Зачем призракам нужен страх? Я не знаю.

– Да убери ты блядь руки! – это голос Игната.

Вспоминаю фразу, что самый сильный страх – это страх смерти. Я не помню успел ли вкусить его в полной мере, когда умирало мое тело. Возможно, темнота коснулась меня прежде, чем я смог что-то понять или почувствовать.

– Ну, раздевай ее уже, хватит лапать, – говорит Юра.

Но можно ли считать мертвым того, кто боится за другого? Я оборачиваюсь к окну и вижу в небе едва проступающую полную луну, она провожает клонящееся к горизонту солнце. День умирает, чтобы возродиться вновь.

– А че, прямо на кухне начнем?

– Хватит! – произношу я, и все, кроме разве что Лины, оборачиваются, глядя в мою сторону. Удивляться поздно и бессмысленно, потому что в моих руках нож, а глаза застилает пелена ненависти.

Удар в лицо.

Егор кричит то ли от страха, то ли от боли.

Напрасно, ему ведь еще повезло – как только лезвие коснулось кожи, я почувствовал, что моя рука проскальзывает насквозь, уже не в силах удержать оружие, сделавшееся вдруг неосязаемым. Впрочем, инерцию никто не отменял. Берусь за ручку увесистой сковороды и метаю ее в Мазута, удар приходится в плечо, и все же мужчина падает со стула на пол.

– Че за хуйня, блядь! – Игнат подскакивает и спихивает с себя Лину. С силой распахиваю дверцу верхней секции кухни, так что ее едва не срывает с петель. Повторяю процедуру с холодильником и оттуда что-то валится на пол. Прекрасно, чем больше шума и неразберихи, тем лучше.

– Сука, мой глаз! – орет с пола Егор, из рук, которыми он зажимает лицо, сочится кровь.

Одним движением смахиваю со стола бокалы, пепельницу и лежащие в беспорядке снеки, все это разлетается по комнате, а я уже переворачиваю стол.

Игнат пытается убежать по коридору и его настигает в спину большой стеклянный бокал. Полагаю не очень больно, но надеюсь, что страшно. Пытаюсь придать ускорение жирному телу, что в ужасе распласталось на полу. Ложки и вилки не слишком массивны, но адресованные персонально толстяку заставляют того засеменить на корточках, точно свинья, по коридору. Мазут опережает его, матерясь и непрерывно озираясь, он сломя голову мчится к двери.

Нахожу в себе силы взглянуть на Лину. Она выглядит в этом царстве хаоса будто вырванный с корнем цветок – одной рукой прикрывает лицо, второй живот, стоит чуть ссутулившись и ее плечи непрерывно вздрагивают.

Прости меня, девочка. Наверняка существовали иные способы помочь тебе, но я уже сделал то, что сделал.

Что я теперь, могу, кроме как двигать предметы и нагонять этим жути? У тебя молодое гибкое сознание, найди объяснение тому, что ты увидела, придумай его, главное – не замыкайся в себе.

Девушка медленно поворачивается и робко делает шаг в сторону своей комнаты. Стою, не шелохнувшись и боюсь неосторожным движением издать какой-либо звук. Она делает еще шаг и еще. Медленно иду за ней следом.

Вот мы уже в моей комнате. Запоздало вспоминаю, что я не скрыл следы своей активности в ноутбуке – он так и стоит на столе открытым, благо хоть перешел в режим ожидания. Лина все еще двигается словно на автомате – запирает дверь на защелку, затем забирается с ногами на кровать, как обычно не застеленную с самого утра, и накрывается одеялом, завернувшись в него словно в кокон. Я сажусь перед ней.

Звуки в коридоре давно стихли, похоже, что даже Егор поспешил в ужасе убраться из квартиры. Надеюсь, надолго. Впрочем, когда он все же вернется, в чем я не сомневаюсь, у меня уже припасена масса идей по погружению этой мрази в волшебный мир полтергейста.

Замечаю, как из глаз девушки беззвучно катятся слезы, затем она начинает всхлипывать и наконец заходится рыданиями, уткнувшись лицом в одеяло. Правильно, выбрасывай из себя эмоции, не копи это в голове. Хочется обнять ее словно сестру или дочь, которых, как мне кажется, у меня никогда не было, но вместо этого сажусь в свой угол к зеркалу и принимаюсь за единственное, что мне сейчас остается – ждать.

Лина плачет почти час, то успокаиваясь, то снова заходясь слезами. Один раз у нее звонит телефон, но она лишь бегло смотрит на экран и сбрасывает вызов.

Я, в свою очередь, размышляю над тем, что может произойти дальше. Для, любителей домашнего видео все происходившее, выглядело, скорее всего, донельзя странным и пугающим, однако, что они решат теперь делать мне совершенно неясно. Поставить себя на их место я не могу, и все же, мне кажется, что от девушки они пока отстанут. Жаль только забыть свое приключение они смогут еще не скоро, и вот это уже мешает мне построить какие-либо прогнозы.

Наконец Лина немного успокаивается и некоторое время просто сидит, подперев голову коленями. Берет в руки смартфон, хмурится. Может, прочла мое сообщение в ВК? Думаю, что в данном случае фраза «лучше поздно чем никогда» не уместна.

Затем она поднимается, подходит к двери и, приложив к ней ухо, прислушивается. Я уверен, что она сейчас в квартире одна, но также напрягаю слух. Слышно лишь шум машин за окном, да голоса играющих возле дома детей. В моей голове вдруг рождается воспоминание, как я еще при жизни сижу за столом в этой комнате, играю во что-то на компьютере и слышу за окном разговоры подвыпившей компании. Еще удивляюсь, что несмотря на то, что квартира на восьмом этаже, а на окнах хорошие стеклопакеты, слышно все будто бы совсем рядом.

Лина осторожно открывает защелку на двери и высовывается в коридор. Постояв так немного, она выходит из комнаты, и я следую за ней. Первым делом девушка запирает входную дверь на дополнительный замок, а в замочную скважину основного засовывает ключ.

Молодец.

Киваю ее находчивости.

Затем она отправляется в кухню и, остановившись в дверях, рассматривает учиненный мною погром.

– Как я все это сделала? Это что-то вроде телекинеза?

Я улыбаюсь.

Постояв еще немного в задумчивости, Лина открывает одну из нижних секций кухни и достает оттуда тряпку и ведро.

Я готов ей сейчас аплодировать, потому как мне кажется, что это очень хороший знак. Если она найдет в себе силы прибраться, принять душ, а затем уснуть, я буду за нее спокоен. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не начать помогать ей с уборкой, даже чувствую себя немного неловко из-за учиненного мной бедлама.

Через час она уже заканчивает, и кухня выглядит как ни в чем не бывало, разве что большой мусорный пакет, хранит в себе следы произошедших недавно событий.

Лина открывает морозилку, единственным содержимым которой оказывается изрядно покрытая инеем полупустая пачка пельменей. Девушка скептически их рассматривает, вздыхает и принимается за готовку. В ход идут соль, перец, лук и несколько лавровых листов. Лина стоит возле плиты, помешивая содержимое кастрюли и вдруг я слышу ее голос, слишком громкий, чтобы быть обращенным к самой себе:

– Или все это сделала не я? – она резко оборачивается и начинает шарить взглядом по комнате. Размышляю, стоит ли теперь себя выдавать, вроде как впечатлений у нее и без того на сегодня хватает.

– Если ты где-то рядом, дай о себе знать, – просит девушка, а затем качает головой. – Пипец. Чувствую себя идиоткой.

Чуть помедлив, я решаю все же отозваться на ее просьбу, подхожу к столешнице и приподняв на пару сантиметров ложку заставляю ее со звоном упасть обратно.

Лина вскрикивает и пятится назад, пока не упирается в стену. Наклоняет голову набок, рассматривая ложку. Хоть мне и не хочется ее пугать, вынужден признать, что смотрится она сейчас забавно.

– Так… мне не показалось? – спрашивает она и я снова заставляю ложку издать стук.

– Афигеть! – Лина протирает руками лицо, как делают люди спросонья, а затем уточняет: – Ты, что какой-нибудь домовой?

Любопытно, старославянский фольклор ей вспомнился первым. Ну и что мне ей на это ответить? По-видимому, догадавшись о том, что у нас с ней есть проблемы в коммуникации Лина предлагает шифр:

– Окей, стукни один раз ложкой если да, два раза, если нет. Хорошо?