И вдруг, замахав руками, с криками: «Стойте! Стойте! Не проезжайте мимо! Хватайте их! Я заманил их в ловушку! Это – важные коммунисты!» – он побежал навстречу итальянским солдатам.

Пер и Анита смотрели ему вслед скорее очумело, чем понимающе.

– Сейчас он что-нибудь выкинет, – нашлась Анита.

Но Аркаша выкинул только ненужные теперь условности.

– Я – шофёр, – рассказывал он, когда его вместе с трофейными Испано-Суисой, Анитой и Пером доставили в аюнтамьенто25 деревушки Корберы, утром оставленной республиканцами, – а это – важные коммунисты. Я возил их, но всегда хотел служить только национальным силам, только нашему каудильо26. Я – простой рабочий парень, баск по фамилии Эчеверрия. Мы, рабочие, ненавидим коммунистов, мы – за фашистов.

– Эй, хозяин, вино есть? – спросили итальянские офицеры, прерывая Аркашину исповедь в самом драматичном месте.

– Есть, несу, – отвечал староста.

– Тебе всё-таки так хочется жить, – спросила Анита по-шведски, – что ради своей жалкой жизни ты предаёшь нашу идею?

– Ты можешь выдать меня, если хочешь, – шепнул Аркаша. – Говорите по-испански, – произнёс он уже громче, – господа не изволят понимать вашего тарабарского наречия.

Анита, не прицеливаясь, плюнула и попала Аркаше в щёку.

Связанный Пер насуплено молчал.

– Вот она, интеллигенция, – говорил Аркаша, отираясь, – а ведь мы, рабочие парни, такого себе не позволяем. И господа офицеры такого себе не позволяют, потому что это – настоящие господа. Вот она, благодарность за всю мою работу на вас. Спасибо, товарищ, продолжайте хулиганить, я подставляю вам вторую щёку.

– Хочешь вина, рабочий парень? – спросили итальянцы Аркашу.

– Я бы не отказался, – не отказался Аркаша, – если бы мне развязали, наконец, руки.

– Рано, – пресекли Аркашин порыв итальянцы, – рано шофёру пить вино с итальянскими офицерами.

– Господа, безусловно, правы, – смиренно согласился Аркаша, – пить ещё рано.

Пер насуплено молчал.

– Он что, немой? – спросили итальянцы.

– Когда трезвый – то как вина в рот набрал, – пояснил Аркаша.

– У нас заговорит, – пообещал старший из офицеров, капитан Пуччини. – Итак, начнём с женщины. Имя!

Анита молчала. Итальянцы терпеливо потягивали вино.

– Она делает вид, что не понимает. Я отвечу за неё, – вмешался Аркаша. – Её имя – Анита Свенсон, тридцать два года, уроженка Стокгольма, убеждённая коммунистка.

– Что делаете в Испании? – спросил второй офицер, лейтенант Беллини.

– А вы что делаете в Испании? – огрызнулась Анита.

– Вот видите, – подметил Аркаша, – она очень даже неплохо понимает испанский.

– Что делаете в Испании? – повторил Беллини.

– Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы, – заявила Анита.

– Нам придётся заставить вас отвечать, – пригрозил Пуччини.

– Сейчас сиеста, – напомнила Анита. – Неужели вы готовы ею пожертвовать?

– Мы готовы провести сиесту в обществе такой очаровательной и разговорчивой синьорины, как вы, – сказал Беллини.

– Вы ошибаетесь, – возразила Анита, – по крайней мере, насчёт моей разговорчивости. Я говорю, когда захочу и с кем захочу. Сейчас я говорить не хочу и больше не скажу ни слова.

– Что предлагаете делать, лейтенант? – спросил Пуччини, опорожняя очередную бутылку.

– Я предлагаю раздеть её для начала, – предложил Беллини. – Посмотрим, та ли она, за кого себя выдаёт.

– Разумное предложение, – согласился Пуччини. – Капрал Россини, разденьте арестованную.

Анита вспыхнула, но теперь, пообещав молчать, она должна была молчать. Она не шевельнулась, когда капрал расстёгивал блузку, но вот со снятием брюк у капрала возникли проблемы.

– Привстаньте, – предложил он сидящей Аните.

Анита не шевельнулась.

– Можно, я помогу, – вызвался Аркаша.

– Сиди, рабочий парень, – пресёк Беллини его порыв, – не дело, когда рабочий парень раздевает леди, пусть и коммунистку.

– И правда, не дело, – согласился Аркаша. – Господин прав, рабочий парень должен знать своё место. А капрал – он, наверное, из маркизов.

Пер с рычанием слетел со своего стула и, поочерёдно отталкиваясь связанными руками и ногами, покатился к Аните. Бунт обречённого был быстро подавлен. Капитан Пуччини не поленился вскочить со своего места и оседлать извивающееся рычащее тело. Беллини и Россини били Пера по почкам, а Аркаша каждый удар сопровождал чмоканьем и восклицанием «Классно!». Рычание Пера постепенно сменилось всхлипами. После экзекуции его оттащили в угол, откуда ещё долго слышались тихие-тихие хлюпы.

– А дали б мне ударить – я б ему вмазал, – мечтательно произнёс Аркаша.

– Подожди, парень, – остудил его пыл Пуччини, – не дело, чтобы рабочий парень бил своего хозяина.

– Господин прав, – согласился Аркаша, – рабочий парень должен бить такого же рабочего парня, как и он сам. Но я осмелился бы дать господам совет.

– Ну что ж, давай, советуй, – разрешил Пуччини.

– Я бы посоветовал господам, извиняюсь за грубое слово, трахнуть госпожу коммунистку: от очень многих товарищей я слышал, что она умеет доставить товарищу настоящее удовольствие, но если, конечно, это настоящий товарищ.

– Хороший совет, – оживился Беллини. – Шоферюга – а башка работает как двигатель Испано-Суисы. Но если она была знакома со многими товарищами, наверняка у неё для нетоварищей припасён трипперок или что-нибудь в этом роде.

– Это поправимо, – успокоил его Аркаша, – для этого существует предохранительное средство, называемое платок носовой. Берётся носовой платок, из него изготовляется чехольчик, куда вы и помещаете свой инструмент. Если у господ есть носовые платки, я готов незамедлительно изготовить такие чехлы.

– Беллини, у вас есть платок? – спросил Пуччини. – Дайте ему, пусть сделает свой чехол. Развяжи его, Россини.

Расправив затёкшие руки, Аркаша первым ударом раздробил челюсть капралу Россини, вторым – перебил шейные позвонки лейтенанту Беллини. Третьим ударом он вогнал капитану Пуччини желудок в позвоночник. В ответ капитан Пуччини изрыгнул на Аркашу несколько литров вина. Аркаша утёрся, несколькими ударами добил его, а заодно и капрала Россини, чтоб не мучался, после чего развязал Аниту.

– Одевайся и бежим, – бросил он, направляясь к выходу.

– А я? – булькнул из угла Пер.

Аркаша на мгновение задумался, но быстро нашёлся:

– И ты одевайся.

На улице их в нетерпении дожидалась Испано-Суиса, но возле неё при пулемёте ошивалась пара солдат. Аркаша уложил солдат двумя выстрелами из лейтенантского пистолета, зашвырнул в кабриолет пулемёт и прыгнул за руль. Анита и Пер заскакивали уже на ходу.

На бреющем, как ему казалось, полёте Аркаша уходил в сторону Эбро. Туда же двигалась франкистская бронетехника, которую Аркаша облетал по обочине. Анита прижалась к Аркаше, их волосы переплетались на ветру, и им было хорошо, как ночью, под звёздами.

– Я не верила, что ты предатель! – кричала Анита.

– Я сам не верил! – кричал Аркаша. – Но ты хотела? Кого ты больше хотела? Пуччини? Беллини? Или, может быть, всё же Россини?

– Я хотела тебя – тем больше, чем более гнусным ты мне казался!

– Ты чуть было не обманула меня – ты ведь обещала, что не полюбишь другого без моего разрешения!

– Да, я хотела тебя обмануть – не вышло! Пер, и тебя я тоже, конечно, хотела, Пер, ты был бесподобен, ты так рычал! – обернулась она к Перу: на заднем сидении в обнимку с пулемётом счастливыми свободными слезами изливался Пер.

Аркашино дорожное хулиганство оставалось безнаказанным, пока какой-то чин в обгоняемой штабной машине не поднял тревогу.

– Анита, за пулемёт! – крикнул Аркаша. – Прорвёмся, в Море ещё должен быть Листер!

Но Листер, командир Пятнадцатой интербригады, накануне отошёл за реку, взорвав единственный мост, и прибрежную Мору занял враг, а её главную улицу перегородили итальянские танки. Аркаша свернул на просёлок, пытаясь объехать деревню. Река была уже рядом, когда пулемётчики сразу с двух танков стали бить по ним зажигательными патронами.