В силовые структуры он очень хотел вернуться, его туда манили две вещи. В первую очередь это была пенсия, до которой оставалось дослужить всего пять лет. Если бы он закончил службу, то до конца дней о хлебе насущном не пришлось бы заботиться. Во вторую очередь, Максим был человек честолюбивый и ему хотелось быть причастным к чему-то большому и важному. Хотелось ощущать то пьянящее чувство полноценности, верить в то, что он у руля, что он хотя бы немножко, но князь мира сего. Зловещий флёр от должности капитана службы исполнения наказаний был ему очень по душе. Хотелось быть, ярким, как пуговица с гербом на кителе, а не серым, как колпак повара-вахтовика. Максим по своей сути был пассивным пассионарием.

Вернуться обратно в систему ему мешало то, что шесть лет назад его уволили из УФСИН с уголовным штрафом, условным сроком и без права занимать должность в течение трёх лет. Тем, кто спрашивал о причинах, он обычно рассказывал об убийстве по неосторожности при выполнении спецоперации. Так же мог рассказать, что нанёс педофилу телесные повреждения средней тяжести, а тот оказался со связями. Когда был в настроении, говорил, что его свои же подставили и пришили коррупцию, превышение служебных полномочий: не на чем было печатать рапорты и он купил две пачки «Снегурочки», чеки выкинул, а система-то палочно-галочная. Поди докажи, что не взятка от жулика? Управление само страдает – хочешь или нет, а паршивых овец в рядах выявлять нужно, даже если их нет. Вот он с этой бумагой и подставился.

Сам же он давно запутался и настоящие причины смешались с мифом. Но он был справедливо убеждён, что раз людей он не расстреливал, не растлевал и миллионов не растрачивал, то шансы вернуться в ряды есть, а спешил он потому, что после тридцати пяти лет его бы не приняли банально по возрасту.

Из окна комнаты Максима была видна железная дорога и дачный посёлок за ней. Где-то далеко шумело большое шоссе. Пора идти на работу.

***

Пошёл двенадцатый день вахты Максима и свою небольшую кухоньку он готовил к открытию автоматически, зная где, что и зачем лежит. Думая о чём-то своём, он включил в электрощитке группу кухонных розеток. Этим он пробудил к жизни бесконтактный гриль-саламандру, заставил тэны фритюрницы устроить круговорот холодного и горячего масла внутри своей чаши. Зашумела включившаяся индукционная плита и бесшумно стала нагревать вчерашний рис рисоварка со смешным названием «Cuckoo».

– Кукушка, кукушка, сколько мне тут осталось? – , Макс грустно улыбнулся и слил в раковину конденсат, скопившийся в сборнике рисоварки. Достал из морозилки филе лосося и положил на стол отходить до времени. Достал пакет с замороженными креветками, пересчитал – на сегодня должно хватить, новый полуфабрикат нужно делать только завтра. Мидий тоже с избытом, а вот грибов шиитаке катастрофический дефицит – надо будет поскорее нарезать те, что со вчерашнего вечера замачиваются в кастрюле.

Но первым делом надо поставить вариться новый рис, поэтому Максим поскорее заправил вторую рисоварку и пошёл поздороваться с Ольгой, которая только что открыла главные двери кафе. Должность Ольги гордо называлась «администратор», но на самом деле она совмещала в себе функции официантки, кассира и уборщицы, а администрирование шло как-то само собой. Себя она называла буфетчицей.

– Здравствуй! Как жаль, что ты вчера рано ушёл и меня дожидаться не стал. Тут такое было!

– Я ведь вроде по времени ушёл, – Максим поднял глаза на висящие на стене часы с большим белым циферблатом и толстыми чёрными стрелками. – А разве что-то случилось? Не было ведь посетителей, вторник тухлый.

Ольге было немного за сорок, но она старательно молодилась и держалась так, будто только вчера был тот знойный июньский вечер, когда она выпустилась из колледжа по специальности «киномеханик». Со дня выпуска Ольги прошло всего несколько лет, и этой специальности на рынке труда не стало. Не стало ещё и мужа, зато уже была любимая дочка и с тех пор дочку воспитывала не мама, а бабушка. Деньги на воспитание Ольга зарабатывала, катаясь по стране то проводницей, то официанткой, то кухонной работницей, то горничной и при этом не унывала.

– Из-за этих стрелок здоровенных тут постоянно плюс-минус две минуты, не разобрать. Ты без трёх минут ушёл.

– Ну так и что? Заказы всё равно до без пятнадцати принимаем.

– Случилось, блин. Три минуты двенадцатого уже было, а я ещё дверь не закрыла, зазевалась. И тут вваливается компания – два пьяных вдрызг мужика и две бабы. Один мужик с фонарём под глазом. Шли откуда-то – не то с дня рождения, не то с поминок.

– Ну так и послала бы их лесом. Закрыты ведь – чего ещё надо?

– Я им с ходу говорю, мол, извините, но кина не будет – простынь спёрли, заходите завтра. Бабы и один алкаш сразу развернулись, хотя и на ногах еле держались, но последний, который с фингалом, начал пальцы гнуть, что раз дверь открыта, то и заведение считается рабочим и поэтому его обязаны обслужить. Я уж решила не связываться, понадеялась, что он обойдется кофе или чаем, предложила ему латте с халвой, но он, только прибавляя громкость, заявил, что желает пиццу. Я говорю, что повар ушёл домой, а печь для пиццы выключили полчаса назад. Он оглянулся на своих друзей, в наличии публики убедился и давай орать голимым матом, что его не колышет, кто там ушёл, а кто нет. И чтобы я метнулась резко и приготовила.

Максим быстро оглядел Ольгу и интерьер кафе – кажется, всё в том же состоянии, как было и вчера, без видимых повреждений. Поняв, что история закончится благополучно, всё же высказал, что вертелось на языке:

– Жалко, что меня не было, я б ему и второй глаз подправил. Но всё ведь обошлось? Ты наряд вызвала?

– Я сразу на тревожную кнопку нажала, а бухарику объясняю, что я ведь не повар, я не умею пиццу – я только кофе и чай. В него тогда будто демон вселился, даже его друзья испугались. Он попробовал запрыгнуть на барную стойку, но не смог. Ухнул, как филин, уперся в неё руками, как горилла, и давай верещать, что я еще не знаю кто он такой, а он моего начальника кореш, вместе с ним в школу ходил и завтра они меня оба тут нахлобучат по очереди.

– А ничего, что тут хозяйка – женщина?

– Так вот я до этого момента ещё опасалась, думала, мало ли кто такой? Вдруг действительно местный воротила? А оказалось, сопля поселковая, – Ольга снисходительно махнула рукой. – Так вот, мечется он тут, беснуется, рожа уже сизая – кажется, готов разорвать на куски.

– Но стойку не обходит, хотя пожалуйста – даже декоративного ограждения нет. Клоун! – Максим осёкся. – Мне это сейчас рассуждать удобно. Тебя-то он не напугал?

– А чего мне боятся? Оно же понятно, что перед друзьями и бабами рисуется.

Но ты бы видел, какая с ним перемена сделалась, когда ГБР приехали – парни ладные, под два метра, с автоматами. Упырь этот сразу побледнел, заткнулся и вдоль стеночки к двери двинулся, но охранник его так вежливо к стенке прижал и спрашивает, мол, чего шумим? Тот выпрямился, но руку не стряхнул, и давай излагать, что они сюда зашли без десяти минут, хотели сделать заказ, но буфетчица их обматерила неадекватно и он пытался добиться от неё жалобной книги.

Знаешь, он так говорил уверенно, что если бы не мятая рубаха, волосы дыбом и потная рожа с фингалом, то мог бы сойти за телеведущего с главного канала – прямо и дикция, и пафос какой-то неизвестно откуда образовались. Я даже испугалась, что он сейчас убедит охрану в том, что он тут единственный д`Артаньян. Но охранник на часы посмотрел и говорит иронично, мол, это же вы целых двадцать пять минут жалобную книгу ждёте!? Не притомились? Тот развел руками, мол, сам уже и не рад, что связался. ВОХРа его тогда нежно, как котёнка за шкирку, на улицу куда-то вывел, в темноту. Потом приехали менты, глянули на них – а там баба сидела с бутылкой шампанского. Меня старшина спрашивает: «они у вас вино купили?» Я говорю: «конечно же нет, мы вообще алкоголем не торгуем». Тогда он их всех задержал за распитие алкогольных напитков и в бобик погрузил. В общем, и смех, и грех.