Сколько времени я потерял впустую, прежде чем её встретил.
Меня разбирал смех при мысли о том, каким я был жалким существом. Она разглядела то, что в нём было заключено.
Я никогда ни с кем не дружил. Ты либо дружишь, либо нет. Казалось бы, это так просто. Я никогда не знал, почему. Она рассказала мне, почему. Менее одарённый всегда чувствует разницу. Это просто понять, правда? Она говорит о мутациях. Неизбежных изменениях в человеческой природе. Для того, чтобы стать крупнее, сильнее, проворнее, безжалостнее. А всё ради выживания, говорила она мне.
А я привык пресмыкаться и выпрашивать. Нет, не явно. А выказывая благодарность за мелкие приработки. Спасатель на водах, работник прилавка, привратник, учитель танцев, натурщик. Мелкие людишки бросали мне объедки, и ненавидели меня, потому что чувствовали, что я лучше. С женщинами было просто. С ними всегда было просто. Уилма говорит, что в этом ключ к пониманию. Я должен был его разглядеть. С ними всё просто и бессмысленно. Уилма составляет исключение. Из-за того, что она сделала.
Это всегда было мечтой. Наверное, с того времени, когда Сестра Элизабет из приюта сказала, что у меня способности к рисованию. Она повесила ту картину на пробковый стенд в коридоре. Деревья. Я вырисовывал каждый листик. Она дала мне напутствие. Учиться, работать, учиться, работать. Да что она понимала. Где взять на это время? Тебя выпускают из приюта, когда ты стал достаточно взрослым. Когда я был маленький, они думали, что меня усыновят. Меня забирали трижды. Но отсылали обратно. Им хотелось поцелуев. Я не был на это способен. Я стоял и смотрел на них. Бесчувственный, говорили они. Они выпустили меня, когда я стал достаточно взрослым, подыскали мне работу и жильё. Как можно учиться и работать, чтобы стать художником? Книги давались слишком тяжёло. Я выучил кой-какие слова, чтобы ввернуть при случае. А уроки дорого стоят. Я взял несколько уроков, а потом бросил занятия, потому что они не позволяли мне делать то, что я хотел делать. Садись вот сюда, - говорили они. - Нарисуй этот горшок. Нарисуй это яблоко. Так можно годами рисовать скучные вещи, которые ставят перед тобой. Это не значит быть художником. Я приносил им собственные работы. Где все цвета сливаются в вихре. Они всегда смеялись, поджимали губы, склоняли головы набок и употребляли те самые слова, которые я учил. Мелкие людишки, отказывающиеся видеть то, что лучше. Ненавидевшие меня.
Так что я совсем мало этим занимался. И никому больше этого не показывал. Но по воскресеньям я одевался поприличнее и прогуливался там, где были лучше всего одетые люди, и прогуливался среди них и всё время изображал из себя художника, очень хорошего художника. В эти воскресенья я обычно находил девушку. Это никогда не составляло особого труда. Как говорит Уилма, здесь надо был искать ключ к пониманию.
Я стыдился того, как она меня нашла. Это всё благодаря работе на Герке. Он иногда меня использовал. Не часто и за не очень большие деньги. Я, обливаясь потом, наклонялся к какой-нибудь худосочной девице, стараясь изобразить, как я очарован, и как предан ей, пока Герке колдовал с осветительными приборами и выбирал ракурс, вечно жалуясь на моё деревянное выражение лица. Рекламный снимок, который она увидела, предназначался для парфюмерной линии "Феррис". Она навела справки в агентстве, из агентства её отослали к Герке, а Герке рассказал ей, как меня найти. Она села на табурет. Мне приходилось носить за стойкой эту мартышечью шляпу. Смех да и только. Она знала, как меня зовут. Она дождалась, пока закончится моя работа. Я подумал, что это то же, что и всегда. Мне было всё равно. Она старше, но не слишком старая, - подумал я.
Всё изменила та ночь. Это оказалось не то, что я думал. Не сразу, чуть позднее. Когда она в полутьме стала задавать мне вопросы про меня. Она знала, когда я вру. Я всегда врал. Обычно говорил вещи вроде того, что происхожу из богатой семьи, а мои родители погибли в авиакатастрофе, что-то в этом роде. Но она всё расспрашивала и расспрашивала меня, и через некоторое время я выложил ей всё. Про Сестру Элизабет, про то, как вырисовывал каждый листик, про то, как это было просто с девушками, про всё, а немного погод я расплакался. Не помнил, чтобы я до этого когда-нибудь плакал. Позднее она объяснила мне, что это было нечто вроде сеанса психоанализа. Снятие напряжения. На всё это ушло много времени, потому что я не мог как следует себя выразить. Уже рассветало, когда всё это закончилось, и я чувствовал себя так, как будто всю ночь бежал изо всех сил.
Потом она рассказала мне, что я из себя представляю. Я никогда этого не знал. Она рассказала мне, как окружающий мир всегда старается подавить лучших. Это было начало. Потом дошёл черёд и до одежды, и до того, как обращаться с людьми, и обустройства моей мастерской, и она проводила там всё то время, что я рисовал, очень быстро делая картины, и Уилма постоянно говорила мне, что нужно быть смелым в том, чем занимаешься. Не пытаться нарисовать какой-то предмет, а рисовать ощущение. Крупными мазками, разбрызгивая краску.
Она представила меня Стиву, и для меня не имело значения, что я ему не нравился. Она сказала, что у него есть своя работа, и он будет ею заниматься. Мы появлялись в хороших местах, и нас там видели, и через некоторое время обо мне стали писать, а потом тот человек написал статью о моей работе, а потом меня выставили в галерее, а потом вспыхнули все эти споры в разделах газет, посвящённых искусству, и люди начали покупать мою живопись и говорить обо мне.
Но она научила меня, как себя вести. Тому, чтобы всегда помнить - я лучше. Тому, что все они - недоделанные. Вот и обращайся с ними соответствующим образом. Им это нравится, говорила она. Они придут за добавкой. Ей-богу, это проще пареной репы. Я вроде бы всегда так себя вёл, только за этим стояла неестественная застенчивость. Я имею в виду, что это лишь выглядело высокомерием.
Уилма сделала так, что всё сбылось, но теперь я знаю, что это случилось бы даже и без неё. Возможно, на это потребовалось бы больше времени. Только и всего.
Во мне по-прежнему есть слабость. Вот, к примеру когда Эвис так себя повёл. Мне пришлось снова сходить к ней, потому что она способна вернуть мне ощущение силы и цельности. Но я преодолею это, и тогда ничто не сможет выбить меня из колеи. Я, как она объясняла, мутант. То, чем однажды станет род человеческий. В ней есть это, но не так немного. Те, в ком это есть большие, сильные и быстрые. Я всегда был крупнее, сильнее и проворнее остальных. Я могу идти по улице, смотреть на мужчин и знать, что способен сбить их с ног. И смотреть на женщин и знать, что могу ими овладеть. Так я на них и смотрю. Так, что они знают об этом. Они и так всегда меня ненавидели. Они всегда отвергали меня. Так что ничего не изменится от того, что дам им ещё один повод, правда?
