня делает вывод, что он думает, как затащить ее в кровать?

— Это было явно видно по тому, какие плотоядные взгляды он бросал на ее губы. Норовил как бы невзначай коснуться. Понижал голос до интимного шепота. Но этими фокусами ее было не пронять. Она слишком боялась пустоты в его душе…

Он снова прятал глаза, а голос его в этот раз звучал глухо:

— А героя ты нам не приоткроешь? Может, он совсем другой. Может, он просто боится и не уверен в себе?

— Ты же сказал, что он — опасный. Разве такие боятся?

— Да, и очень многих вещей.

— Например?

— Потерять доверие…

— Вот как, — задумчиво произнесла она. — Впрочем — без разницы. Героя не будет. Повествование — мысли девушки, ее внутренний монолог. Поэтому все вокруг мы видим ее глазами. Так что, если героиня разглядит в герое что-то особенное — читатели об этом узнают.

— Договорились. — К изумлению бармена, спутник юной писательницы перегнулся через стойку, взял нужную ему бутылку и поставил рядом со своим стаканом. Но весь барменский гнев тут же улетучился, когда на стол легла пачка «зеленых».