- А про латино?
- Нет...
- Любовник у нее. Можешь себе представить.
- Ну и что?
Подав ему нож, Александр завернул кран.
- А ничего. Женщина как женщина. Со всеми вытекающими последствиями.
Упрямые слезы навернулись Альберту на глаза.
- Не для нас.
- Что за комплексы, сержант?
- Это не комплексы.
- Тем более, что все равно уедет. Так или иначе.
- Я умоляю, друг. Должно же что-то быть святое? - И отворачиваясь, прошептал:
- Пусть лучше так.
Соседи сверху били по трубе, но, стиснув зубы, Александр дописал введение до точки.
- Вот. Дон-Кихоту от идиота.
Когда она нагнулась, он коснулся ее затылка - кончиков волос. Щелкнул разряд. Он отдернул руку. Засмеявшись, она подняла глаза.
- Последний кофе?
Альберт предупредительно вскочил:
- No te muevas!*
* Не двигайся (исп.)
Глаза Инеc сияли чистой радостью. Теперь она успевала на встречу с Фердыщенко - научным руководителем диплома. После кофе она стала собираться. Утро, конечно, мудреней, но у нее масса неотложных дел. Включая выбросить салат "весенний", который перед визитом в Спутник она приготовила себе на вечер.
Последним автобусом она уехала.
Александр спросил:
- Доволен?
Стоя на краю ночи, они закурили. Слышно было, как автобус огибает Спутник. С веранды долетала музыка.
- Может, на танцы?
- На х...
У подъезда Альберт попросил пиджак:
- Схожу, пожалуй.
- На фингал не нарвись.
- Кто, я?
В чемодане с рукописями был димедрол. Александр запил таблетки ромом и ничком пал в запах парижанки.
Утром, входя в сортир, он отшатнулся и встряхнул мозги. Стены распирала какая-то бетонщица, с ногами влезшая на унитаз. Губы сложились сердечком.
- Писию, - сказала она так, будто за это будут бить.
В день закрытия Недели французского кино давали "Орфей спускается в ад". Высотное здание на Котельнической, где кино "Иллюзион", осаждала на солнцепеке вся Москва.
"Лишних билетиков" не досталось.
Вода в Яузе лоснилась, запыленная. Огибая высотку, приток неподвижно впадал в Москву-реку. Над ней торчали заводские трубы периода "первоначального накопления" - прямо напротив невидимого Кремля. От сознания, что юный Жан Маре уже начал инфернальный спуск, хотелось броситься с моста.
- Единственный был шанс.
- Может еще представится.
- Когда? Здесь однократно все.
- Зато инфернум за каждым углом. Пошли...
- Куда?
- Зальем желание.
В "стекляшке" он развинтил гранатообразную бутылку. Александр смотрел, как наполняется стакан.
- Для меня, друг, это было, как глоток свободы... За нее. За все, что случилось.
- Чего не случилось.
Болгарский коньяк прошел с трудом. Над тележкой с грязной посудой жужжали мухи. Особенно зудела одна помойная, которая моталась по всей "стекляшке", невольно натыкаясь на клиентов.
Подсел мужик.
- Стакан, ребята, и взорву, что захотите.
- Чем?
- Чем скажете. Могу динамитом, могу ТНТ.
Не имея правой кисти, мужик заслуживал доверия.
- Неси.
- Всегда со мной. - Вынул из кармана складной стакан и, тряхнув, разнял. Извлек три сплющенные конфеты "Мишка в лесу". Хватил "за то, чтоб они сдохли", развернул шоколадное месиво, ввел и отплевался от фольги. Кого рвать будем? Еще полстолько и давайте адресок.
- Обратно партизанишь, Коля? - крикнула буфетчица. - Смотри, в дурдом заберут.
Красные глаза прослезились, когда Альберт набулькал.
- Ребята... Подорвусь, но выполню. - Он опрокинул. - Координаты. Еврей какой-нибудь богатый? Жить останется, но дверь снесу. Давайте. Кто заклятые друзья?
- Мы сами себе друзья.
- Вот именно, - сказал Альберт. - Свяжи нас, и по палке динамита в ректум.
- Только объекты. Людей не рву.
- А мы, по-твоему, кто?
- Субъекты, - сказал мужик. - Творцы истории.
- Складывай тогда стакан...
Вторую бутылку "Плиски" они развинтили в саду для занятий по ботанике.
- Первый раз я встретил человека, на котором бы женился. Не раздумывая.
- А я бы нет, - сказал Александр.
- И сразу же в Париж. Жена моя - Европа.
- Я против.
- Он против. Против чего ты?
- Принципиально. Против брака. Писатель должен быть один.
- Может быть. А человек один не может...
Яблони осыпались. Они созерцали снизу этот снегопад, лежа голова к голове, когда во двор школы въехала клетка на колесах - милицейский "воронок".
- Стой!
Перемахнув забор, они ушли дворами и успели на сеанс в подвернувшийся кинотеатр. Бутылку допивали в заднем ряду. Танки шли ромбом.
- Миру - мир! - сказал Альберт.
На них зашипели. Поднявшись для аплодисментов Верховному Главнокомандующему, зал их разбудил.
- ГБ чем лучше? За пределы можно уехать и не в танке. Поскольку, добавил Альберт, - терциум нон датур.
- Датур.
- В роли жертвы?
Под грохот победного продвижения на Запад они спали, пока не разбудила билитерша.
Потом они добавили еще.
Плечом к плечу они вошли в метро. Станция была незнакомая. Чтобы пройти на эскалатор, им пришлось расстаться. На ногах они устояли, но каждый завяз в своем пропускнике. Обрезиненные створки, норовя по ногам, сшибались с грохотом под сводами.
- Пройдемте.
Им заломили и за дверку - тут же на станции. Неприглядная дверка, но за ней - целое отделение.
- Студенты?
Они кивнули.
- Так. Будет вам высшее образование... Институт?
- Стали и сплавов, - нашелся Альберт.
- А ты?
- Тоже.
- Есть документы?
- Нет.
- У тебя?
Александр подал студенческий билет. В смежной комнате второй мусор говорил в телефон: "Битков, будь добр: машину к "Павелецкой". Ерунда тут, пара хипарей. Лучше скажи, как там в Тбилиси? Ну? А забил кто?.."
Первый поднял лоб со следом от фуражки.
- Какой же, б...ь, "Стали и сплавов", когда написано "МГУ"?
- А кто сказал "Стали и сплавов"?
- Он.
- Так не я же...
- Ты мозг мне не е... Фамилия?
- Буковский, - сказал Альберт.
- Не твоя - твоя.
- Там написано.
- Не русский, что ли?
- Русский. Почему?
- Не разбери-поймешь. Ан... Ан...
Александр взглянул на Альберта, который приспустил веко в знак, что понято. Поднявшись со скамьи, Александр шагнул к стойке - оказать помощь в прочтении своей затершейся за годы обучения фамилии. Второй все ликовал по телефону по поводу неизбежной, как ему казалось, победы ЦСКА над Всесоюзным обществом "Динамо". С понтом взяться для упора за стойку Александр протянул руку и выхватил свой документ. Мусор продолжал смотреть на пустоту в своих руках. Альберт уж вылетал за дверь. Александр не дал ей закрыться. По мрамору на улицу. Налево - где темней. В ушах свистело.
На тротуар за ними выскочили сапоги с подковами. "Стой! Стреляем!"
- Это вряд ли.
Грохот рванул за ними так, что уши по-заячьи прижались. "Мы же инвалидами вас сделаем!"
- А это могут. Разлетелись! - Как мальчик-самолет, Альберт раскинул руки и спикировал направо.
Изо всех сил Александр сучил локтями по прямой.
"Врешь, не уйдешь!.."
Неизвестная Москва была вокруг. Древняя. Слободская. Он отрывался, сворачивая за углы. Домик с подворотней. Он нырнул. Внутри полно людей. Бабки, девки с младенцами. От ударов домино по врытому столу подпрыгивал фитиль керосиновой лампы. "Спрячьте, - закружил он по двору. - Люди добрые". Но игроки поднялись, как один, прихватывая и поленья: "А ну, давай отсюда..." Пятясь к подворотне, он не верил: "Татаро-монголы же? "Салазки" загибают... Мужики, они ж убьют?" Но замахивался народ всерьез, сливаясь в одну и ту же рожу ненависти и далее нагибаясь к топору: "Пшел!"
Из-под фонаря они оглянулись всей толпой: "Наш вроде?" Обеими руками натянули свои фуражки, и он услышал изнывающий их стон: "Ну, мы ш-ш тебя..."
