Во время вышеупомянутого визита в Дуокван Гвин многое узнал о тамошней школе чародеев. И прежде всего то, что почти всё, чем живут люди в Куивиене, дуокванцам чуждо. У них издревле были свои порядки, свои представления об устройстве мира, о человеке, о Даре, и так далее. Тем страннее, что в последние годы дуокванцев стали всё чаще замечать в Либрии и Прибрежье, где их отродясь не бывало. Чаще всего они помогали чистильщикам, причём денег за работу, как правило, не брали. Им не доверяли, но злиться на них было не за что – по сути дуокванцы трудились в подряде у Службы, поэтому невостребованную ими награду получали чистильщики. Сплошная польза, если не задумываться о мотивах гостей с Востока.
А мотивы их были весьма мутными. Однажды Гвин попытался расспросить о них встречного дуокванца, но из его объяснений ничего не понял. Может, дело было в жутком акценте, может в пресловутой культурной разнице, но по итогу у кантернца осталось впечатление, что ему налепили каши в уши.
– Чем вас заманила столица славной Либрии? – спросил он, отхлебнув из кружки. – Неужто трактирами?
– Скорее катакомбами, – учтиво улыбнулся Эррол. – Мы спускались в подземелья под заброшенной башней. Ради охоты на тамошних обитателей. Ты ведь тоже до сих пор на них охотишься, пожиратель пожирателей?
Гвин задумчиво выгнул бровь. Видимо, в их прошлую встречу он был не в меру откровенен, раз поведал о своём Голоде постороннему чародею. И Ари вот тоже как на духу всё выдал… Может, пора уже научиться закрывать варежку, пока не случилось беды?
– Ну, мне-то деваться некуда. А вам что за интерес лазать по пояс в дерьме?
Вопрос явно оказался не так прост, как казалось кантернцу. Эррол прикрыл глаза и какое-то время словно отсутствовал в трактире. Лим, напротив, вертел головой – видимо, никогда не был в таких местах. Он вообще не выглядел многое повидавшим: в школе его, бесспорно, натаскали, но странствовал парнишка точно недавно. Не чувствовалась в нём пыль бесконечных дорог, которая постепенно въедается в лицо и глаза, навсегда их меняя. Это его наставник словно был присыпан этой пылью с ног до головы, а Лим ещё не устал собирать впечатления. Ничего, пройдёт десяток лет…
Музыканты на сцене заиграли народную либрийскую песню, и посетители тотчас её подхватили. Вверх взметнулись руки с кружками, кто-то особо налакавшийся даже попытался залезть на стол, но его быстро спустили обратно. Люди отдыхали и пели так беззаботно, что Гвин даже позавидовал. У него сегодня почему-то не хватало на это запала, хотя обычно это он был тем, кого снимают со стола. Будто настроение вдруг куда-то пропало. Да что же такое? Его кто-то проклял или как? Наверняка это Ари сглазила!
Интересно, где она сейчас?
Эрролу принесли молоко, и он внезапно перестал притворяться истуканом. Гвин подумал, что таким бесхитростным образом дуокванец просто уклонился от ответа, но лысый чародей вдруг заговорил, едва перекрывая нестройный хор либрийцев:
– Для нашей школы главное во всём – гармония. Равновесие тьмы и света превыше самих тьмы и света. Видимость не важна, и суть не важна, важен лишь баланс. С его позиции нет плохой правды и плохой лжи, есть лишь правда и ложь, которые нарушают равновесие. Понимаешь?
– Допустим, – на самом деле Гвин мало что понял. – Как это связано с тем, что вы здесь?
– Я могу сказать это сейчас, но хочу, чтобы ты понял сказанное. Поэтому я подхожу к ответу на твой вопрос постепенно, – дуокванец с видимым удовольствием отпил молока. – Мы годами учимся чувствовать мир и не покидаем школу, пока не обретём Понимание гармонии. За Пониманием идёт Просветление – это умение распоряжаться Пониманием. Оно приходит значительно позже и дарует чародею самостоятельность – он больше не нуждается в постоянном присутствии наставника. Когда-нибудь Лим тоже достигнет Просветления и покинет меня, ступив на собственный путь. Цель же наша – обрести Внутреннюю Гармонию. Но её, увы, может достигнуть не каждый просветлённый, ибо это всегда сложнее, чем кажется. Внутренняя Гармония – это состояние, в котором чародей достигает идеальной точки равновесия между своим духом, своим телом и своим Даром. Можешь представить себе такую точку?
– Смутно, – нехотя признался Гвин.
– И всё же ты достиг многого. У нас в школе ты хорошо известен благодаря нашей прошлой встрече. Магистр Магнос разглядел тогда в тебе уникальный вид гармонии. Он сказал нам: сам того не понимая, Гвин нашёл баланс между несочетаемыми сущностями и живёт в мире со своей тёмной половиной. Человек и дикий зверь. Разум и безумие. Одно его существование служит доказательством того, что внутреннее равновесие способно облагородить кого угодно.
– Ну дела! – удивился Гвин и снова отхлебнул из кружки. Она уже готовилась показать дно. – Вот так живёшь, живёшь, и не знаешь, что ты, оказывается, доказательство.
– Я не шучу! – поспешил заверить Эррол. – Магистр Магнос давно достиг Внутренней Гармонии, и если он так сказал о тебе, то так и есть. Но мы уходим от темы. Следующее, что ты должен знать – наш мир далёк от идеального равновесия. Мы, просветлённые, странствуем именно потому, что пытаемся это исправить.
– Так это ваша великая миссия? – Гвин скептически вскинул брови. – Спасти мир?
– Не спасти, – ещё одна мягкая улыбка. – Уравновесить.
– А звучит как будто это и есть спасение.
Эррол кивнул, глядя в глаза Гвина с таким тёплым умилением, что тому на секунду стало стыдно за свои слова.
– Ты говоришь так, потому что у тебя нет Понимания. Спасение подразумевает угрозу гибели, но смерть – тоже часть баланса. Больше того, это его механизм. Голод, чума, война – это такие же противовесы, как сытость, довольство и счастье. Взять хоть дикую природу: она сама по себе стремится к гармонии, хоть и извилистыми путями. Подумай – в природе совершенно нормально, что сильный пожирает слабого, а хитрый – глупого. Когда менее приспособленный вид исчезает, уступая место более приспособленному, это тоже виток по направлению к равновесию. Так что мы точно не спасаем мир в привычном понимании слова. Мы не искореняем зло, но считаем, что его должно быть ровно столько же, сколько добра, иначе ничто не имеет смысла.
Осознав смысл сказанного, Гвин едва не поперхнулся элем.
– То есть если однажды на свете всё станет слишком хорошо, вы для противовеса развяжете войну?
– Мы не станем вмешиваться в дела людей, но суть ты ухватил верно, – нисколько не смутившись, ответил Эррол. – И пусть сейчас тебе это кажется диким, в конечном итоге ты согласишься с нашим подходом. Потому что у дисбаланса есть свои последствия, и они хуже, чем война, поверь. Чем масштабнее дисбаланс, тем сильнее он скажется. Если искоренить зло и оставить только добро, мир неизбежно рухнет. Как я уже говорил, равновесие крайностей превыше самих крайностей. Это так же верно, как то, что следом за днём должна наступать ночь. Не может быть всё время день…
– Ладно, я понял, – махнул рукой кантернец. – Всё это очевидно и вместе с тем слишком абстрактно, чтобы можно было примерить на реальность.
– А я сейчас скажу то, что поможет тебе связать всё воедино, – с готовностью продолжил Эррол. – Мы очень тонко чувствуем, пожиратель пожирателей. И ты, и я. Тебя я ощутил за две улицы отсюда, да и ты, наверное, так умеешь. Но твоё чутьё направлено на сущности, а моё – на взаимодействие сущностей. И я чувствую любой энергетический дисбаланс. Они бывают разные: возвраты, например, почти все ведут к дисгармонии, но они всё-таки для нашего мира естественны и худо-бедно уравновешиваются. Однако есть и такие вещи, которых вообще в Нирионе быть не должно. Ни в каком виде.
Кантернец посмотрел на Эррола внимательнее. До этого момента он поддерживал разговор скорее от скуки, но теперь заинтересовался по-настоящему. Что-то подсказывало ему: сейчас дуокванец скажет то, что Гвин уже слышал от одной крайне необычной особы. Точнее самой уникальной особы, которую Гвин когда-либо встречал.
– Уже много лет в Нирионе встречаются существа и явления, которые ему не принадлежат, – Эррол понизил голос, и теперь его было едва слышно из-за трактирного гомона. – Их появление необъяснимо и ничем не обосновано. По крайней мере, с точки зрения законов нашего мира. По всем правилам их просто не должно быть. Ты представляешь, какой это удар по равновесию в мире?