– Как?! А митинг?
– На митинге и без него обошлись, а вот в КБ не обойдутся! Бывай здоров! – И судосборщик резко свернул в сторону своего участка.
Постройка атомного ледокола требовала изготовления уникального энергетического оборудования, создания корпуса небывалой до сих пор прочности, полной автоматизации управления энергетической системой.
Множество сложных технических вопросов предстояло решать совместно учёным, инженерам, техникам и рабочим в предельно сжатые сроки.
Борис побежал в сторону КБ.
Старое здание заводской конторы, переименованное в конструкторское бюро, как только стало ясно, что на Адмиралтейском заводе будут собирать атомоход – вот дела, вот сила! – фасадом выходило на пустырь, за которым начинался плаз, а торцом на залив. Окна в новоиспечённом КБ были узкие, с частым переплётом и закопчённые до невозможности. Конструкторы всё время жаловались, что невозможно чертить – темно.
В институте Борису казалось, что КБ – это нечто просторное, светлое, залитое миллионом огней, непременно из стекла и бетона, и обязательно странной, особой формы, например, круглое или треугольное. Ну не может дореволюционный двухэтажный дом красного кирпича с чугунной лестницей именоваться гордым и современным названием «конструкторское бюро»! И тем не менее именовался.
Борис потянул на себя тяжёлую деревянную дверь, немного постоял, чтобы глаза привыкли к полумраку, и, громко топая, ринулся на второй этаж. Чугунная лестница гудела.
Сергей Ильич и вправду оказался на рабочем месте. Он что-то быстро писал на обратной стороне «синьки».
«Синькой» называлась шершавая неровная голубого цвета бумага, на которую специальный аппарат копировал чертежи. Белой бумаги было не достать, инженеры и конструкторы писали на отработанных «синьках».
– Сергей Ильич, – с ходу начал Борис, пробираясь между столами и кульманами, – вы что, на митинге не были?! Вот зря вы, Сергей Ильич! Там так говорили! Так народ зажёгся! И про то, что мы первые в мире будем и что Арктика теперь наша! И что предстоит ударная работа по всем фронтам!
Сергей Ильич кивал, но от своих записей не отрывался.
Борис даже рассердился немного.
– И про Антарктиду говорили, – продолжал он упрямо. – И про Двадцатый съезд партии.
Сергей Ильич принялся энергично стирать ластиком написанное. Была у него такая привычка – писать карандашом, а потом стирать, чтоб бумагу экономить. От движения очки прыгали у него на носу.
– Посчитай мне ударную вязкость вот этой штуковины, – сказал он, перестав стирать, – только быстро.
Борис подошёл и посмотрел в бумаги.
– А что это за штуковина? – спросил он, рассматривая чертёж.
Сергей Ильич поправил съехавшие на кончик носа очки.
– Ты втуз когда закончил?
– В прошлом году.
– У тебя диплом инженера?
– Да!
– Тогда посчитай и не задавай глупых вопросов.
Борис, продолжая рассматривать чертёж, поволок его к своему столу. Все работники сидели в одном помещении, хотя Сергею Ильичу как начальнику был положен отдельный кабинет. Но его «отдельный кабинет» находился почему-то в заводоуправлении, а КБ работало здесь, и Сергей Ильич на своё начальственное место даже не наведывался, сидел «с народом».
Некоторе время они работали молча.
Стали подходить после митинга инженеры и конструкторы.
Чугунная лестница гудела, раздавались весёлые голоса, кто-то из девиц, кажется, что-то даже пропел, но в дверях все замолкали, переглядывались и расходились по своим местам. Сергей Ильич не любил шума, и все об этом знали.
После митинга работать не хотелось, хотя там призывали именно к ударному труду, вот ведь загвоздка!.. Хотелось громко говорить, петь, танцевать и гордиться собой и своей страной – какие вершины берём, хотя после войны всего десятилетка минула!
…Даёшь Арктику и Антарктику!..
Даёшь навигацию круглый год!..
Долой толщу тяжёлых льдов!..
Долой все преграды на пути к коммунизму!..
Но боялись Сергея Ильича.
Тот всё писал, черкал, стирал, потом поднял на лоб очки, потёр глаза, закурил и покрутил ручку телефонного аппарата.
– Дайте механический! Механический, алё! Макарова к аппарату позовите!
Пока звали Макарова, Сергей Ильич досмолил, смял в пепельнице окурок и обвёл глазами свою молодёжь.
– Ну что, товарищи? – спросил зычно. – Хорошее настроение после митинга?
Все зашумели, задвигались, засмеялись и заговорили, из чего можно было сделать вывод, что настроение хоть куда.
– Вот и отлично. С боевым настроением и работа веселей пойдёт! – И в трубку, громко: – Макаров, здорово! Можешь ко мне в КБ подойти? Я тут одну штуковину придумал, мне твой совет нужен.
Сергей Ильич любил «советоваться» с рабочим классом, молодым инженерам и конструкторам это очень нравилось в нём. А рабочие всё больше посмеивались.
– Борис, сделал?
– Да чего-то затёрло меня, Сергей Ильич.
Начальник выбрался из-за стола. Был он высок, широкоплеч, подтянут, про него говорили, что штангист, рекордов не ставил только по болезни глаз. Комсомолки были от него без ума, хоть он и в очках, и вообще начальство!..
– Ну, показывай, где затёрло!..
В мгновение ока Сергей Ильич перечеркнул расчёты Бориса, внизу страницы нацарапал свои, обвёл в кружок формулу, укорил беззлобно:
– То-то, брат!
И повернулся к вошедшему газорезчику Макарову:
– Подгребай к нам, Алексей. Бери стул, садись вот рядом с этим типом!
Сергей Ильич дал Борису лёгонький подзатыльник, это уже было обидно!
Начальник закурил новую папиросу, помахал пятернёй, разгоняя дым, и заговорил другим, деловым, жёстким тоном:
– Вот что мне от вас нужно, любезные други. Кто-нибудь пробовал обрабатывать нержавейку? Вот механически обрабатывать?
– Хлопот не оберёшься, – подумав, сказал Макаров и тоже закурил.
– Вот именно. А от нас сейчас потребуется… – начальник КБ поискал слово, – скорость.
– Это уж точно, – усмехнувшись, согласился Макаров. – Гнать будем во все лопатки. Такое дело!.. Все начальники погонять станут, только держись!
– Я вот тут набросал схему. – Сергей Ильич протиснулся мимо Макарова и взял со своего стола «синьку». – Поглядите.
– Это чего ж такое? – с любопытством, как ребёнок, которому показали яркую картинку, спросил Макаров.
– Резак, – Сергей Ильич повернул «синьку» другой стороной. – Не заводской, обычный, а немного другой. Видите?
– Реза-ак? – протянул Макаров с недоверием. Борис так ничего и не понимал.
– Газофлюсовый резак, – кивнул Сергей Ильич. – Для нержавейки. Значит, Боря, ты схему доводишь до ума. Вот Алексей тебе в помощь, он этих резаков в своей жизни несчитано перевидал! Чтоб к концу недели чертёж готового инструмента был у меня на столе. Это ясно?
Макаров молчал, курил – он начальнику КБ не подчинялся. Боря Смирнов промычал невнятное.
– Вот и хорошо, – похвалил Сергей Ильич. – Давайте, давайте, за работу! Теперь вот что.
Он обвёл взглядом своих работников.
– Всем известно, что днище, борта, внутренние палубы, платформы и оконечности верхней палубы будут набираться по поперечной системе набора. А верхняя в средней части – по продольной. Вес каждой секции семьдесят пять тонн, таких секций двести. Нужно рассчитать три опытные секции, чтоб на них понять, как работать по сборке.
– Какие именно секции? – подал голос кто-то из конструкторов.
– Самые сложные, разумеется! Одну днищевую и две носовые бортовые. В синьках все три секции должны быть ну… дня через четыре.
– Что вы, Сергей Ильич!..
– Не «что мы», а вперёд, за дело! Это разве трудности? Это ещё только начало.
Октябрь 1956 года, Москва
Много лет Агаша жила в семье – Надиньке годик исполнился, как её, Агашу, из деревни в город привезли, с девочкой нянчится. Тогда, в тридцать седьмом, в деревне вовсе худо было, каждый день впроголодь, что летом, что осенью. Однажды на Святки отец с матерью уложили детей, сели рядом на лавку, сложили руки на коленях. Агаша не спала, всё видела.