Глава 5. Цикличность
[Секреты. Все хранят свои секреты. Все вокруг притворяются]
А.Рипли
Сегодня вечер пятницы, а это значит, что можно устроить себе панда-вечер и отдыхать, спокойно растекаясь по кровати, словно кусок льда, медленно превращающийся в лужу. На неделе я себе такого не позволяю, но каждый вечер пятницы посвящать ничегонеделанию страстно люблю. Сегодня ко мне приехала мама, так что мы, по традиции, заказали лапшу из нашего любимого китайского ресторанчика, что находится вниз по улице, и включили телевизор фоновым режимом. Зачем люди это делают, я никогда не понимала, но определенная доля уюта все-таки и правда добавляется. Может так, все чувствуют себя менее одинокими, словно звуковой фон заполняет внутреннюю пустоту, мнимо, но все же. По телевизору показывают документальный фильм про известную балерину. Она так боялась поправиться, что почти после каждого приема пищи вызывала у себя рвоту. Когда я услышала это со стороны, то стала довольно странно себя ощущать, а если быть точнее – максимально противоречиво. Первое, что пришло мне в голову, так это приятное осознание того, что ты не одинок в своих болезненных переживаниях, пусть даже вас разделяют десятилетия. Схожесть в проживании страдания словно клей скрепляет одинаково переживающих людей, это похоже на невидимую связь, магию. Второе, о чем я подумала, почти сразу же после того, как меня отпустило трехсекундное ощущение тепла от близости и сходства с балериной – так это ощущение отчуждения, ведь это мерзко! Сама мысль о том, что кто-то действительно так делает, вызывает отвращение. Глухой вопрос от мамы, как бы риторический, но все же, прозвучал:
–Зачем тогда вообще есть?
–Не знаю, – медленно переводя взгляд с телевизора на нее, ответила я, всячески стараясь не выдавать закипающего внутреннего напряжения. – Где-то слышала про расстройство пищевого поведения, это искаженное восприятие реальности, – громогласно и как бы отстранённо отвечаю, всячески заглушая внутреннюю бурю, но продолжая тему уже внутри своей черепной коробки, сама с собой. Внутри меня остались двое: только я и балерина, мама и журналистка растворились в фоновом режиме окружающего пространства. Профилактика.
И правда, зачем тогда вообще есть? Я снова и снова задаю себе вопрос, пытаясь найти ответ, стараюсь логически атаковать свои иррациональные мысли. Расстройство – это не прихоть, это болезнь. Окей, как я могу это изменить? Забавно, что первая мысль, которая пришла мне в голову – перестать блевать, ха, думаете это так просто? Мысль ведь не гарантирует обязательной завершенности в действиях. В очередной раз, не найдя сил преодолеть внутреннее сопротивление, я скатываюсь вниз из зоны ясной просветленности и полезных идей, обратно в свое болото, а это уже вопрос контроля. К тому времени булимические приступы, назовём их так, у меня происходили редко и я никогда не обжиралась. Знаете, в тот период, да в принципе и во все другие, не было такого, что я объедалась, блевала и снова объедалась. Нет, мой случай был не таким тяжелым. Я вызывала рвоту, только если чувствовала тяжесть и другие дискомфортные ощущения в животе, когда буквально ком подходил к горлу. Даже осознавая, абсолютную ненормальность происходящих со мной вещей я продолжала это делать, не часто, нет, но эпизоды были, раз в две, три недели, может 2-3 раза в неделю, какой-либо строгой закономерности, как правило, не было, зато я отчетливо помню эти иссушающие изнутри чувства стыда и боли. Наверное, примерно, такое и чувствуют люди с пагубными привычками, когда безуспешно пытаются избавиться от них. Ключевое понятие здесь – безуспешно, а именно, эмоциональный фон – когда ты выбираешь определенный алгоритм действий, испытывая при этом сумасшедший внутренний конфликт, отравляющий желанием остановится и невозможностью претворения этого желания в жизнь. В общем, длительное нахождение в стрессовой ситуации очень сильно давило, проходили недели, а поскольку контроль, был лишь иллюзорным, начался психологический штурм организма на фоне фрустрации, в форме органного невроза или функционального синдрома, называйте как хотите. Говоря простым языком: мой деструктивный эмоциональный дисбаланс атаковал системы организма, но, ни одно обследование это не выявляло, потому что физически тело был здоровым. Наиболее ясно, эту мысль весьма лаконично выразил Антонио Менегетти, подчеркнув в своей книге «Психосоматика», что болезнь – это всегда свидетельство ошибочного поведения. Осознание наличия в структуре заболевания психосоматического компонента ничуть не ободряло, потому что, легче закинуться таблетками и снять боль, дискомфорт и прочие лжесимптомы, чем лечить голову, это сложнее. Я замерла в состоянии ступора, болезнь души не вылечить лекарствами, но и скинуть этот груз не хватало духа. Да что там, мне было стыдно признаться себе в том, что я не ОК, ведь даже думать о том, что ты сломался очень болезненно, а заезженная пластинка «Хватит!Хватит!Хватит!» все неустанно жужжит в голове пытаясь убрать дурные мысли, пытаясь остановить саморазрушающее поведение, на деле ведущее в никуда, совсем не приближающее к иллюзорным идеалам.
В этот период, Тайлер так же ни о чем не догадывался, впрочем, как и мама, сидящая напротив и спокойно повествующая о тяготах своей тяжелой жизни, пока меня, бесшумно накрывал легкий налет одиночества. Никто ни о чем не догадывался.
Глава 6. Начало болезни
[Излишняя значимость чего-либо, лишает свободы, порождая зависимость]
Одна из глав позволила вам составить мой психологический портрет, а теперь, давайте поиграем. Если бы у вас была возможность описать всех ваших знакомых эмоциями, как бы вы описали маму? папу? А меня? Подумайте немного. Думаю наиболее очевидный вариант-тревога. Эми – человек тревога. Вечно переживающая, вечно сомневающаяся, такая боязливая в том, что касается общественного мнения: принятия или отвержения. Конечно, синдром отличницы помог мне добиться определенных успехов в профессиональной сфере, поскольку, я много работала для того что бы стать первоклассным журналистом, много училась. Парадокс в том, что уверенность, в тисках этого синдрома, словно действие обезболивающего препарата, способствовала лишь временному облегчению состояния, это все равно, что бесконечно пытаться забраться на ледяную горку без крепления, меня все время отбрасывало назад, эмоционально естественно. И эта тревога превосходно проявляла себя в учебной сфере, а когда у меня что-то не получалось, такое тоже бывало, создавалось ощущение будто я сразу же подвожу весь мир и вот, как-то не возникала мысль – не уметь делать все, нормально. Сейчас мне уже 30, но если я допускаю ошибку, то сразу же, звоню Тайлеру, чтобы изложить ситуацию, после чего с замиранием сердца, с надеждой, жду его болеутоляющих слов, словно это последний шанс на реанимацию духовного начала – «В этом нет ничего страшного, милая, все хорошо». В противном случае, вина меня душит, и я себя извожу, не понимая куда деться от натиска болезненного страдания, от чуждого самоуничижения вступающего в неравную схватку с другим «Я», признающим право на ошибку и безоценочно принимающим. Мне постоянно нужен личный проповедник отпускающий грехи, это такой способ успокоения, мой путь принятия, смирения. Естественно, я осознаю, что эта вина, и абсолютная нерешительность, именно в таком формате, история совсем не про здоровье, невротическая. Потому что, желание услышать – «ты в порядке, все ошибаются» от другого человека, это все равно, что пытаться снять с себя ответственность за то, что с тобой происходит, за то, что ты делаешь, за то, что ты чувствуешь.
Пока мы, в потоке повествования плавно перетекаем из одной временной точки моей биографии в другую, я снова хочу обратиться к прошлому, надеюсь, эти скачки не сильно вас сбивают, представьте, что мы мысленно используем машину времени, чтобы ничего не упустить.
