– Да, размышляю о Дилане.

После моих произнесённых слов, Мэдисон давится пивом. Том вскакивает и мечется возле нее. За ними забавно наблюдать. Я знала, что Том нравится Мэдисон. Но, теперь, когда у нас есть обжигающий взглядом Дилан, шансы Тома значительно падают.

Дилан стопудово слышал мои слова. Но он не подаёт виду, и продолжает смотреть в телефон. Том и Мэдисон выходят на улицу, чтобы покурить. Даже в таком злачном месте, где продают подросткам пиво, в помещении нельзя курить. Когда мы остаемся одни, Дилан поднимает голову и смотрит мне в глаза.

– Не ври себе самой, – произносит он.

– Я не понимаю тебя, – я качаю головой. Алкоголь разливается во мне теплом, и я чувствую себя храброй.

– Ты ломаешь себе жизнь. Ты не знаешь, сколько тебе отпущено. Но даже и эти драгоценные минуты ты тратишь впустую.

– Это что ты в телефоне только что прочитал? – разозлилась я. Я тяну руку к сотке, и задеваю бокал пива. Его телефон обдает пенной жидкостью, и он отключается.

– Я не буду покупать тебе новый телефон, – заявляю я.

Том и Мэдисон уже подходят к нам, и я, пользуясь тем, что Дилан обращает на них внимание, пулей вылетаю из забегаловки. Немного пробежав дальше, начинаю идти размеренным шагом. Черт! Этот Дилан сам создаёт себе проблемы. Сначала куртка, которую я выбросила. Теперь еще и телефон, который я нечаянно залила. Меня, как будто магнитом тянет, создавать ему неприятности.

Захожу домой, и слышу, что в гостиной болтают два голоса. Прислушиваюсь, и с ужасом понимаю, что приехал Джет. Джет – это мой дядя. Он старше меня на семь лет. Ну да, моя бабушка, горячая штучка. Родить детей с разницей в одиннадцать лет, только она так могла.

Джет выходит из гостиной и сразу же лезет обниматься. Я позволяю заграбастать себя в объятья. А потом приходит понимание, что Джет не в курсе нашей семейной драмы. И мне стоит проявить какие-нибудь эмоции в сторону матери.

– Мам!

Я – долбаная фальшивка! Я не называла ее так, уже очень давно. У матушки лезут глаза на лоб, но она быстро понимает, почему я себя так веду. Я отвожу ее в сторонку и тихонько спрашиваю:

– Надолго он здесь? Я не смогу так долго притворяться.

– Тиа! Он хочет остаться.

До меня не сразу доходит смысл сказанного. А когда доходит, я понимаю, что я не в восторге.

Он

1.За высоким окном сверкает город разноцветными огнями, обещая, что ночью будет всё по-другому. Ночь – это грёбанная шлюшка. Она флиртует с тобой и наливает виски стакан за стаканом. Она будет выманивать всё, что у тебя есть, до последнего цента. И когда ночь насытится тобой, выпьет тебя до дна, ты ей больше не нужен.

Я сидел в кожаном кресле, и смотрел на своего отца. Делец, в черном костюме за три тысячи долларов. Во рту кубинская сигара, а на руке ролекс. Мне всегда было интересно, отец уже родился таким козлом? Я представил его маленького, бегающего по дому козлёнка. Любила ли его моя бабушка? Или она тоже думала в душе, что воспитала циничного и жестокого ублюдка. Бегающий козлёнок снова пробегает в мыслях, и я лыблюсь до ушей.

– Что смешного, Дилан? Сейчас сюда придёт прокурор, чтобы отмазать тебя от очередного срока. На те деньги, который я плачу каждый раз, когда ты косячишь, я мог бы купить этот город с потрохами.

Да, я знаю, что он может! В этот раз я действительно облажался. Но я знаю, что он делает это не для меня. Для своей репутации. Отец занимает видное место в должности крупной компании, раскиданной по всему миру. И если бы он дал ход моим маленьким преступлениям, его честь была бы запятнана. А это то, что он любит больше всего на свете. Чувство собственного достоинства. Вот его гордость и его слабость.

В дверь раздаётся стук. Отец подходит и широко открывает, впуская импозантного мужчину с проседью в волосах. Он кивает мне так резко, что на мгновенье я подумал, что его голова сейчас оторвётся и упадёт на наш дорогой персидский ковёр.

– Заходи, Джек, налить тебе виски?

Они проходят в гостиную, болтая о всякой ерунде. Но это всегда прелюдия. В том возрасте, в котором они оба пребывают, сначала нужно обговорить погоду, гольф, ставки на нефть, рост доллара и очередную ерунду, оставляя главное на десерт.

Я не прислушиваюсь к их словам, я уже наизусть заучил все речи отца. Сейчас он будет предлагать ему крупную сумму денег, тот будет ломаться. Обычная игра взрослых дядек. Надоело! Я устал от этого дешёвого снобизма и богатых закидонов своих сверстников. Частная школа напоминает мне элитный бордель. Каждый хочет поднять себя на пьедестал, и кто больше заплатит, тот и заказывает музыку. Девушки, если их так можно назвать, настоящие акулы. Они отгрызут тебе руку, если ты не согласен с их статусом. Мир богатых жесток. Здесь каждому нужно доказывать, что ты такой же, как и они. Что в тебе есть стержень, хватка, и ты пойдешь по всем трупам, даже если Нью-Йорк будет полностью мертв.

Они слишком долго продолжают свой обмен любезностями, на отца это не похоже. Наконец, седовласый мужчина выходит из гостиной и кидает на меня свой цепкий взгляд. Я смотрю ему в глаза, давая понять, что мне насрать на то, что он думает обо мне. За ним идёт отец. Я не могу прочитать на его лице никаких эмоции, потому что этот говнюк всегда сдержан. Дверь закрывается за частым гостем в нашем доме, и я жду упрёков в свой адрес.

Но, к моему удивлению, смешанным с разочарованием, мой отец хранит молчание.

– Прокурор вытянул твои последние сбережения, которые ты откладывал на старость, папа?

Отец морщится, словно проглотил горькие таблетки. Я в курсе, что он ненавидит, когда я его так называю.

– Ты уезжаешь, Дилан!

И как это понимать? Типа, он выгоняет меня из дома? Отлично, поживу у приятелей в городе.

– Собери немного вещей, и нам нужно еще сделать фотографии на твои новые документы.

– Новые документы?

Мой сарказм улетучивается, как сигаретный дым. Я в растерянности, потому что обычно отец отчитывает меня в том, что я бездельник и обалдуй. Живу за его счёт и остальные бла-бла, которые я чаще всего пропускаю мимо ушей. Но сейчас отец по-настоящему серьёзен. И меня начинает бить тихая дрожь.

– Что сказал прокурор?

– Он не может замять твоё дело. Парень, которого ты чуть не убил, приходится племянником судьи.

– Что? И что это значит?

– Мы сделаем тебе новые документы. И у тебя есть двенадцать часов, чтобы покинуть этот город.

Я ошарашенно смотрю на него. Кулаки сжаты, потому что во мне вновь вскипает неконтролируемая ярость.

– Нафига мне новые документы? Я могу просто на время уехать, и вернуться, когда всё устаканится.

– В этом всё и дело, Дилан! Ты больше не сможешь вернуться!

Это мой предел. Я подлетаю к отцу, беру его за плечи и трясу, как тряпичную куклу. Затем толкаю, и он падает на стол. Бумаги, лежавшие на столе, кружат и разлетаются в воздухе, аккуратно приземляясь на пол.

– Ты совсем свихнулся? – орёт он на меня, вставая. – Такой же, как твоя сумасшедшая мать.

Ему не стоило это произносить. Он поздно понимает, что он только что сказал, и мой кулак с молниеносной быстротой врезается ему в челюсть.

– Не смей плохо говорить о маме. Если бы она видела, кем ты стал, она бы ещё раз умерла. Только в этот раз от стыда.

Ярость бушует во мне, как цунами. Мне хочется забить его до смерти. Я вытаскиваю платок из кармана своих брюк и кидаю ему.

– Ты уже придумал, в каком городе я буду жить?

Отец, надо отдать ему должное, резко поднимается снова и достает из внутреннего кармана золотую карту.

– Здесь около десяти тысяч долларов. Можешь ни в чём себе не отказывать. Ты поедешь в Эшвилл. Там живет дальняя родственница твоей матери. Пока ты будешь в пути, я позвоню ей с приготовленной легендой. Она хорошая женщина, Дилан, не обижай ее.

–Эшвилл? Это же другой штат. Почти как другая страна. Что я буду делать в этой дыре?