Есть ли в мире такая резина, которая растягивалась бы столь же эффективно, как эта неделька, превратившаяся в годы? Брат Леонид с женой укатили в дальние края на заработки, воспользовавшись антрактом в воспитании сына. Уехать оказалось проще, чем вернуться: погоня за золотым тельцом, манящим к погоне за горизонт, не позволяла прекратить бег на месте и остепениться. Отказаться от желания разбогатеть и прекратить сомнительное преследование – удручающая перспектива для алчущего ума. Супруга Светлана вскоре отдалилась от главы семьи из-за ошибок в исходном плане. Она изредка слала позывные из разных мест, намекая на свободу отношений. Похоже, решила попробовать достичь горизонта в ином месте, более перспективном с её точки зрения. Оттуда удача, казалась, совсем рядом – один «пук» и в дамках…
Вспоминал Леонид Олегович про родственников исключительно на Новый год, балуя поздравительными открытками одинакового содержания, используя заготовленный шаблон. Уверял, что у него все складывается очень даже хорошо. Но ждет, пока обстоятельства сложатся ещё лучше, чтоб помажориться от души. Того же он желал родному брату и его семье. Про сына отец не вспоминал, видно, подразумевая его в словосочетании: «…и благополучия всей твоей дружной семье, дорогой Владимир-Владя». Оканчивались письма обещанием непременно вернуться, как только удастся добиться полного удовлетворения всех устремлений, и тогда уж разгуляться не на шутку и родственникам дань воздать. Тем и тешились и адресат, и отправитель письма, – все ж на душе не так тучно.
Мама Емельяши, Светлана (неподражаемая в спонтанности своих действий), выбрала также не навязчивый способ общения, присылая в кои годы на третье апреля – день рождения сына – краткое поздравительное письмо с инструкциями к жизнедеятельности, и свою фотографию непременно в молодые годы, пропадая после этого на несколько лет. Однажды Емельян на день рождения получил письмо с фотографией матери в десятилетнем возрасте. Что она хотела этим сказать, для сына осталась загадкой. Возможно, намекала, как хороши дети, пока на них не легло заскорузлое бремя прожитых лет… На обратной стороне фото было каллиграфически выведено: «Мама – десять лет» и отпечаток губ в красной помаде, обведенный зачем-то синими чернилами.
Все фотографии матери Емельян бережно хранил и время от времени тщательно рассматривал, обдумывая ход быстротечной жизни. Он украдкой иногда целовал фотографии матери и вспоминал… Сквозняк уносил приятные воспоминания бродить по свету, оставляя на губах привкус дурацкой глянцевой бумаги, и в душу опускалась ночь до следующего утра. Емельяша уверял, что поговорку: «Утро вечера мудренее», – придумал он. И если на душе мрачно, то надо непременно ложиться спать. Утро предложит новую фигуру, как в вертящемся калейдоскопе: от вчерашней конфигурации останутся лишь осколки воспоминаний. Всегда пользовался своим же советом, – помогало безупречно, и уже, поэтому считал, что жизнь прожита не зря: мировое открытие все ж таки, зри его в корень, свершил.
* * *
Шахматисты, указывая знакомым на Эндшпиля, говорили о нём, как о гениальном коммерсанте, зарабатывающем деньги на использовании гипотезы Большого взрыва во Вселенной. «Именинник» делал вид, что не слышит комплимента, но похрюкивал от удовольствия. Находились пессимисты, утверждавшие, что это невозможно, так как он уже давненько взорвался… Но в пику им, оптимисты-романтики, уверяли, что ничего мудрёного в этом нет, поскольку при Взрыве выделилась огромная энергия, и стоило каким-то образом договориться с мирозданием, чтобы тебе отгрузили немного выделений, и делу венец. Ведь ничего не стоит.
Но напрасно и первые, и вторые выворачивали мозги набекрень, – всё было намного проще.
В рекламе, касающейся деятельности Эндшпиля, говорилось: «Астрологический подбор профессии личности по природным наклонностям. Сто процентный успех в деятельности гарантирован положением звезд во Вселенной!» И одиноко стоявшее в стороне слово «дорого», предполагало ответственный подход к делу и неизбежный фурор.
Эндшпиль никогда не рассказывал о методах подбора профессии кому бы то ни было, и не допускал посторонних в момент своих манипуляций с клиентами, ссылаясь на тайну пророчества космических тел. И лишь однажды предательская реальность заставила его изменить своему правилу. После жалел, конечно, надувал обиженно щёки, но утешался, что вскрыл лишь жалкую толику своего бизнеса.
Кураж – отменная штука, предвосхищающая успех, является без всяких внешних причин – сам по себе; и так же уходит, не прощаясь: истинный шельмец… Какую глупость не сотвори на кураже, всё во благо и к успеху: легко, просто, восхитительно. Вот так бы всю жизнь валандаться на подъеме, да на-ка выкуси, – потрётся удача рядом, лаская фантазии и живо прочь уносится, зараза такая, как явилась, без здрасти-до свидания.
В тот день эта ерунда обволокла чело Эндшпиля: нахлынувший задор крошил препятствия на его пути, как мышь крупу. Он громил партнёров в шахматных партиях почти шутя, ощущая необычайное вдохновение; ещё и поддразнивал. Душа распалилась не на шутку, и появились признаки перегрева. Эндшпиль предложил желающим сыграть по максимальной ставке. Энтузиасты шахмат отхлынули в сторону от названной пугающей цифры, и лишь скалообразный нос Козыря навис угрожающе над доской. Ему и достались белые фигуры; солнце отсвечивало от полированной лысины соперника, напутствуя на большие дела. А тут ещё черный король упал, задетый неаккуратной рукой – гадкая примета для игрока. Знамение выявилось грознее вдохновения, и Эндшпиль влетел на самим же обозначенную сумму ставки. Скупость грызла сердце. На этом коварный Козырь его и поймал, предложив взамен выигрыша присутствовать на сеансе астрологического подбора специальности, вообразив себе завороженных клиентов с раскрытыми ртами.
Жадность своего не упустила, и Эндшпиль согласился, но после жалел. Он опечалился сразу, но утраченные, в противном случае, деньги было бы еще жальче. Большая жалость поглотила меньшую во избежание худшей потери, как и полагается по закону жизни. Вот только после сожаление даже малой утраты мешает жить, и душевная боль о мнимой упущенной выгоде гнетет.
Помещение, в котором проходило таинство выбора специальности для дальнейшей успешной деятельности клиента, было обернуто полумраком звездного неба, мерцающего на потолке и стенах. Окна были занавешены тёмными шторами, и на них тоже разместились космические странники. Приборы, расположенные в закамуфлированных местах, проецировали на потолок и стены космические тела, завораживая и вводя в трепет клиента. Время от времени издавался слабый шелест и шипение, якобы имитирующие звуки Вселенной. После наступила звенящая в ушах тишина. Клиент томился в такой обстановке, утратив время замкнутого пространства, ожидая таинства посвящения. И вдруг яркий луч фонаря уперся в потолок, рассеивая звезды, и громовой торжественный голос Эндшпиля вопросил: «Что вам известно о Большом взрыве? Ну же?! Отвечать!»
Клиент качался на стуле, концентрируя мысль; чесал голову, гладил рукой под мышками, кусал ногти, и после существенной паузы выдал громыхающий ответ: «Трах-тарарах! Бара-бах! Бах-тарарах!»
Эндшпиль быстро нашёлся с ответом, и настоятельным голосом рекомендовал клиенту (вместе со звёздами) направить свои стопы на музыкальное поприще и овладеть ударной установкой или хотя бы тарелками, и бухать медью до конца дней на радость маме и на грусть соседям. Это объявлялось истинным призванием: «Ощущаете вопль Вселенной? Вслушайтесь в потрясающую тишину, – это она кричит так в знак утверждения».
Клиент блымал глазами и представлял себя великим музыкантом, бацающим тарелками и бухая в барабан. Мир открывался неизведанной стороной. Мечталось о славе…
Следующий посетитель – аккуратный, опрятный, вежливый прошёл ту же процедуру с прослушиванием тишины в окружении космических тел. На вопрос о понимании теории Большого взрыва, он сравнил данное явление с родами, при которых со стонами плоть рвётся наружу и желает выкарабкаться из своего замкнутого состояния.