У франкистов было больше техники и оружия, у республиканцев – отчаяния и решимости.

В январе решимость победила. Аркаша одним из первых ворвался за городские стены. Древние узкие улочки в бесстыдных позах, с раскинутыми руками и ногами, перегораживали замороженные трупы защитников города. Другие защитники, оголодавшие, но живые, сопротивлялись с упрямством коммунистов. Седьмого января город был всё-таки взят.

Они сидели втроём в церкви Сан-Педро – сидели в окружённом врагом освобождённом-захваченном городе. В церкви не было ветра. Они согревали друг друга дыханием и теплом – душевным и телесным.

– Здесь похоронены Исабель и Диего22, – рассказывал Пер, стуча зубами и печально глядя на Аниту. – Они любили друг друга семьсот лет назад, в XIII веке.

– Даю ухо на отсечение: всё равно оно отмёрзло, – отдал ухо на отсечение Аркаша, – что в XIII веке любили крепче, чем в нашем.

Пер сухо отклонил предложенное ухо.

– Не уверен, – возразил он.

– Обоснуйте вашу неуверенность, – ухмыльнулся Аркаша.

– Диего был слишком беден, чтоб получить её руку, – продолжил Пер свой грустный рассказ, не сводя задумчивого взгляда с Аниты, которая смотрела на Аркашу, который с любопытством осматривал те ещё не отмёрзшие части своего тела, что были доступны без помощи зеркала, – и он уехал из родного города в поисках славы и богатства, чтобы стать достойным своей Исабель. Он завоевал и славу, и богатство, и вернулся в Теруэль победителем, но опоздал на один день: Исабель выдали замуж. Узнав об этом, Диего умер…

– Апоплексическим ударом, – внёс Аркаша в рассказ свою лепту.

– Возможно, а через день, во время его похорон, умерла и Исабель. С тех пор они лежат вместе, а её рука успокоилась в его руке – тоже каменной.

– Увы, Пер, – сказала Анита, – я согласна с полковником: это не про нас.

– Не про нас с тобой? – спросил Пер.

– Какие-то они были слишком миндальные, – внёс Аркаша свою лепту уже в обсуждение рассказа, – просто толстовцы какие-то. Надо было не умирать, а убивать.

– Кого убивать? – удивился Пер.

– Всех, кто мешал. Надо было драться за жизнь до последнего. До последнего теруэльца.

– Ты так дорожишь своей жизнью? – удивилась Анита.

– Да, представь себе. Меньше, конечно, чем вашими, но всё ж дорожу. Я знаю цену своей жизни. И очень многие знают цену моей жизни. Только ты вот пока не знаешь, сдаётся мне.

Напряжённая энергоёмкая беседа утомила их (особенно утомился Пер, он выложился на все сто), и они задремали беспокойной дремучей дрёмой.

– Комиссар Карлссон! – вдруг рявкнул Аркаша.

– Я – начштаба Карлссон, – вскочил на ноги удивлённый Пер.

– Пробудитесь и принесите нам с улицы снега, – приказал Аркаша.

– Есть! – вытянулся Пер, и его давно не бритая физиономия вытянулась вместе с ним.

– Повторите приказ! – потребовал Аркаша.

– Проснуться и принести вам с улицы снега, – пробормотал Пер.

– Выполняйте.

– Есть!

– Я поступил плохо, как фашист? – спросил Аркаша у Аниты, когда Пер, хромая, заковылял к выходу.

– Ты поступил как солдафон-самоучка.

– А я и есть солдафон. И я и есть самоучка.

– Оно и видно, – невесело согласилась Анита.

– Я хотел остаться с тобой вдвоём. Хоть на минуту.

– Он хороший, мне его жалко, – сказала Анита.

– А я плохой?

– Ты тоже хороший. Ты – лучший. Но тебя не жалко. Ты сильный, – сказала Анита и поднялась с пола, и отряхнулась.

– И он сильный. Он – комиссар без пяти минут, он – мачо в глубине своей кактусолюбивой души.

И, увидев, что Анита застыла в нерешительности, Аркаша добавил:

– Решила быть с ним – иди к нему, только не жалей его, а то его стошнит от твоей патоки.

Анита подошла к Перу, сидящему у портала, и он молча уткнул голову в низ её живота.

– Извини, Пер, – сказала Анита, погладила его по берету и вернулась к Аркаше.

В феврале победило оружие и современная техника. Через месяц холода, к которому добавились регулярные артиллерийские обстрелы, – седьмого февраля – республиканцев вышибли из Теруэля.

– Куда предлагаете отходить, товарищ переводчик начштаба? – спросил Аркаша Аниту. – На Мадрид, Барселону или Валенсию?

– Хочу в Барселону, – простучала зубами Анита. – Хочу в наш тёплый отель, хочу увидеть пальмы, море, Рамона Беренгера.

– Тогда отходим на Валенсию, – согласно кивнув головой, скомандовал Аркаша. – Коммунисты, вперёд. За ними идут анархисты, за ними – социалисты, за ними – социал-демократы, за ними – все остальные; замыкает начштаба Карлссон.

Ни деревца не встретилось на их пути, ни деревеньки, ни человека, ни зверя – только схваченные морозом горы, только схваченные морозом плато, только схваченные морозом ущелья.

Через пару дней, истощённые и обмороженные, они добрались до приморской равнины. Ещё через день их встречала Валенсия.

– Хочу в Барселону, – твердила Анита, когда просыпалась, чтобы поесть.

Потом она снова засыпала.

И Аркашин полк перебросили в Каталонию.

И они снова оказались в Барселоне, но теперь втроём. На этот раз функции гида взяла на себя Анита, ведь она уже знала этот город почти так же хорошо, как Аркашу.

– Вот это – наше с Попокатепетлем тайное место – у Рамона Беренгера, – рассказывала она. – Здесь мы впервые прижались друг к другу. Здесь я впервые ощутила биение его сердца. Его сердце билось часто, его член был напряжён – я поняла, что он взволнован.

– Это занимательно, – хвалил её рассказ Пер. – Что вы можете мне ещё показать?

– Пошли дальше, – говорила Анита. – Вот гостиница, где мы провели свою первую ночь. Что мы, Пер, только не вытворяли тогда! Но повторить такое, я думаю, нам уже не удастся.

– Это очень интересно, – хвалил её рассказ Пер. – И неужели тут осталось ещё на что посмотреть?

– Пошли дальше, – говорила Анита и вела их сквозь трущобные щели Китайского квартала на другой конец города. – Вот здесь, на горе Монжуик, мы, поглядев на это море и поглядев на это небо, и поглядев на этот город, вдруг поняли, чего нам не хватает: нам не хватало тебя, Пер.

– Это уже не так интересно, – закончил с похвалами Пер. – Про Пера – это не так интересно.

Аркаша молча зевал. Ему было и вовсе скучно. Ему хотелось увидеть Хэма и Марту.

Хэм приехал в Барселону в апреле.

– А где Марта? – первым делом спросил Аркаша.

– Марта в пути, – не без досады ответил Хэм. – Но бог с ней, не до неё мне сейчас. Меня несёт. Я замыслил роман под рабочим названием «По ком звонит колокол». Хочешь, я посвящу его тебе?

– Ну уж дудки, не дождёшься, чтобы он зазвонил по мне, – развеселился Аркаша. – И Марта твоя не дождётся. Ну извини, извини, шучу, как солдафон-самоучка, – добавил он, увидев, что Хэм обиделся.

– Ладно, не хочешь романа – поедем со мной на Эбро, порыбачим. Эбро – большая река, не Ирати23, там должно быть много большой рыбы, – предложил Хэм.

Хэма тянуло на рожон: по Эбро теперь проходила линия фронта.

– Оттуда сейчас кроме танка вряд ли что выловишь, – с плохо наигранным сожалением возразил Аркаша: он понимал, что Хэм теперь не оставит его в покое со своим новым романом, коль уж выпала такая уникальная возможность оттачивать его об Аркашины уши.

– Ну как знаешь, а я всё равно поеду на Эбро, потом – сразу в Марсель. Больше мы в Испании, наверное, не увидимся, – не без грусти предположил Хэм.

– Ты не сможешь не вернутся, я же знаю тебя. Возвращайся даже без Марты – я буду ждать тебя как брата, как собрата по ремеслу и по борьбе – как младшего собрата, конечно, – пообещал Аркаша, первым вспоров себе запястье.

Хэм тотчас последовал его примеру, и они смешали сладкогазированную американскую кровь с бурлящей вундеркиндовой24.