Клаус отрицательно мотнул головой, пристально посмотрев на Петера.
– Постой! – вдруг воскликнул он, отчего Петер чуть не захлебнулся дымом от прикуриваемой сигареты.
– Что? – спросил он, прокашлявшись.
– Выходит, ты его видел? – Клаус подозрительно посмотрел на него.
– Что видел? – Петер затянулся, старательно изображая недопонимание. Его внезапный план сработал: Клаус заглотил наживку.
– Чемодан Майера, конечно! – возмутился Клаус. – Из-за него мы до сих пор торчим на вокзале, если ты не заметил!
– А, ты про это. Да, чуть не запнулся за него, когда пошел уборную искать, подумал еще, что за идиот свои вещи на проходе оставляет. Ну и двинул под какую-то скамейку поблизости, чтоб людям не мешал.
– А ты откуда знаешь, что это был чемодан Майера, а не чей-то еще? – спросил Клаус, прищурившись.
Петер хотел было ответить, но тут вмешалась Криста, прежде молчавшая (что было ей несвойственно):
– Много ты видел желтых кожаных чемоданов на советских вокзалах? Давай, Петер, вспоминай скорее, куда ты его затолкал? Хватило же тебе ума, в самом деле!
Петер призвал на помощь все свои актерские способности, в силе которых, по правде говоря, сомневался.
– Я же не думал тогда, что это его чемодан. Просто разозлился и подвинул с дороги, чтоб не мешался. Это я уже потом сообразил, когда из уборной возвращался. Откуда мне было знать, что Майер про него забудет? – Петер изо всех сил старался, чтобы возмущение в его голосе звучало правдоподобно.
– Стой! – воскликнул Клаус. – Тебя же не было…
Но Криста перебила его, не дав закончить фразу.
– Потом разберемся, Клаус. Герр Майер, герр Майер!!! – закричала она сквозь толпу. – Петер говорит, что, кажется, видел ваш чемодан!
Взгляды присутствующих мгновенно обратились к ним, в том числе и взгляд самого Майера.
– А, вот и вы, Хартманн! – гневно сказал он. – С вами у меня еще будет разговор, не думайте, что я не заметил вашего отсутствия в ресторане.
По группе пронесся ропот. Майер, помимо прочего, был председателем факультетской ячейки СЕПГ, и мог существенно подпортить личное дело.
Петер постарался придать лицу как можно более невинное выражение. Сказать правду, пусть частичную, для него сейчас было выгодней всего.
– Герр Майер, меня буфетчица не пустила, документы потребовала, которые, между прочим, были в вашем чемодане! Я в чем виноват? Теперь, чтобы посетить уборную, мы тоже должны спрашивать вашего разрешения?
Среди ребят послышались смешки. Майер покраснел еще больше.
– Не думайте, что вам это сойдет с рук! Ваше безответственное поведение мы обсудим на вечернем собрании группы! А сейчас признавайтесь, куда вы дели мой чемодан?! – прокричал он.
– Я его никуда не девал, герр Майер, – ответил Петер как можно спокойнее. – Всего лишь немного пододвинул с прохода поближе к вам, странно, что вы его не заметили, наверно, были очень увлечены.
Смешки в группе стали еще громче. Комичность ситуации обуславливалась тем, что Майер в свои сорок с небольшим не был женат, но открыто отдавал предпочтение молодым девушкам, часто оказывая знаки внимания студенткам факультета, не пользуясь, впрочем, ответной благосклонностью. По всей вероятности, не только Криста заметила, что он пытался произвести впечатление на приставленного к их группе гида-переводчика. Петер понимал, что его эскапада вряд ли останется безнаказанной, но не мог не воспользоваться шансом и не уколоть Майера, чья личность была ему глубоко неприятна.
Майер гневно пыхтел, не находя ответа, но тут весьма кстати пришла на помощь гид, имя которой Петер так не смог вспомнить.
– Товарищ Майер, давайте не будем задерживаться, – вежливо, но уверенно сказала она. – Предлагаю вам остаться у автобуса, проверить, вся ли группа в сборе, и занять места, а мы с товарищем Хартманном тем временем поищем ваш чемодан.
Майер вынужден был согласиться. Кивнув головой, он недовольно бросил Петеру:
– Ступайте с фрекен Ритой, Хартманн. Поговорим позже.
Петер мысленно поблагодарил Майера за то, что теперь он хотя бы не был в глупом положении, не зная, как обращаться к своей сопровождающей.
* * *
– Товарищ Хартманн, вы точно помните, где стоял чемодан вашего руководителя? – спросила Рита, увлекая за собой молодого человека, которого действительно не видела прежде – обладая прекрасной памятью на лица, она могла утверждать это абсолютно точно.
– Петер, меня зовут Петер, можно без «товарища», – ответил немец и смущенно улыбнулся.
«Точно, так называла его та девушка, Криста, кажется», – вспомнила Рита.
Что ж, Петер так Петер. Какой, в сущности, из этого парня товарищ Хартманн? На вид старше ее самой на год-два от силы, скорее всего, студент или аспирант.
Ей впервые попалась студенческая группа. До этого в основном приходилось иметь дело с туристами старше лет на десять-пятнадцать, по всей вероятности, выбравших «Спутник» из тех соображений, что он был дешевле «Интуриста». С одной стороны, сложившаяся ситуация благоволила исполнению ее давней мечты – возможности неформального общения с носителями языка; с другой – придерживаться профессиональных рамок было для нее привычней и проще, но к свободной беседе не располагало. К счастью, на сей раз ей ничего не пришлось предпринимать – судьба сама предоставила шанс, и Рита решила им воспользоваться.
– Я помню ваше имя, – ответила она и, заметив на лице немца удивление, смешанное с испугом, рассмеялась: – Какой вы забавный! Не волнуйтесь так, я слышала, как вас называла ваша подруга, это, если хотите, профессиональное – запоминать сразу имена, даты, лица. Иначе в нашей работе никуда. Можете звать меня Ритой. Без «фрекен», – она слова улыбнулась.
– Как Рита Хейворт? – внезапно спросил парень.
– Кто это? – Рита внутренне напряглась, услышав незнакомое имя.
– Американская актриса, в детстве я часто бегал на фильмы с ее участием в западную часть города.
Этот немец и впрямь был очень забавным, Рита с трудом сдерживала смех (отчасти нервный, ситуация с утерей документов была крайне неприятной, но Рита старательно гнала от себя дурные мысли), однако приходилось ограничиваться улыбкой.
– У нас в кино ходили на Любовь Орлову, вряд ли мои родители знали, кто такая Рита Хейворт, – мягко сказала она. – Зато они очень любили «Рио-Риту», знаете, была такая популярная песенка перед войной. Тогда часто девочек называли Маргаритами или Ритами, даже Риориты были, представляете?
Ничего нового она не сообщила. Туристы и раньше нередко интересовались, откуда у нее такое «совершенно не русское» имя, хотя, пожалуй, с американскими актрисами ее прежде не сравнивали.
– Да, мои родители тоже любили под нее танцевать, – неожиданно ответил немец. – Они, кажется, познакомились в тот год, когда ее стали играть в дансингах, как раз перед приходом нацистов. Мама до сих пор иногда ставит пластинку… Für mich, Rio Rita, Bist du Granadas schönste Señorita… – негромко напел он; голос у него оказался приятного, хоть и неглубокого тембра. – Мой отец не был нацистом. Он попал в Вермахт по призыву. А потом попал в плен и умер в концлагере в Сибири, – меж тем продолжил Петер – и тут же осекся: – Простите, – добавил он, замявшись. – Я сказал лишнего.
К подобному повороту событий Рита была не готова. Обычно одного упоминания слова «война» с туристами из Германии, неважно какой, западной или восточной, хватало, чтобы пресечь все дальнейшие неудобные вопросы и спокойно продолжать работать – и невзирая на рекомендации руководства, она частенько пользовалась таким приемом, дабы избежать излишнего ненужного внимания к себе. Способ был проверенным и не подводил: личные вопросы заканчивались, не успев начаться – никто не спрашивал ее, сколько ей лет, на каком курсе она учится и как советские студентки в ее лице проводят свободное время.
Но этот немец был странным. Как и вся их группа, впрочем. Сначала тот случай в ресторане – и вот теперь, снова. Рита изо всех сил пыталась понять, что происходит, но у нее не получалось. Она и сама осталась без родителей в блокаду, их с сестрой вырастила бабушка, но блокадное прошлое в их семье старательно обходили стороной – Ася с бабушкой сразу начинали плакать, так что Рита была даже рада, что ничего не помнила. Да и откуда ей было помнить, она родилась уже в захваченном в кольцо городе, в октябре сорок первого. Удивительно было, что она вообще тогда выжила.
