Когда со мной закончили, я с конвоиром вышел за дверь, где остался ждать. Прошло довольно много времени, когда из соседнего кабинета вывели Лизу. Всхлипнув, она кинулась ко мне и спрятала лицо в моей больничной пижаме. Я пытался оторвать ее от себя, но так и не смог. В голове начало расти подозрение, что девчонке что-то сделали, и мне стало от этого противно, я представил, что будь в моей руке сейчас пистолет, без сожаления расстрелял бы всех, даже мускул бы не дрогнул.

Мы еще постояли так, пока из кабинета не вышел человек в белом халате, он отдал конвоирам две папки и велел вести нас в корпус "К". По дороге я пытался заглянуть в опущенное лицо Лизы, но она не хотела, чтобы я видел ее. Опустив подбородок на грудь, сестра крепко держала меня за руку и устало плелась следом.

Я уже потерял счет подземным этажам, нас водили из одного корпуса в другой, и в этот раз мы шли в новое место. Все коридоры имели один болотно-землистый цвет, редкие лампочки давали мало света, стены и решетки были выкрашены в темно-зеленый, потолки, когда-то побеленные, выглядели как потертая ржавчина. Места удручающие. Для чего это все, кто эти люди, зачем они собирают у нас анализы? Я не мог приложить ума к своим вопросам, но понимал, что так просто нас отсюда не выпустят.

Вдруг раздался пронзительный крик. Мы с Лизой вздрогнули и вскинули головы, только наша охрана была невозмутима. Нас завели в длинный коридор, по сторонам которого размещались комнаты за решетками, как камеры в тюрьмах. Проходя мимо одной, я увидел худого изможденного мужчину, который апатично смотрел на нас, сидя на кровати. В следующей комнате была грязная лохматая женщина, она стояла у решеток, держась руками за прутья, и улыбалась, обнажая гнилые зубы. Из соседнего помещения снова раздался душераздирающий крик, там, привязанный за руки и ноги к железной кровати, извивался человек. Наш охранник стукнул дубинкой по его решеткам, и бедняга затих.

Мы завернули за угол, прошли еще метров двести и остановились перед такими же камерами с решетками. Когда меня втолкнули в одну из них, я заволновался: почему только меня, но Лизу завели в соседнюю. Проводив охрану взглядом, я подбежал к решеткам, разделяющим наши камеры, и сжал протянутые руки Лизы.

– Они обижали тебя? – спросил я, видя испуг в глазах сестры.

Она помотала головой, словно пряча боль глубоко в себе, и шепнула:

– Чего они хотят от нас? Куда мы попали, Митя?

– Если бы я знал… Мы что-нибудь придумаем, обязательно.

– Обещаешь?

– Обещаю. Только не хандрить, договорились?

– Да. Только не хандрить.

Мы просидели сутки в корпусе "К". Наконец, послышался шум и грохот посуды – нам везли еду. Из-за угла показалась тележка с кастрюлями, которую вез человек в поварском фартуке, а рядом с ним шел еще один, в котором я узнал того странного парня, что ехал с нами на минивэне. Он всю дорогу сидел, опустив голову, а потом стал скидывать что-то невидимое с одежды. Сопровождавший нас сказал, что это его брат.

Тележка остановилась у наших дверей.

– Кормушки открой, – скомандовал человек в фартуке, но странный парень вытращился на нас и застыл. – Иван! – рявкнул повар.

Иван вздрогнул и оглянулся на него. Человек в фартуке повторил на языке жестов свое указание и начал выкладывать в алюминиевые чашки что-то из кастрюль. Затем он отдал все это Ивану, а тот поставил еду в открытые окошки в дверях. Закончив, повар покатил тележку обратно, оглядываясь на своего помощника, который закрыл наши кормушки на засовы и побрел за ним.

– Помнишь его? – спросил я, подсаживаясь к разделяющей решетке с чашкой еды.

Лиза пожала плечами, уплетая гречку:

– Кто он?

– Он ехал с нами с города сюда. Хотя ты полдороги смотрела в окно, а потом спала, можешь и не помнить.

– Есть хочется, – сказала Лиза, жадно отправляя полную ложку гречки в рот.

– Ешь, конечно.

Я задумался, размышляя, что в этих стенах делает такой особенный человек. Пока было понятно, что люди здесь разделяются на медиков и охрану, и еще есть какие-то руководящие. Деятельность здесь, скорее, противозаконная, судя по тому, что нас привезли сюда обманным путем, под видом работодателей, и все эти анализы, крепкая охрана и тюремные помещения спрятаны глубоко под землей не просто так.

– Как холодно. – Лиза поежилась, обхватив колени руками. – Сколько мы тут уже сидим…

Вдруг в конце коридора показался человек, он несмело подкрался к нашим камерам и остановился поодаль. Я узнал в нем странного Ивана. Парень встал, как вкопанный, глядя на нас, словно маленький ребенок в зоопарке на огромную гориллу.

– Что ему надо? – спросила Лиза, подвинувшись к решетке между нами.

– Не знаю еще. – Я внимательно оглядел стоящего по ту сторону. – О нем я тебе и говорил.

Какое-то время мы молчали, но Лиза не выдержала:

– Вы за тарелками пришли?

Иван не реагировал, продолжая смотреть на нас пустым и задумчивым взглядом.

– Кажется, он не говорит, – вполголоса предположил я. – Повар с ним жестами общался.

– Мить, ты же знаешь этот язык, – Лиза посмотрела на меня, – поговори с ним.

– «Тебя Иван зовут?» – спросил я.

Парень оживился и кивнул.

– «Что ты делаешь в этом месте?»

– «Делаю, что скажут», – ответил Иван.

– «Зачем нас сюда привезли, знаешь?»

Парень хотел было ответить, но тут с другого конца коридора послышались шаги.

– Кто его сюда пустил? – возмутился голос.

На свет лампочки вышли люди во главе с дядей Веней, Ивана грубо увели, а остальные вошли в наши камеры одновременно. Не обращая на нас внимания, медики открыли папки, и один из них сказал:

– Елизавета – штамм, группа 1(0), Дмитрий – анти-штамм, группа А(II).

– Ну, и что будем решать? – спросил дядя Веня.

– Елизавета подойдет. С анти-штаммом можно работать по третьему протоколу, – отозвался медик.

– Отлично, – дядя Веня потер руки, – завтра же начинайте.

Мы просидели у разделяющей решетки почти всю ночь. Под утро сон свалил нас, и мы очнулись, продолжая держаться за руки, будто предчувствовали скорую разлуку.

В коридоре раздались шаги, и мое сердце почему-то сжалось, словно мне дали кулаком под дых. К нашим дверям подошли два медика и охрана, половина людей вошли в камеру Лизы, и медик противным голосом объявил, что ей нужно пройти с ними. Мы оставались сидеть по обе стороны решетки, держась за руки сквозь прутья, делая вид, что не слышим. Как лабораторная крыса застывает в дальнем углу клетки, когда за ней приходят. Человек в белом халате указал охране на нас, и те двинулись к Лизавете. Ее начали отдирать от меня, как примерзший язык от железа, и это было невыносимо видеть. Молчаливая возня продолжалась минуты две, затем Лиза сдалась, она отошла от решетки и посмотрела на меня тем своим тяжелым взглядом, который я не раз видел в детском доме. Она словно укоряла: «Зачем ты отдаешь им меня?» Мои челюсти сжались от беспомощности, я бы никогда никому не отдал свою мелкую сестру, но в данной ситуации я был заперт в клетке. Буквально заперт в клетке.

Врач махнул рукой, и охрана распахнула двери. Лиза отвела от меня свой каменный взгляд, втянула голову в плечи и, нахмурившись, направилась к выходу.

Меня тоже вывели из заключения и поместили в другую камеру корпуса "А". Там последовали новые сборы анализов, затем мне сделали укол, после которого я потерял сознание. Меня приводили в чувства и делали новые инъекции, врачи фиксировали все мои состояния, записывая историю в папки. Я вообще не мог понять, что происходит, меня рвало, ломало и выворачивало так, что если бы мне тогда предложили смерть, я бы, не задумываясь, согласился.

Через время, результаты моих анализов заставили врачей остановиться и дать мне перерыв. Когда я пришел в себя, вспомнил о Лизе и тут же пожелал, чтобы на ее долю не выпали такие испытания, потому что это трудно вынести. Помню, лежал тогда на грязном полу, мучаясь от тошноты, и пытался понять, за что нам все это, как нас угораздило вляпаться в такую страшную историю.