Деморализованная и разочарованная, я решила сделать перерыв в процессе поиска супруга и провести выходные так, как давно уже не проводила — например, пойти в кино, в театр или даже в цирк. Правда, цирка в городе давно уже не было, и потому все альтернативные варианты замыкались на нескольких кинотеатрах и двух театрах (кукольном и драматическом).

Я открыла газету и внимательно изучила афишу выходного дня. Взгляд почему-то остановился на анонсе персональной выставки художника Антипова — наверно, потому что это объявление было напечатано особенно крупным шрифтом. Ну, что же, выставка, так выставка. Антипов, так Антипов. В современной живописи я абсолютно не разбиралась и потому решила воспользоваться возможностью повысить свой культурный уровень. В конце концов, небольшая порция искусства после обеда весьма способствует пищеварению.

Открытие выставки состоялось, как обычно пишут в газетах, «при большом скоплении народа». Были там элегантные дамы в умопомрачительных шляпках и напыщенные мужчины — не во фраках, правда, но в весьма дорогих костюмах. И вся эта жаждущая искусства публика перетекала из одного зала в другой, демонстративно ахая и восхищаясь.

Присутствовал даже сам губернатор области, который и выступил с торжественной речью.

— Все мы знаем и любим нашего замечательного Аркадия Никитича, которого смело можно поставить в ряд самых талантливых, самых блестящих художников нашего времени, — сияя, как начищенный самовар, сказал он.

«Интересно, — подумала я, — он, действительно, так ценит картины этого Антипова или тоже увидел их сегодня в первый раз?»

Самого виновника торжества я не разглядела — едва губернатор замолчал, все присутствующие громко захлопали и полезли пожимать художнику руку, которую уже пожал и губернатор, отчего поднялась невообразимая суета, и я отвернулась и запрыгала взглядом по развешенным на стенах полотнам.

Картины были настолько современными, что я, изучавшая живопись по иллюстрациям в школьных учебниках, пришла в некоторое замешательство — какой-то непонятный набор линий и красок. И решила, что кто-то из нас двоих — или я сама, или неведомый мне Антипов — уж точно не вполне нормален. Мне довольно скоро стало скучно, и я украдкой принялась зевать.

Разумеется, я могла уйти и не мучить себя созерцанием сомнительных шедевров, но, во-первых, мне жалко было потраченных на билет денег; во-вторых, все вокруг лучились таким восторгом, что мне тоже хотелось понять, что же такого особенного они находят в этих картинах; а в-третьих, сбежать с выставки, на которой присутствовали первые лица области, через пять минут после ее открытия значило выказать себя абсолютной дурой перед интеллигентным усатым билетером, который пропуская меня в выставочный зал, пожелал приятного времяпрепровождения.

Во всяком случае, придя наутро на работу, я могла похвастаться тем, что находилась в одном помещении (можно даже сказать — плечом к плечу) с губернатором области не меньше двадцати минут.

Я медленно двигалась вдоль увешанной картинами стены, выкрашенной в светло-сиреневый цвет, стараясь изобразить на лице понимание и даже восхищение и, наверно, весьма в этом преуспела, потому что не прошло и пяти минут, как ко мне подошел невысокий старичок с аккуратной седой бородкой.

— Вам нравится? — спросил он и приветливо улыбнулся.

Он явно принял меня за завсегдатая художественных салонов, что мне невероятно польстило. Впрочем, подобное доверие налагало и немалую ответственность.

Я не могла пуститься в пространные рассуждения, так как не была сведуща в данном вопросе, и решила, что требуется выбрать один из двух коротких вариантов ответа — «да» или «нет».

Я задумалась — признать себя абсолютной невеждой было непросто. Обратившийся ко мне джентльмен мог быть из стана почитателей таланта автора представленных на выставке картин или из числа его конкурентов, поэтому ответ, годившийся в первом случае, совершенно не подходил для случая второго.

Наконец, я решила, что если бы он был злобным завистником, то не смог бы так долго выслушивать раздававшиеся со всех сторон хвалебные речи, и, стараясь вложить в свой голос побольше восторга, сказала:

— О, да!

Джентльмен явно обрадовался.

— А какая картина понравилась вам больше других? — с непонятной настойчивостью продолжал допытываться он.

Это был более трудный вопрос. Ни «да», ни «нет» тут явно не подходили. Я лихорадочно пыталась вспомнить хоть какое-то название и выдохнула то единственное, что удержалось в памяти:

— Утро в лесу!

Собственно, эта картина ничуть мне не понравилась — на холсте не было изображено ничего, что хоть отдаленно бы свидетельствовало об утре или о лесе. В моем представлении утро в лесу выглядело совсем по-другому.

Но старичок стал потирать руки с видимым удовольствием.

— Это одна из моих самых любимых работ, — заявил он.

Его слова показались мне довольно странными, и, должно быть, удивление это отразилось во взгляде, потому что он пояснил извиняющимся тоном:

— Позвольте представиться — Аркадий Никитич Антипов.

Он говорил с такой торжественностью, словно все вокруг должны были знать, кто он такой, и я нахмурилась, потому что не имела об этом никакого понятия.

Но он так настойчиво ждал от меня какого-то отклика, что я снова стала инвентаризировать закоулки памяти.

И покраснела, когда, наконец, сообразила, кто он такой.

— О, ваши картины просто прелесть! — я сочла себя обязанной сказать ему какой-нибудь комплимент и не нашла ничего лучшего, чем эта дурацкая фраза.

И еще больше смутилась, жалея, что не сбежала с выставки несколько минут назад.

Но он явно был польщен моим признанием.

— Приятно встретить настоящего ценителя искусства, — сказал он и поцеловал мне руку. — Может быть, это будет не очень скромно, но могу ли я пригласить вас в ресторан? Разумеется, мы еще почти не знакомы, но я надеюсь, вы не откажете скромному работнику холста и кисти.

Лысина на его затылке сияла ярче самых ярких звезд.

— Я польщена, — сказала я лишь потому, что нужно было что-то сказать.

Он, наверно, воспринял это как согласие, и, извинившись, откланялся, дабы, как он выразился, незамедлительно заказать столик в самом дорогом ресторане города. А я осталась в окружении его картин и целой толпы их созерцателей, которые уже смотрели не столько на полотна, сколько на меня, решив, должно быть, что я — близкий друг виновника сего торжества.

Признаюсь, такое внимание оставило меня равнодушной. Я уже представила себе, что написала бы о нас какая-нибудь бульварная газетенка, если бы я в самом деле пошла с Антиповым в ресторан. И, представив, не смогла сдержать улыбку.

Впрочем, идти с ним в ресторан я вовсе не собиралась. Наверно, было не очень вежливо уйти, не попрощавшись со столь милым старичком, но именно это я и попыталась сделать, и устремилась к выходу с удалью пятнадцатилетней школьницы, когда Антипов окликнул меня возле самых дверей.

— Куда же вы, прекрасная незнакомка? — грустно спросил он, и мне стало его жаль.

И даже какая-то нежность шевельнулась в душе — никто и никогда еще не называл меня прекрасной незнакомкой.

— Простите, у меня уже назначена встреча, — я постаралась улыбнуться как можно более виновато.

— О да, я понимаю, — вздохнул он.

И тут наружные двери распахнулись, впуская в павильон новых ценителей искусства — мокрых и замерзших, — и я с удивлением обнаружила, что на улице идет дождь, и даже не дождь, а ливень, и сразу вспомнила, что забыла дома зонт. И зябко поежилась, представив, как придется скакать по лужам в новых босоножках, держа над головой полиэтиленовый пакетик.

— Впрочем, я могу немного задержаться, — резко обернулась я к уже поникшему марателю холстов. — Пожалуй, на часик, не больше.

У него, конечно, должна быть своя машина или, по крайней мере, он вызовет такси и сейчас, и после ужина тоже, так что мой почти новый плащ не будет подмочен. Что же касается репутации… Мне вдруг стало смешно. Вряд ли моей репутации повредит ужин с человеком, который мог бы быть моим дедушкой.