– Пшла вон, – процедил он сбивчиво.

От одной только мысли о том, что его касается кто-то другой, не Алька, выворачивало наизнанку.

– Да ладно тебе, – услышал он.

И наглые пальцы взялись за штаны.

Это было большой ошибкой, трогать его.

Все, что было накоплено в резерве, попросту плеснулось наружу, раскрываясь пламенеющими лепестками. Завоняло дымом, гарью, затрещали горящие занавески, завопила не своим голосом девка… И примерно на этом Мариус провалился в блаженную темноту.

– Я… обгорел? – только и спросил он у Энолы. И пожаловался, – спина болит.

– Спина болит оттого, что вас дубинками отходили, – она вздохнула и отвернулась к окну, – к тому моменту мадам вызвала гвардейцев. Пожара, кстати, не случилось. Ваш огонь быстро угас сам. Гвардейцы вас выволокли в бессознательном состоянии, попинали от души, а там и маги Фаэра подоспели. Они ж не знали, что вы – Магистр Святого Надзора. Ну, а когда подоспел сам Фаэр, поглядеть на дикого мага,устроившего такой фейверк… Он-то вас и признал. Стыдно, ниат Эльдор. Стыдно так себя вести.

Мариус помолчал. Не то, чтоб он испытывал муки совести, но… как-то непривычно, вот так. И такого с ним еще никогда не случалось. До того, как он вырвал свое сердце и раздавил его в кровавые ошметки.

– А с той… девкой что? – вдруг спросил он, – она не пострадала?

Энола пожала плечами.

– Обожглась. Я уже компенсировала… И за выжженную комнату тоже.

– А вы как меня нашли?

– Я вас искала, – женщина усмехнулась, – я представилась вашей содержанкой. Я была в городском управлении порядка. Как только услышала про сожженную комнату, так сразу о вас подумала.

Снова воцарилось молчание. Мариус старался не шевелиться, потому что каждое движение отзывалось бухающими в голове молотками. Свет резал глаза, и Мариус их попросту закрыл. Нужно было что-то делать, о чем-то думать. Он был несвободен, он был Магистром Надзора. Проблемы у его величества, заговор, судя по всему. Опять же, Сантор.

Он вздохнул. Да, надо было брать себя в руки. Может быть… если все получится… может быть, он еще сможет быть вместе со своей птичкой. Конечно же, она его возненавидела, но… а вдруг?..

В общем, погулял – и хватит.

– Энола, – сказал он, – я сдержу обещание. Мы найдем, кто вас подставил. А вы… вы поможете мне сразиться с тварью астрала.

Она быстро глянула на него, и на миг сквозь наивные голубые глаза проглянула настоящая Энола Дампи.

– Мне нужна лаборатория, – пробурчала.

– Будет вам лаборатория, – Мариус кивнул.

«Меня нет без тебя», вот что она хотела крикнуть ему в спину.

Но тогда… слишком больно. Вдохнуть невозможно, не то, что говорить.

И потом, до самого вечера, все ждала – а вдруг вернется? Вдруг… все же любит? Ведь, любя, не уходят.

Но Мариус больше не пришел. И тогда стало понятно, что теперь все будет по-иному, пусто, блекло, безвкусно. Если будет…

Алька свернулась в комок, закуталась по самый нос в одеяло и отвернулась к стене. По штукатурке змеились тонкие, едва заметные трещинки, и она бездумно их рассматривала, сглатывая слезы. Неторопливо катилось время. А в душе – темная, холодная пустота. Горечь. И ничего не хочется ни видеть, ни слышать, ни вообще чувствовать. Трещинки в светлой штукатурке – вот все, что осталось.

Потом пришла служанка. Алька даже не оборачивалась, то, что это не мужчина, поняла по легким, семенящим шажкам. Кажется, шелестела ткань. Наверное, она принесла одежду и теперь раскладывала ее на стуле.

– Ваше высочество? – осторожное.

Алька закрыла глаза. Зачем они ее трогают? Почему нельзя оставить в покое?

– Ваше высочество, – в голосе скользнуло напряжение, – вам плохо?

О, да.

Ей плохо.

Пожалуй, так плохо еще не было никогда, даже тогда, когда противный сын полицмейстера лез под юбку, а Мариус…

Снова он. И никуда не деться. Она просто не может не думать о нем, не вспоминать. А выходит, что очень просто потерять человека, который для тебя перевернул мир. Достаточно просто ему лгать и плести за его спиной интриги…

Прилив омерзения к самой себе оказался таким сильным, что горло взялось спазмом, желудок болезненно скрутило – так, что если бы она не была голодной, то уже бы стошнило.

– Ваше высочество!

На плечи легли чьи-то прохладные пальцы, но Алька упрямо задергалась, пытаясь сбросить чужие руки. Почему ее не могут оставить в покое? Зачем трогать, когда ее, по сути, нет больше?

– Вам нехорошо? Я позову лекаря!

– Не надо, – промычала она, – не надо…

Лекарь тут не поможет, когда сердце выдрали и растоптали, заставляя истекать кровью.

Как с этим жить дальше? Она не знала. И надо ли вообще, жить?

– Его величество повелитель Сантор распорядился, чтобы я помогла вам одеться, – спокойно прозвучало над головой, – вы позволите вам помочь?

– Не хочу, – Алька вяло сопротивлялась, – ничего не хочу, оставьте меня.

– Ну, хорошо, ваше высочество. Я принесу вам теплого молока с медом.

– Не надо!

И она уткнулась лицом в ладони, все еще отворачиваясь к стенке.

Не хочет она ничего. Ни одеваться, ни молока. Вообще ничего…

Наверное, если бы была такая возможность, повернула бы время вспять. И рассказала бы Мариусу про кальхейм, и о том, что именно делал в Эрифрее Кьер. И заставила бы себя просто слушать Мариуса, просто… верить ему, не взирая ни на что. Тогда… ничего бы не было. Они бы вместе засыпали и просыпались. Она бы обнимала его, терлась щекой о колючую щетину, вдыхала бы такой близкий, такой родной запах кофе, горького шоколада и старинных книг.

«То, что мы называем судьбой, является следствием наших ошибок», – вспомнилось некстати.

Теперь… ешь то, что заслужила, Алайна Ритц. Выкарабкивайся из этой ямы, обдирая пальцы в кровь, скуля от боли и острого, режущего как нож, одиночества.

Стукнула дверь. Служанка ушла. Еще несколько минут Алька лежала в полной тишине, возя пальцем по трещинкам в штукатурке. Потом за дверью послышались голоса, один из них был мужским, другой – высоким, женским. В комнату снова вошли, уже двое.

– Ну, и что это все значит?

Алька усмехнулась. Этот низкий голос с рычащими нотками невозможно не узнать. Она медленно повернулась на кровати и сказала:

– Здравствуйте… ваше величество.

– А еще я твой отец, – хмуро сказал Сантор, подходя ближе.

Он подвинул себе стул и сел – рядом с кроватью, так, что Алька могла протянуть руку и коснуться его.

Она невольно разглядывала Сантора, ведь еще не встречалась с ним после того, как пала Пелена, и все проклятья развеялись.

Сантор… стал человеком.

Высоким, статным мужчиной, с шевелюрой, черной как вороново перо, смуглым, с черными глазами, густыми бровями. Впрочем, рост и сложение не изменились, он ведь и был таким. Только теперь крыльев не стало и, верно, поэтому Сантор не выглядел подавляюще-огромным. Просто крупный мужчина средних лет. И в черных волосах, собранных в недлинную косу, поблескивают серебряные нити.

Одежда осталась прежней. Свободная туника с замысловатой драпировкой, синий шелк, золотое шитье. Алька невольно метнула взгляд на служанку, что тенью замерла в углу комнаты. Та была одета, как раньше одевались женщины крагхов: сложно задрапированная ткань, а под ней шаровары.

– Что? – тихо спросила Алька, понимая, что молчание затягивается, что Сантор сидит и смотрит на нее, положив широкие кисти рук на колени.

Он недовольно пожевал губами.

– Вставай, одевайся. Мне сказали, что ты полностью оправилась от падения.

Алька вздрогнула. Вот так? Настолько обыденно? Вся ее жизнь… только что сгорела, а Сантор хочет делать вид, как будто ничего не случилось?

– Зачем ты пришел? – прошептала она, – ты что, не видишь?..

– Что твой магистр оставил тебя? – голос Сантора внезапно смягчился, он дернулся на стуле, как будто хотел протянуть руку и погладить Альку по голове, но сдержался, – я говорил с ним, перед тем, как он отбыл в земли Порядка.