Он сам себе противен.
Какая-то струна внутри него натягивается до предела, он чувствует это, но не может понять, почему всё же цепляется за неё. Зачем он сам продлевает свои мучения, что изощрённый способ мазохизма? Ведь можно просто позволить наконец разуму отключиться, позволить безумию окончательно вступить в свои права, нужно только…
Чьи-то руки до боли сжимают его плечи, резким движением поднимая его на ноги. Яр качается от неожиданности и снова начинает падать безвольной куклой, но ему не дают этого сделать. Спустя миг он оказывается прижатый к чужой груди и ограждённый от реальности прочным кольцом сильных рук, не дающих вырваться.
Ярик не до конца осознаёт свои действия. Он то пытается высвободиться, то сминает под своими пальцами чужую рубашку, словно пытаясь удержаться от падения в разверстую под ногами бездну. Слёзы бесконтрольно текут по его щекам, сдавленные всхлипы отчаянно давят на горло, не давая вдохнуть. Захлёбываясь в собственной боли, Яр, не выдержав, срывается на крик, наполненный болезненной горечью, столько времени раздиравшей изнутри и столь упорно сдерживаемой.
Когда голос срывается, превращая крик в сиплых всхлипы, Ярик невольно чувствует, что становится легче. Намного. Он словно наконец выплеснул всё то, что накопилось внутри, разъедая кровь ядом. Силы резко покидают его, и он упал бы, не держи его стоящий рядом человек.
Он робко поднимает взгляд, желая и одновременно боясь узнать, кто не дал ему переступить роковую черту и вместе с тем увидел его совершенно жалким, слабым, склонившимся перед судьбой и уставшим с ней бороться.
В потемневшей зелени напротив таится явная настороженность, смешанная с невысказанной болью, совершенно Ярику непонятной.
– Зачем? – хрипло выдыхает Яр, отступая на шаг назад.
– Тебе ещё рано ломаться, – едва слышно отзывается юноша, отпуская его, но пристальным взглядом словно продолжая держать.
– С чего ты за меня решил? А если я хотел этого?! – он и сам не замечает, как осипший голос взлетает на несколько октав.
– Этого? – горько усмехнувшись, уточняет тот, дёрнув головой в сторону.
Ярик следует за его взглядом и не сдерживает тихого вскрика, увидев человеческую тень на том месте, где он чуть ранее раздирал ногтями землю. От тени ощутимо веет потусторонним холодом, который вынуждает съёжиться в тщетной попытке спрятаться.
От страха подгибаются колени, и Яр снова оказывается на земле, но теперь он больше всего на свете мечтает как можно скорее исчезнуть, убежать. Тень кажется настолько реальной, что сомнений в её присутствии здесь не остаётся.
Истерика подкрадывается слишком быстро, накрывая, оглушая. В ней исчезнуть очень просто – только в руки холода отдаться. Но снова иная рука плечо сильно и даже жёстко сжимает, рывком одним на ноги поднимая и оттаскивая в сторону.
Яр брыкаться пытается, но повисает вскоре безвольной куклой, подчинившись. Силы его покидают резко, а в душе и мыслях появляются опустошение и безразличие. Ярику может и стало бы жутко от контраста собственных чувств, если бы он их осознавал.
Но ему неожиданно становится совершенно всё равно на происходящее вокруг. Он словно выпадает из этой реальности, потерявшись в самом себе. Ему и возвращаться не хочется нисколько – там боли не существует просто, ставшей с недавних пор вечной спутницей.
Но всё же он приходит в себя. На скамейке, в парке, ему совершенно незнакомом. Вздрагивает невольно, почувствовав резкий толчок изнутри – осознание накрывает яркими вспышками, освещая то один миг из только что случившегося, то другой.
Ярик чуть не задыхается, вспомнив безумие, которое к земле его пригнуло, сломить грозясь и унося куда-то в небытие. Его страх прошивает – а если бы он действительно разум потерял? Ему бы тогда просто существование осталось. Оболочка без чувств и эмоций…
И тень та. Реалистичная настолько, будто воистину стояла рядом. Неужели это было взаправду или он уже начал сходить с ума?
Но он не хочет. Нет! Он не хочет умирать раньше, чем найдёт того убийцу и свои пальцы на его горле сомкнёт! Он не уйдёт, не отомстив.
Очередная вспышка воспоминаний снова перетряхивает его судорогой и… неожиданным тёплым прикосновением среди холода того мёртвого. Живым прикосновением.
Яр воздух носом втягивает резко, голову поворачивая слишком внезапно и слыша, как суставы болезненно хрустят.
Этот человек сидит рядом, просто Ярик не замечал его, как и вообще всё вокруг.
Ярик настороженным зверем замирает, на юноше всё своё внимание сосредоточив. А тот сидит, согнувшись, локти в колени уперев и лицо в ладонях спрятав. От напряжения, с трудом сдерживаемого, его порой дрожью мелкой прошивает. Ярику кажется, что он даже вибрирующее в горле рычание тихое слышит. Юноша неожиданно пальцами себе в волосы, светло-русые, зарывается, вцепившись в них так, что белеют костяшки пальцев, и лопатки болезненно выворачивает.
Яр и сам не замечает, как рука к нему тянется. В себя он приходит уже, когда свои тонкие пальцы осторожно сжимает на чужом плече. Два острых желания борются почти что на смерть – отдёрнуть руку, вскочить, убежать подальше и позвать, встряхнуть несильно, помочь хоть как-то попытаться.
Внутренний спор так и не разрешается, ибо юноша голову вскидывает резко, глазами хвойными тут же за него цепляясь и вглядываясь пытливо. Яр взгляд опускает невольно. Не смог чужого силу выдержать. Руку всё же отдёргивает. Резковато даже. Словно обжёгся.
– Ты как?
Голос всё такой же вроде, уже (как странно!) привычным даже кажется почему-то… Но что-то неуловимо поменялось в нём – будто надлома нота теперь слышится, боли невысказанной и столь упорно душимой внутри себя. Ярик голову поднимает, из-под упавшей на лицо чёрной чёлки всё ещё настороженно на своего нового знакомого глядя, и словно, спрятаться пытаясь за ней.
– Мне страшно, – честно шепчет он в ответ.
Ярик сам пугается своего ответа и сиплого, охрипшего голоса, и слов, которые он не хотел говорить. Нет, это чистая правда – именно так он себя сейчас ощущает – но это сорвалось с его губ не по его воле, а будто по чужой. Ему кажется, что в ответ на растерянность, наверняка отразившуюся в его взгляде, в глазах юноши мелькает едва заметная добрая усмешка. Но лишь на миг, снова скрываясь за чуть потемневшей зеленью.
– Я, Саша.
– Ярик, – чуть помедлив отзывается он, сжав протянутую руку.
Саша руку несколько поспешно отдёргивает, улыбнувшись чуть виновато, но Ярик всё равно успевает почувствовать то тепло, пробежавшее от чужой ладони с узлами выпирающих вен, которое согревает его от кончиков пальцев, коснувшись, кажется, даже вымороженной изнутри души.
– Пойдём куда-нибудь в тепло, ты замёрз.
Яр в безмолвном изумлении смотрит на Сашу, взглядом говоря: «И после всего произошедшего, ты говоришь это?».
– Дрожишь весь, – мотает головой Саша, поднимаясь на ноги и задумчиво глядя на него сверху вниз.
– А…?
– После, – обрывает его вопрос Саша, нетерпящим возражения голосом.
Нет, он конечно мог остаться и дальше сидеть здесь, мог и пойти домой, но что ждёт его в таких раскладах? Снова одиночество и безумие, которое давно ломает его, а он ведь ещё и поддавался всё это время… Теперь же ко всему этому добавится ещё и добрая сотня вопросов, ответы на которые он за всю свою жизнь найти не сможет. В этом Ярик был уверен, как ни в чём.
Вот только он давно потерял веру в то, что в этом мире есть люди, которым не наплевать на совершенно чужого человека, которому плохо, которому боль рёбра выламывает, смертельные осколки в сердце вонзая и вкус крови по горлу пуская. А после смерти Иры… Верить хоть во что-то, а уж тем более кому-то, расхотелось окончательно.
Он встаёт молча и идёт вслед за уже отошедшим на несколько шагов юношей, появившемся в его жизни слишком странно. У любого человека в голове сейчас теснились бы тысячи мыслей, вопросов, сомнений, но Яра снова накрывает безумная усталость и апатия. Этот приступ истерики выбил слишком много сил. Почти все.
