При этом, насколько я могла судить, внешность моя с попаданием в Лизину книгу никак не поменялась. Волосы у меня были те же, что и раньше – русые, кожа была белой, и за сарацинскую пленницу Амину, я со своей северной внешностью, никак сойти не могла. Сияющая же красота… Красота моя, скажем так… Да, какая разница, что там было на самом деле с моей красотой – по тексту предполагалось, что я сияю и сражаю, и я сияла и сражала.

– Что ж, вы так и будете прятаться от меня?

Герцог придвинулся еще ближе, практически, задавив меня своими латами, пахло от него, при этом, отнюдь не розами, и, спохватившись, что я уж слишком вошла в роль кроткой Амины, я подняла на него глаза.

– Брысь! – сказала я ему.

Герцог дернулся. Герцог аж поперхнулся. Все близсидящие головы повернулись ко мне. Откашлявшись, и несколько придя в себя, герцог сказал:

– Это что-то новенькое.

– Если ты прямо сейчас не уйдешь, я тебе в глаза плюну! – прошипела я, – Прямо здесь! При всех!

Знание – сила, что и говорить. Наконец-то школьные знания пригодились мне в жизни! Можно было обвинять герцога в том, что он вор, убийца, насильник, и ничего бы ему не сделалось, его высокий статус его защищал, он бы просто сказал, что не было такого – и был бы обелен. Но прилюдное оскорбление дело совсем другое, и быть обплеванным перед толпой собратьев -вельмож не хотелось даже такому психопату как он. Герцог еще раз смерил меня взглядом, отодвинулся, поднялся и вышел.

«Один ноль в мою пользу!» – Думала я, по пути в свою башню, едва не прыгая от радости. Церковная служба кончилась, хоралы и речитативы смолкли, и все отправились по домам. «Еще посмотрим, кто кого – Лиза ли со своим текстом меня одолеет, или я перепишу ее книгу под себя!»

Но я определенно недооценила силу литературы. В моей комнате в башне меня ждала мощная Марта и парадный костюм. Не сарацинский – по крайней мере, в моем представлении. Никаких полупрозрачных шаровар и декорированных бисером лифчиков там не было. Но явно с намеком на восток. Пышная юбка была из полосатой ткани, корсаж дополнялся бархатным жилетиком, на волосы полагался шелковый тюрбан с пером.

– Одевайтесь, – грубо бросила мне Марта, – я помогу.

– Куда это так… Э-э-э… Зачем мне так одеваться?

Марта в очередной раз полила меня презрением.

– Играть на лире! Вы же хотели работать? Сегодня вечером вы должны играть на лире перед его величеством королем и его гостями.

– На лире?! – воскликнула я.

– Да, на лире.

– А где она?!?

– Да что с вами такое! – разозлилась Марта, – Вы что, на лире никогда не играли?

Наверное, многим знаком дурной сон, как будто вас вдруг облачили в хоккейную форму/пуанты/бальное платье/ и вывели на каток/ сцену и тд. И вот вы стоите, а на вас мчаться хоккеисты с шайбой, или музыка звучит и ваш выход – а вы самозванец чистой воды!

Именно это я и почувствовала. Какая лира, да что вообще такое лира? Лиру я знала только в качестве какого-то атрибута поэтов, кроме того, я ни разу в жизни не прикасалась к любым музыкальным инструментам, и что там у меня с музыкальным слухом было мне неведомо.

– Вот она, – Марта пихнула мне в руки деревянную полированную раму, на которую было натянуто семь струн, – ваша лира.

Я досчитала до десяти, отдышалась, и решила, что буду разбираться с проблемами по мере их поступления.

– Эта штука, – я указала на корсаж, – как она одевается?

На вас когда-нибудь смотрели двадцать-тридцать человек разом? Причем не так, лениво, то поглядывая, то опуская глаза в рюмку, как на какого-нибудь аниматора на корпоративе, а по-другому, пристально? С чувством? Потому что чувства в этом зрительном зале зашкаливали.

На переднем плане, почти вровень со мной сидел принц Тамино. От меня до него не было и полутора метров, он весь развернулся в мою сторону, он всем телом подался вперед, и, буквально, жег меня взглядом. Белокурая дама, сидевшая рядом с ним, приобнимала его ручкой, улыбалась, хохотала, сверкая зубками – но старания ее были напрасны, он обращал на нее свой взор лишь мельком, и отвечал невпопад. Герцог тоже был здесь – куда уж без него. Правда, он впереди не маячил, сидел вдали и в тени, но его тяжелый взгляд я чувствовала на себе каждую секунду. При этом, остальные мужчины не отставали – или у меня уже начиналась паранойя на почве всеобще влюбленности, или Лизонька действительно прописала свою Амину эдаким беспощадным катком обаяния, влюбляющим в себя все и вся, Заинтересованно/зачарованно взирающих на меня мужских лиц я насчитала больше чем с десяток. Дамы меня, тоже разглядывали. Недоброжелательно. С оттенком что-они-все-в-ней-нашли.

Но все, на самом деле, меркло, перед необходимостью играть перед этой внимающей толпой на лире. Лира была у меня в руках. Я сидела на складном стульчике. Выглядела я, при этом, если верить глазам принца Тамино, сногсшибательно – но что мне с того. Мне надо было играть.

– Прекрасная Амина, порадуйте нас своим искусством.

Низкий бархатный голос принадлежал королю – лица я его не могла разглядеть, он сидел слишком далеко, но я видела, что он на самом деле не сильно старше своего племянника, принца Тамино.

– Прекрасная лира, спой же нам, – проворковала нежным голоском белокурая дама, – пой, пой лира!

«И подохни лира!» – Пронеслись у меня в голове известные слова классика. Отставив инструмент, я поднялась.

– Давайте, я лучше вам стишок расскажу?

Люди замерли. Всеобщий интерес ко мне мгновенно, если так можно выразиться, посвежел. Но возражать мне никто не стал, и поэтому, вспомнив незабвенные школьные годы как единственный мой опыт публичных выступлений, я затянула:

– Я к вам пишу. Чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать…

И так далее, стараясь не частить и вообще выполнять все, когда то вбиваемые мне в голову незабвенной Марь Иванной, паузы и интонации, я досказала бессмертный отрывок до конца. А что еще мне было делать, не кричать же всем этим людям, что я не причем, и вообще не Амина а Оля? Чтобы меня связали и поместили в местный аналог сумасшедшего дома?

– Восхитительно, – произнес король, и все дружно поддакнули, – вы не перестаете нас удивлять.

Тамино кивал в такт его словам, герцог вздыхал, склонив голову на бок. Дамы сидели, пораженные, кавалеры смахивали слезу. Не знаю, правда, мое ли чтение было тому виной, или всех так поразил внезапный Пушкин. Возможно, конечно, восхищение моим исполнительским мастерством было заложено во всех, так же как и ослепление моей «прекрасной» внешностью.

– Вы можете идти, прекрасная Амина, – сказал король.

Два раза просить меня не нужно было, и, поклонившись всем, я вышла.

На дворе уже была ночь, и извилистые коридоры были освещены факелами. Стараясь вспомнить, какой же дорогой я шла в этот зал, я сворачивала и плутала, пока, наконец, не очутилась в каком-то темном закутке, с единственным оконцем выходившим в сад.

– Вы забыли свою лиру.

Лязг доспехов, сопровождавший эти слова, ясно сообщили мне, что герцог не дремлет. Свет луны, лившийся из окна, обрисовывал его гигантскую фигуру, в ней чувствовалось столько угрозы, что я внутренне сжалась и вцепилась в окно – но оно было слишком узким, и бежать из него было невозможно.

– Кто разрешил вам трогать мою лиру? – накинулась я на герцога, во-первых, надеясь, что меня услышат и спасут, а так же, потому что лучшая защита – нападение.

Но одно дело давать наглому преследователю отпор в многолюдной церкви, и совсем другое в пустынном и темном коридоре. Герцог лишь рассмеялся.

– Мне не нужно ничье разрешение, – язвительно сказал он, и отшвырнул лиру.

Протяжно звякнув, она упала в угол. А в следующий миг обе его закованные в железо руки прижимали меня к стене.

– Как ты там сейчас говорила? – прорычал он, почти вплотную приблизив ко мне свое лицо, – мне порукой ваша честь? Моя честь тебе порукой, что я этого так не оставлю! Ты ответишь мне за все свои оскорбления!