— Доброе утро, красавица, — говорит Шон мне в губы, прежде чем поцеловать меня.
Я пробую себя на нем, и мне хочется большего. Обхватываю его ногами за талию, и он скользит в меня.
— Люблю просыпаться вот так, — говорю ему, когда он начинает толкаться во мне. Вот так я просыпаюсь каждое утро с тех пор, как мы были вместе первый раз. Он действительно идеальный будильник. С этим мужчиной нет никакого желания дремать утром.
— Люблю будить тебя вот так, — стонет он.
Мы еще не говорили о том, чтобы съехаться, но в данный момент это вполне реально. Мы никогда не спим порознь, и не думаю, что Шон когда-нибудь это позволит. Он встает на колени, подтягивает меня к себе так, что моя задница оказывается у него на коленях. Сжимает мои бедра, толкаясь все сильнее и сильнее. Желание на его лице заставляет меня испытать второй оргазм.
— Ну же, детка. Этот оргазм мой, и я хочу его, — командует он, и я делаю, как он говорит, снова распадаясь, когда чувствую его освобождение глубоко внутри меня.
Шон падает на меня сверху, и я чувствую его повсюду. Его член дергается внутри меня, и он стонет мне в рот, когда я чувствую, как еще больше его спермы выплескивается внутри меня.
Он перекатывает нас так, что я оказываюсь на нем, и целую его грудь, прижимаясь к нему. Я бросаю взгляд на часы на прикроватной тумбочке и вижу, что уже больше десяти.
Не удивительно, что мы спали так долго. Вчера допоздна задержались на карнавале и вернулись домой только после полуночи. Нам было так весело, и я до сих пор не знаю, как все эти мягкие игрушки поместились в машину. Шон и Хейзел выиграли там все, а когда мы вернулись домой, она свалила их все в свою кровать и отключилась.
Я лениво провожу пальцем по его татуировкам.
— Я хотел поговорить с тобой кое о чем, — говорит он, и я отодвигаюсь, чтобы посмотреть на него.
— Разве «нам нужно поговорить» не является плохим знаком? — поддразниваю я, уже зная, что это не может быть слишком ужасно. Более чем вероятно, что он попытается уговорить меня на что-то. Что-то, что он хочет сделать для меня или Хейзел. Никогда не думала, что мужчина может быть таким нежным и милым, но в то же время таким бульдозером.
Он запускает руки мне в волосы.
— Я хочу только самого хорошего для тебя.
— Я знаю. — Я поворачиваю голову и целую его грудь. — Покончим с этим.
— Хейзел просила собаку.
— О, я знаю, — смеюсь я, готовая к тому, что сейчас произойдет. Шон как глина в руках Хейзел. Она надувает губки, и он сдается. Это было бы раздражающе, если бы не было так чертовски мило.
— Ну, некоторое время назад я занимался волонтерской работой и узнал о терапевтических собаках. Они хорошо обучены, и я думаю, что если мы возьмем ей собаку, то это должна быть одна из них.
— И дай угадаю, ты уже положил глаз на какую-то? — Я приподнимаю бровь, глядя на него. Он улыбается. — Если ты считаешь, что это хорошая идея, то я тебе доверяю.
Снова ложусь на него, и он еще глубже зарывается руками в мои волосы. Вместе с Шоном легко плыть по течению. Он всегда заботится о наших интересах, и я знаю, что он исследовал это. Один из докторов Хейзел как-то даже рекомендовал нам такую собаку, но мы никогда не могли позволить себе этого.
— Бейли? — Я замираю, когда слышу голос матери. Шон мгновенно вскакивает на ноги.
— Это моя мама, — шепчу ему я. — Господи, что она здесь делает? — Конечно, когда жизнь идет хорошо, она появляется, чтобы разрушить ее. Я сажусь и начинаю собираться. — Одевайся, — шепчу я, не желая, чтобы мама видела Шона голым. Если моя мать что-то и любит, так это мужчин. Вторая вещь — деньги. Дверь моей спальни начинает открываться, но Шон опускает на нее руку и удерживает закрытой.
— Она сейчас выйдет, — говорит Шон.
— Отлично, — огрызается мама.
Удивлена, что она не спросила, почему в моей спальне находится мужчина. Но я подумаю об этом позже. Спешу натянуть одежду, и Шон делает то же самое. Слава Богу, Хейзел еще спит. Не хочу, чтобы этот разговор проходил у нее на глазах. Матери все равно, но мне нет.
— Уверена, что хочешь с ней разговаривать? — спрашивает Шон, натягивая через голову рубашку.
— У нас нет выбора. Она мать Хейзел. Формально она все еще ее опекун. Это все еще ее дом, и она, вероятно, может выгнать меня, если захочет. — Эта мысль пугает, но не думаю, что она это сделает. Мама не хочет брать на себя ответственность за Хейзел.
Черты лица Шона меняются, и я вижу, что он злится.
— Давай посмотрим, что она скажет.
Вздыхаю и собираю волосы, чтобы они не выглядели так, будто я только что занималась сексом. Хотя я уверена, что она уже предполагает это. Когда я собираюсь открыть дверь, Шон останавливает меня. Он приподнимает пальцем мой подбородок и заставляет посмотреть на него.
— Я не допущу, чтобы с тобой или с Хейзел случилось что-нибудь плохое.
— Есть то, что ты не можешь контролировать, — отвечаю я, но мне хочется ему верить.
— Скоро ты поймешь, что я всегда на два шага впереди. — С этими словами он открывает дверь и прижимает ладонь к моей спине. Мы идем в гостиную, где мама сидит на диване и что-то смотрит в телефоне.
Она поднимает взгляд, и я замечаю, что выглядит она сногсшибательно. Будто собирается на свидание, а ведь еще даже не полдень. Мама всегда была очень хорошенькой, хотя сейчас вид у нее немного измученный. Это занимает мгновение, но она притворно улыбается, встает и подходит ко мне.
— Бейли, как поживаешь? — спрашивает она, неловко обнимая меня.
— Донна, — отвечаю я. Ей никогда не нравилось, когда мы называли ее мамой. Особенно в присутствии мужчин.
— Я слышала, что у тебя есть мужчина. Хотела прийти и самой увидеть. — Она осматривает Шона.
Мне хочется протянуть руку и ударить ее, но вместо этого я сжимаю кулаки. «Держи себя в руках ради Хейзел», — напоминаю я себе.
— Кто рассказал вам это? — спрашивает Шон. Его тон такой холодный.
— Птичка напела. — Она подмигивает ему, и он стискивает зубы.
— Неужели? Кто рассказывает тебе обо мне? — спрашиваю я, желая знать.
— Мейсон, — легкомысленно отвечает она. Я слышу, как Шон издает звук, похожий на рычание. — Я столкнулась с ним вчера вечером в баре, когда собиралась выпить. Ему было что рассказать. Я подумала, что должна вернуться домой и проверить, как Хейзел.
— И теперь ты пришла проведать ее? — Я пытаюсь сдержать свой гнев, не желая кричать и будить Хейзел. — Сейчас, серьезно?
Мама собирается ответить, но Шон обрывает ее.
— Хватит нести чушь, Донна. Чего ты на самом деле хочешь? — Я бросаю на него быстрый взгляд.
Она меняется в лице и вздергивает подбородок.
— Ты же знаешь, что я могу вышвырнуть вас обоих отсюда.
— Ты можешь попробовать. Мы можем сделать это легким путем или тяжелым, — говорит он, делая шаг вперед. — Поверь мне, ты не захочешь следовать тяжелым путем. У меня много друзей в высших кругах. Они могут усложнить все так, как мне нужно.
Мама переводит взгляд с меня на Шона.
— Я хочу полмиллиона долларов, и вы больше никогда меня не увидите.
У меня отвисает челюсть. Неужели она только что сказал это?
— Я знаю, почему ты сбежала из города, Донна, и знаю, почему потеряла работу. — Мама бледнеет. — Я могу сделать так, что все это исчезнет. — Шон подходит к стойке и открывает свой портфель. Достает папку и открывает ее. — Передай опеку над Хейзел вместе с этим домом, и я все улажу.
— Мне нужны деньги, — выпаливает она.
— Тогда я предлагаю тебе найти работу, — говорит он ей. — Хотя если ты не подпишешь эти бумаги, тебе не понадобится работа там, куда ты отправишься.
Она может попасть в тюрьму? Что, черт возьми, она натворила?
— И всё аннулируют? — спрашивает мама. Она заламывает руки и уже не выглядит такой уверенной в себе.
— Да, и ты никогда сюда не вернешься. — Шон поднимает ручку. — Тебе нужно только подписать. — Он опускает документы на стойку.
Она немного колеблется, прежде чем подойти и подписать бумаги. Я в шоке, когда смотрю, как все это происходит. Когда она поворачивается и смотрит на меня, я все еще злюсь на то, какой дерьмовой матерью она была, но не могу не быть благодарной.