– Тут она лежала? – спросил он.

Слуга, следивший за ним с подозрением, тайком сделал охранный жест рукой и кивнул.

– А там, господин, вот именно где вы стоите.

– Как лежала? Вверх лицом?

– Ну как лежала? Да не упомню. Разве что да, лицом вверх, ну как будто просто прилегла. Ничего эдакого, господин. А вы откуда узнали, что там?

– Мертвым пахнет, – кратко ответил Раду и присел, рассматривая место.

– Так когда нашли? – напомнил свой вопрос Корнелий.

Не отрывая застывшего взгляда от Раду, слуга ответил:

– Ну так… утром. После рассвета точно – парень-то, молочник, шел после дойки утренней сразу. Ее сиятельство любят очень свежее молоко. Рано встают, и вот если нет молока вовремя, то потом весь день насмарку. Никому покоя не дадут… то есть, что я хотел сказать, обязательно сразу молоко, поэтому молочник-то шел как обычно…

– А обычно – во сколько, милейший? – уже сердито спросил Корнелий, утомленный обилием подробностей.

– Так… вот заходит в дом он аккурат, как часы семь бить начинают. И в этот раз раньше зашел… бежал потому что. Трусливый больно, испугался мертвой. В лесу-то поди просто так люди не помирают, тем паче что господские служанки.

– Гулящая была? – спросил Раду. – До того как нашли здесь, не хватились?

– А почему же, хватились. И что это вы говорите – гулящая? У нас таких не держат, все порядочные девицы. Ежели какая будет себя вести дурно, сразу выставят. А тут более нигде такое хорошее место не найдешь. Их сиятельства строгие, но только по делу, и уж мы все их желания знаем, нетрудно угодить. И платят исправно, и…

– Когда хватились? – прервал его Раду.

Он выпрямился, снова оглядывая поляну и натягивая перчатки.

– Так утром. Она с другой горничной, Вьорикой Стан, спит в одной комнате. И утром Вьорика пришла на кухню и сказала, что проснулась, а Бинкуцы нет. Кровать неубрана, но как вставала Бинкуца и уходила, Вьорика не слышала…

Слуга вздохнул, потом тише сказал:

– Стало быть, упырь-то… выманил ее прямо из дома? А у нас ведь летом этим господин священник службу служил, дом от злых духов и пакости всякой закрывал.

– Тут пахнет только одним мертвым, – равнодушно ответил Раду, и Корнелий вздохнул. – И нет запаха крови, убили ее не тут. Следов, как тащили по земле, нет.

– Да, это и я заметил, – сказал Корнелий. – Принесли на руках? Взвалив на плечо?

– Не баба, значит, – кивнул Раду. – Кто-то сильнее. Следов от колес нет, и от копыт тоже.

– Не понял я ничего, господа, – со страхом сказал слуга, – так вы чего думаете? Не упырь, так вовколак, что ли? А чего сюда тащил?

– Да вот тоже интересно, – ответил Корнелий. – Чтоб не нашли сразу? Зачем же сюда, где ее тут же заметил проходящий каждый день молочник?

– А может, не знал, что тут молочник ходит, – сказал Раду.

– Ты все осмотрел тут? – спросил Корнелий. – Теперь вернемся, поглядим на саму девушку.

– А чего на нее глядеть-то? – еще больше испугался слуга. – Живее-то не станет, или вы, господин, с мертвыми говорить умеете?

Корнелий успел поймать напряженный, предостерегающий жест Раду и поэтому проглотил шутку о том, что умеет.

– Рану осмотрю, – буркнул он. – Следы какие, от зубов там или еще чего.

– А, вон оно что, господин, вон оно что, – закивал слуга. – Так да, по следам-то понятнее будет, кто ж такое сотворил… я покажу, где у нас часовня. Оно ж не по-хорошему все, ни родичам ее не сказали, ни тело не обмыли, священника позвали, и только.

«И хорошо, – подумал Корнелий, – иначе бы и осматривать было бесполезно. Князь хоть и внушение мне делал, а все сам понимает».

– Раду, – позвал он. – Ты со мной пойдешь? Если не выносишь вида мертвых, то лучше поговори с остальными слугами, поузнавай подробности.

– Я уже спрашивал, где ближайшее кладбище, – отозвался Раду. – Там бы поглядеть, не повреждены ли могилы. По свежим следам упыря легче искать.

– Глупости! – резко бросил Корнелий. – Кажется мне, мертвых ты не боишься, зря я сомневался. Пойдешь со мной.

***

Маленькая каменная часовня стояла на особицу от имения, на небольшом взгорье. От имения ее отделяла аллея вязов, а от подступающего леса – высокая кованая ограда.

Корнелий пытался угадать по внешнему виду часовни, каким богам в ней молились, но не преуспел. Толстые каменные стены, узкие высокие окна и железное кованое кружево отделки – ей было не меньше пары сотен лет, за которые многажды менялись и хозяева имения, и боги, которых они чтили.

Внутри, как и говорил слуга, было прохладно и сухо. Беленые стены, строгий алтарь и массивный знак над ним – сине-золотое солнце-колесо Всеблагого отца.

И посредине небольшого помещения, на укрытом пологом столе лежало тело. Слуга торопливо поклонился и удалился.

Корнелий остановил его у дверей, дал распоряжение не мешать и сказать, чтобы никто не околачивался вокруг.

Раду тем временем подошел к столу, откинул с головы мертвой тонкую пелену и склонился над телом, осторожно убирая черную прядь со лба девушки.

Корнелий прищурился, поворачиваясь к нему. Непривычно печальным и серьезным стало вечно недовольное лицо Раду. Вот сейчас ни за что бы не принять ее за мужчину.

Лучи угасающего солнца золотились в темных волосах Раду, мягко освещали ее тонкий профиль, склонившийся прямо над другим – таким же бледным, но безжизненным, словно фарфоровым лицом несчастной Бинкуцы.

– Спи крепко, дитя, – сказала Раду. – Хозяйка мертвых проведет тебя темными тропами в свой край. Пусть твой путь будет легким.

Раду слегка подула в лицо мертвой девушки и сказала в сторону подошедшего Корнелия:

– Она не встанет снова, да и не встала бы. Тут не пахнет нежитью.

– Отлично, – хотел было саркастически отозваться Корнелий, но вышло устало. – Дай-ка я ее осмотрю. Я с самого начала так и думал, что тут дело рук человека. Встань справа от меня и записывай, буду диктовать. И не забывай прислушиваться, не хочу, чтобы нас тут застал кто-нибудь.

– А что вы собираетесь делать? – заинтересовалась Раду. – Что-то противоестественное и запрещенное?

– Оставь свои предрассудки, дитя, – сказал Корнелий. – Я не собираюсь вредить телу или поднимать мертвый дух. А теперь помолчи.

Бинкуца была крепкой невысокой девушкой, едва ли семнадцати лет. Не писаная красавица, но, должно быть, внимание привлекала. Густые черные кудри коротковаты, но несомненно некогда были гордостью хозяйки.

– Довольно тонкие черты, руки, не испорченные тяжелым трудом. Ровные ногти и чистая кожа. А вот и рана… на шее. Слева, недалеко от яремной вены. Это два прокола, а никак не укуса. Взгляни ближе.

– Слишком близко друг к другу, чтобы быть следами клыков, – кивнул Раду. – края не такие, как должно быть, и не видно, что кровь высасывали.

– Опять ты за свое! Явно же кололи чем-то острым, но не обычным ножом, не вышло бы круглого отверстия.

– Толстым шилом? – предположил Раду. – Или вот я как-то видел, у южан, трехгранные тонкие кинжалы.

– Возможно, – рассеянно сказал Корнелий. – Не суть. Мне что-то не нравится. Что-то здесь неверно. Руки и ногти чисты, она не сопротивлялась. Нет других повреждений, только рана на шее и тонкий след крови из нее. Мы не можем ее вскрыть, чтобы посмотреть состояние внутренних органов, но…

Он выпрямился, задумавшись. Потом склонился над телом, в этот раз осматривая голову.

– Зубы ровные, крепкие. Девушка хорошо жила. А вот язык прикушен… и запах. Ты чувствуешь, Раду?

– Она пахнет мертвой.

– Значит, не чувствуешь. Или вовсе не знаешь его. Слизистые во рту – красные. Помоги, мы немного перевернем ее и посмотрим спину… Ты не боишься, Раду? Тебе не дурно?

– Нет, мастер, – с небольшой заминкой отозвался Раду. – Мне жаль ее. Но плохого я не думаю, это всего лишь тело. Не весь человек, не целиком уже.

Корнелий кивнул, глядя на своего помощника.

– Что ж… тогда слушай. Никто не пил ее кровь, но по характеру и цвету этих пятен – видишь? – я могу сказать, что ее отравили. А запах, что я упомянул – это горький миндаль. Думаю, ты с ним не знаком. Тоже признак отравления. Тут все гораздо страннее, чем казалось на первый взгляд.