Я не была беспризорницей или кем похуже. Скорее уж вечно влипающей в неприятности девушкой из детдома. Вот и сейчас была такая ситуация.

– Астафьева Алиса Александровна. Четвертое февраля две тысячи четвёртый год, – привычно ответила я, пытаясь закутаться в куртку, которую из жалости выдали мне по приезду.

А я и вправду выглядела жалко. Чего только стоили джинсы с протертыми коленями и розовые волосы с отросшими тёмными корнями. И все это жутко дисгармонировало с длинными ногтями с идеальным маникюром. Ну не планировала я выход в люди! Меня вообще насильно схватили, вынесли из спальни, затолкали в машину и увезли "веселиться" в местный клуб. Сижу вот, веселюсь.

– Белка, опять ты? – в кабинет вошёл уже знакомый дядька в синей рубашке.

Я села ровнее и расплылась в улыбке, все ещё заворачиваясь в куртку. Чего у них здесь так холодно? Ноябрь на улице, а у них отопления нет! Застучала зубами, потеряв контроль над собственным телом от холода.

– Дядь Миш, отпустите по старой дружбе, а? – состроила самую виноватую моську и посмотрела на мужчину с мольбой.

Участковый прошёл от входа к своему столу, шлёпнув какими‑то бумагами по государственному имуществу, и сел на противно скрипнувший стул. Интересно, на покраску стен бюджет выделили, а на мебель, чуть ли не разваливающуюся под весом не самых худых мужчин, не смогли. Сколько лет сюда попадаю, а изменений почти не застаю.

– В чем ты на это раз не виновата, а, Белка? – спрашивает участковый, даже не обратив внимания на мои мольбы.

Не помню почему, но он называл меня только по кличке. Услышал же где‑то, и привязалось. Может, так ему было легче со мной контактировать? Я ведь несовершеннолетний подросток с девиантным поведением и кучей приводов. Да меня уже в детскую комнату милиции перестали увозить! И сейчас спросят что‑то для протокола и отвезут в "Надежду", подарив директору право выбора наказания. Я была не против, так даже легче, не придётся чувствовать себя ошибкой природы перед доброй женщиной, которая занимается постановкой на учёт.

– Драка, – я пожала плечами и посмотрела на грязевые подтеки на полу, которые оставила заляпанными сапогами.

Неприятно. Не люблю мусорить, тем более разводить грязь. От этого самой себе кажешься грязной и неприятной. Меня передернуло, но скорее от холодного сквозняка из окна.

– Паспорта с собой не было, – сказал молодой стажёр и продолжил печатать отчёт на ноутбуке.

Михаил Семёнович пробурчал что‑то вроде "Откуда он у нее?" и снова залип в бумажки.

Интересно, где там Барсик пропадает? Меня скрутили ровно за пять минут до его возвращения из туалета. Всё что я успела – пронаблюдать за потерянной моськой из окна удаляющегося бобика. Хотя, если смотреть объективно на всю ситуацию, то виноватым был именно он. Из комнаты утащил сопротивляющуюся меня он, привез в этот чертов клуб он, и получила я из‑за ревности его бывшей зазнобы.

– Чего ты в «Жаре» забыла? – поинтересовался Дядь Миша, – там же одни наркоши.

Кивнула, подтверждая его последнюю фразу. И скривилась, вспоминая то, что видела у бара. Куча людей, продающие и покупающие таблетки, и я, танцующая под заводную мелодию. Никогда не пробовала наркотики. Не понимаю людей, которые сознательно подсаживают свой организм на медленную смерть. Это глупо и недальновидно. Но алкоголь пью. Противоречивая я личность.

– Барислав танцевать привёл, – пробурчала я, вспоминая собственного парня самыми последними словами.

Чаще всего в участок я попадала из‑за него и собственной тормознутости. Или везучести. По какой‑то малопонятной причине ловили меня первой. Как ни крути, но это оставалось одной из самых загадочных закономерностей моей жизни.

Вот и сейчас, поймали меня и ту женщину, которая пыталась втянуть меня в драку, потому как она безумно любила Барсика. К моему счастью никто не пострадал, но было обидно. Неадекватную и пьяную вдрызг куклу увёз прискакавший знакомый, а шестнадцатилетнюю меня без документов и, кажется, мозгов оставили до выяснения обстоятельств. Не честно, как по мне, потому как инициатором была она. А я просто розоволосое нечто в поношенной одежде, которое априори выглядело виноватой. М‑да.

– Поехали, отвезу тебя в "Надежду", – встал участковый, и комната огласилась новым мученическим криком стула.

Я радостно кивнула, вскочила на ноги и с сожалением стянула с плеч тёплую куртку. Протянула ее стажеру, который рассматривал меня как барби, которую маленькая девочка подстригла и покрасила. Красочное и чертовски точное сравнение.

– Оставь, – смутился парень под моим обрадованным взглядом.

Мерзнуть не хотелось от слова «совсем». Так что я благодарно улыбнулась ему и пошла на выход.

Дядь Миша вывел меня в полумрак коридора, где по ощущениям было на пару градусов холоднее. Виновны в этом большие, не утеплённые на зиму деревянные окна, со щелями, в которые я могла просунуть палец. Мужчина махнул мне на лавочку у стены, а сам зашёл обратно в кабинет, видимо за ключами от машины. Ну или хотел, чтобы я не услышала их разговор. Однако деревянная дверь не имела никакой шумоизоляции, так что низкий бас участкового и тенор его помощника я слышала настолько отчетливо, будто сама находилась в комнате.

– Отпускаете ее? Просто так? – спросил молодой.

Шуршание бумаг и скрип открываемой дверцы шкафа. Тяжёлое дыхание, хрип участкового и его усталый голос.

Встала у стены напротив двери, не желая садится на холодную лавочку.

– У тебя есть варианты получше? Толку ее оставлять здесь? Там хоть под присмотром будет.

Я его понимала. Тоже устала от собственной безысходности. Он мог бы сейчас спать дома в тёплой кровати, но собирается везти по сырым мокрым улицам брошенного подростка в детский дом, а там ещё и профилактические беседы устраивать из‑за того, что те не могут уследить за подопечными. Дай мне сейчас на выбор быть собою или им, я бы выбрала себя. Я получу очередное наказание, не выйду за пределы Дома месяц или два, но не буду каждый день проводить в гиене огненной, в которой каждый день живёт мужчина.

– Она на учёте с двенадцати лет. Хулиганит, дерётся постоянно, ночью бродит где попало!

Я то думала, что он добрый. Куртку мне одолжил вот. А тут пытается наказать посильнее. Не разбираюсь я в людях, что поделать. Никогда не удавалось с первого взгляда определить, как расположен ко мне собеседник. Часто доверяю плохим людям и раз за разом обжигаюсь. Но верю в добро. Разве стал бы грозный дядька полицейский, который в тюрьму засадил половину нашего городка, отвозить хулиганку меня? Да, иногда случались и моменты малодушия, когда я запутывалась в себе или же специально делала назло. Но я верила в человечество и в мир, в котором зло всегда проигрывает. Чаще всего в моей "сказке" было именно так.

– А куда ее? На пятнадцать суток закрыть? Директор этой их "Надежды" не поедет за ней. Нахрен она ему не нужна. Зато бабка, которая в городе живет, прилетит и такой шум поднимет, неделю сниться будет в кошмарах. Опасности от нее никакой, голова на плечах имеется, хоть там и ветер. Отработает наказание – поумнеет на каплю, так, гляди, к двадцати ее больше не увидишь.

И ведь не поспоришь. Раньше я сюда чаще попадала, бывало даже раза два за неделю. Сейчас раз в три месяца, бывает реже. Умнею, наверное. Даже зарделась немного.

– Протокол заполнишь, ляг и поспи. Нам ещё к Шанхаю ехать.

Тяжёлые шаги и надрывный скрип пола, прогибающегося под тяжелым телом, заставил отпрыгнуть от двери на несколько шагов. Та резко открылась, выпуская Михаила Семёновича, уже надевшего форменную куртку. Выглядел он в ней забавно: на груди воздушная подушка, а живот стянут до невозможности. Я спрятала смешок в воротнике и пошла за ним к выходу.

Патрульный бобик стоял на парковке у единственного на весь наш маленький городок участка. Привычно села на переднее сидение и с силой захлопнула дверь, потому как по‑другому она не закрывалась. На водительское втиснулся сам хозяин машины, завёл мотор и вырулил на темную площадь перед парком Победы.