– Сашка! Смотри, смотри! – Она показывала на тёмную нишу справа от курятника и тянула Сашу за рукав: – Свинья!

Александр увидел, то, что ему настойчиво хотели показать. Огромный жирный хряк лежал на сене, уткнувшись пятаком в кормушку, и мирно похрапывал.

– Ничего себе, громила. Я никогда таких больших не видел.

– А ты вообще свиней-то видел?

– Неа, на картинках только, – ребята засмеялись: – А, вспомнил, я ещё голову видел в мясной лавке, но она была гораздо меньше, чем у этого.

– Ну может там молодой был поросёнок, а не такой кабан, – Ламия засмеялась ещё сильнее.

– Интересно, – сделав пару шагов назад, сказал Саша, – а вот за той дверью что, да и вообще, как туда заходить-то? Она же на уровне второго этажа, а лесенки нет.

– Саш, вон, наверное, лесенка для этой двери, – Ламия указала на угол дома, где к стене была прислонена деревянная переносная лестница, грубо и неаккуратно сделанная из стволов берёзы. Высотой она как раз была для того, чтобы зайти в верхнюю дверь. – Только, Саш, на двери замок висит, всё равно не попадём. Можно потом просто спросить будет у Антона, что там.

– Ага, я спрошу, помещение за этой дверью как раз за стеной моей комнаты, надеюсь, там нет у него ещё какой-нибудь живности пострашнее свиньи, – произнёс Сашка. – Пошли дальше? За баню?

Ламия кивнула в ответ, и ребята вновь вышли на тропинку. За баней не было ничего интересного, только большая гора дров, заботливо накрытая целлофаном, да железная бочка, полная дождевой воды. Они прошли ещё дальше, метров на десять углубившись в лес. Отойдя от бани, невольно замолчали. Звенящая тишина завораживала и просто как будто не позволяла разговаривать, заставляла слушать и наслаждаться тишиной леса. Лёгкое дуновение ветра вырвало Ламию из восторженного оцепенения:

– Саш, а вот ты знаешь, как в лесу надо сигналы давать, чтобы не потерять друг друга?

– Нет. Что ещё за сигналы?

– Мне бабушка моя рассказывала, что они, когда по лесу гуляли в детстве, грибы там, ягоды собирали, чтобы не потерять друг друга, иногда кричали. Если ты крик услышал, крикнешь в ответ, и все знают, что ты неподалёку, как-то так.

– А что кричали? Просто орали, что ли? – удивился Саша.

– Да нет же, они кричали – Ау! Ау! В ответ тоже аукнуть надо было.

– Ау-у-у-у! – заорал Саша – Вот так, да?

Ламия засмеялась.

– Да нет, можно и негромко, не надо орать, просто эти два звука А и У далеко по лесу разносятся, они же гласные! Вот так вот надо, – она несильно произнесла старинный лесной клич, и действительно было очень хорошо слышно. На её голос отозвалось эхо.

– Во, тебе ответил кто-то, – с улыбкой сказал Сашка. – Дядюшка Э-э-э-хо, наверное.

Он тоже попробовал аукнуть не крича, как на рок-концерте, а нормально, не очень громко.

– Ой, Саш, а крикни ещё раз, что-то не так, – сказала Ламия и прислонила к уху руку.

– Ау-у-у, – протянул Саша и удивлённо посмотрел на подругу. Эхо снова принесло звуки обратно. – Что не так-то?

– Саш, ты кричишь туда, – она показала пальцем, – значит, эхо должно быть оттуда же, правильно?

– Наверное.

– Так вот, а эхо прилетает вообще справа, вот оттуда, – она показала почти за спину Саше. – Это неправильно, по-моему.

– Я не знаю, Лам, я в эхах не силён совсем, – сказал Саша, с опаской посмотрев туда, куда показывала Ламия.

– Ау! – крикнула Ламия в ту сторону, которую указывала, но эхо принесло ответ совершенно с другой стороны. Тут уже и Саша заметил эту аномалию.

– Ты права, как-то странно всё это, может к дому пойдём? Вдруг это тоже какой-нибудь лес, специальный, как наш Мёртвый, ну, волшебный, поэтому тут такое эхо.

– Да, ты, наверное, прав, пошли. Не будем больше аукать.

Ребята развернулись и пошли обратно. Уже практически подойдя к бане, Саша услышал всхлипы. Тихие, еле слышные, кто-то плакал совсем недалеко. Ламия тоже это заметила и выхватила из-за пояса жезл.

– Сашка, где твой жезл? – она осматривала друга. – Ты что, его дома оставил?

– Да, там, на тумбочке.

– Ты что, с ума сбрендил? Жезл всегда при себе!

Всхлипы повторились, а вместе с ними прозвучал и тонюсенький голосок:

– Она права, жезл надо при себе держать, всегда. И защита, да и никто не украдёт, чтобы дела злобные делать чужим жезлом.

– Кто здесь? – Ламия направляла жезл во все стороны, её рука дрожала от страха, а глаза бегали в поисках того, кто говорил.

– Да тута я, внизу, глазюки-то опустите свои.

Ребята посмотрели под ноги: на камне сидел маленький, такой пузатенький, почти что кругленький, с надутыми щеками-шарами человечек. Волосы зелёные, большие ушки, из одежды только штанишки, сшитые из дубовых да берёзовых листочков. Сашка присел на корточки.

– Ты кто? Почему плачешь?

– Аука я. А плачу, потому что вот вы играть не стали и вообще сказали, что больше аукать не будете.

– А для тебя это важно, да? – тоже присев, спросила Ламия.

– Люди давно уже «Ау!» не кричат по лесам, а я ж Аука, мне без этого скука.

– А зачем тебе эти звуки? – спросил Саша.

– Ну как зачем? Вот человек «Ау!» крикнул, а я ему в ответ с неправильного места. Он туда пошёл, ещё раз крикнул, а ему опять не оттуда, откуда надо, так и заплутает человек, потеряется в лесу, смешно же.

– Смешно? Ах ты злобный напёрсток! Где же это смешно-то? Человек ведь и погибнуть может, волки, медведи его съесть могут, а тебе смешно!

Ламия так грозно это сказала, что Аука съехал с камня и спрятался за ним, даже Саше показалось, что она сейчас запустит какое-нибудь заклятие в маленького лесного духа.

– Лам, ты чего? Ну если он создан для этого, что ж он, виноват, может, он как Леший, только маленький?

– Виноват, мог бы подумать и стать другим, добрым! – не унималась Ламия.

– Во-во, я родственник Лешего, а вы его знаете, что ли? – послышался писклявый голосок из-за камня.

– Нет. Не знаем мы местных Леших! Выходи, чего ты там прячешься, не трону я, – сказала Ламия.

Аука вылез из-за камня, но далеко от него отходить не стал.

– А подумать и стать хорошим – это как? – спросил у девочки человечек.

– Да просто, ну вот, например, не делать так, чтобы люди заблудились, а наоборот, аукать так, чтобы они вышли, куда надо.

– Так это, если слова правильные знать, вслух сказать, я так и делаю. А если слов таких не знает, значит, человек лес не уважает, так и нечего ему тут лазить.

– Какие слова? – Саша приготовился запомнить.

– Да просто всё, как и для Лешего: – Шёл, нашёл, потерял. Три раза сказал, я тебе аукаю в правильную сторону, – гордо задрав нос, сказал маленький лесовичок.

– А почему ты не спишь, как Леший, пора вам вроде, – сказала Ламия, уже смягчив свой тон.

– А мы, Ауки, вообще не спим, никогда. Не знаю я, что такое спать. Видел, конечно, звери, люди, да и Леший спит. Я даже пробовал как-то, улёгся в нору, закрылся, укутался, неделю лежал с закрытыми глазами, так и ничего.

– Понятно, грустно, конечно, осенью и зимой-то тут вообще, наверное, нет никого, тебе и поаукать не с кем, – сказал Сашка.

– Да тут и летом, люди вроде ходят по грибы, но аукать не аукают. Какие-то штуки квадратные к ушам прикладывают и болтают по ним, смотрят в эти штуки, что-то пальцем их глядят и ходят тут, под ноги не смотрят, топчут всё. А вы вот откуда? У вас там ещё аукают? Заберёте меня к себе в лес?

– Мы не из леса, мы из Москвы, там точно никто не аукает, – засмеявшись, сказал Сашка. – Да и лес у нас Мёртвым зовут. Там только Леший да кошка и всё.

– Кошка? Какая кошка? – заинтересовался Аука.

– Та, которая тут у вас в пещере жила, в Смолинской, – ответила Ламия.

– Ой-ой, заберите меня к себе! Раз она у вас живёт, значит, точно лес хороший! Заберите! Заберите! – человечек стал прыгать, плясать, падать на колени и протягивать руки.

Ребята выпрямились и переглянулись.

– Ну что? Заберём? – спросил Саша у подруги.

– Саш, ты вообще! Давай спросим у Всеслава Борисовича для начала хотя бы? Или ты опять хочешь к нему на ковёр с опущенной головой для извинений?