– О, это ни к чему, мадам Бабор. Все наши скудные пожитки при нас. – Он указал головой на мой рюкзак.

Мадам Бабор осклабилась, точно слегка подсевшее тесто:

– Тем лучше. Идемте, я провожу вас в комнаты.

Ухитрившись как-то выбраться из-за узкой стойки, она повела нас к лифту, а я все пытался хотя бы искоса глянуть на девушку еще раз. Вот от нее-то враждебности я не чувствовал, лишь безыскусное любопытство. Нам почти удалось встретиться взглядами, но Аверре снова окликнул меня и двери кабинки закрылись.

Лифт мигом вознес нас к вершине здания, под самую мансарду. Выйдя наружу, мы оказались в длинном темном коридоре с алыми стенами и двумя рядами высоких двустворчатых дверей по обе его стороны. Между каждой дверью на стене крепились лампы, и свет их, уже по традиции, скорее сгущал мрак, нежели рассеивал его.

– У вас здесь не так много постояльцев, – заметил Аверре, шагая вдоль тусклых пятен света.

Ответ хозяйки был слишком лаконичен:

– Достаточно.

Почти уйдя в самый конец коридора, мы остановились возле дверей с порядковыми номерами 197 и 198, вытесненными на бронзовых табличках. Номера располагались один напротив другого.

– Ваши комнаты, – указала мадам Бабор, быстро всунула мастеру ключи и спешно ретировалась.

Проводив ее взглядом вплоть до лифта, я поинтересовался у наставника:

– Что это с ней? Испугалась превратиться в насекомое?

Но тот только протянул мне ключ, указывая на дверь. Я открыл комнату и тут же замер: настолько отличалась она от моего прежнего и скромного жилища в Цитадели.

Как и весь отель, номер был выдержан в яркой коричнево-алой гамме. Посередине стояла просторная двуспальная кровать, а рядом две миниатюрные тумбочки. У окна, занавешенного плотными бордовыми портьерами, располагался тяжелый письменный стол, несколько стульев и пара, мягких и очень удобных на вид, кресел. Несколько картин украшали стены. Все было подобрано со вкусом и выглядело весьма уютно. Едва ли стоило сомневаться, что Аверре отвалил за эти номера кругленькую сумму. Интересно, а его комната такая же или ещё роскошней?

– Устраивает? – поинтересовался он, выдыхая мне чуть ли не в затылок. Я точно парализованный застыл на пороге и не отвечал, пока мастер не втолкнул меня внутрь. – Ну, осмотрись же! Что ты встал?

Все еще в состоянии легкого ступора, я бросил рюкзак на кровать и первым делом подбежал к окну. Раздвинув тяжелые портьеры, впустил внутрь комнаты больше света, захлебнувшись открывшимся снаружи видом. Слов не найдется, чтобы описать его. Я и не предполагал, что мы забрались так высоко. Даже лишенный былого блеска, Мероэ оставался по-прежнему прекрасен и величав, а обветшалость некоторых зданий только придавала ему дополнительную живописность. Привычка скрывать от всех свои настоящие чувства, удержала меня от того, чтобы обернуться и с придыханием восхититься. Вместо этого я сдержанно произнес:

– Чем-то напоминает Риомм.

Батула мои слова как будто удивили.

– Разве ты был на Риомме?

– Нет, – качнул я головой. – Просто видел голограммы. Города, конечно, разные, но что-то общее между ними есть.

Какое-то время оба молчали, продолжая любоваться панорамой бронзовых шпилей и куполов, вздымавшихся над бесконечной растительностью.

– Ты прав, – наконец нарушил тишину мастер. – Занди строил утопическое детище, основываясь на том лучшем, что, по его мнению, имелось в столице Империи.

– Риомм в миниатюре?

– Лучший Риомм, – сказал он. – Вернувшись с войны, генерал был заражен идеей создания совершенного общества, в котором не существовало бы лейров и им подобных.

– В этом-то он и без того преуспел, – заметил я. – Кроме Адис Лейр в Галактике больше никого и не осталось. Мне кажется, Занди следовало поступить умнее и не пытаться строить что-то новое, а как-то преобразовывать уже имеющееся. Он мог улучшить мир, в котором жил, а не сбегать в другой. Столько сил было потрачено на освоение Боиджии. Представьте, что было бы с Риоммом, направь генерал свои ресурсы в иное русло.

Глядя на меня, Аверре только мягко улыбался.

– А кто бы ему позволил?

– Зачем бы ему спрашивать разрешения? – спросил я. – На его стороне была армия. И сила Иглы, о которой вы всё говорите. Как можно было не воспользоваться таким шансом и не установить собственный диктат в Империи?

Батул нахмурился.

– Лейры были уязвимы для Иглы благодаря своей связи с Тенями. Могла ли она навредить нормалам – неизвестно.

– Если только она вообще существовала.

– Ты снова за свое? Совет Империи, между прочим, тоже не был настолько уж уязвим. Думаешь, никто из политиков того времени не предполагал, что после войны Занди попытается захватить власть? Для них он всегда оставался огромной костью в горле, бельмом на глазу. Без сомнения он был крайне полезен, но и опасен тоже не в меньшей степени. Ему попросту не дали возможности проявить себя, отправив в ссылку от глаз подальше. Вот и все. Место, конечно, он выбрал сам и это была Боиджия, но я так и не нашел ни единого доказательства, чтобы он когда-нибудь пытался вернуться обратно.

– И вам это не кажется странным? – удивился я. – Имея на руках такие карты, он попросту отказался от битвы и добровольно превратил себя в затворника? Мне всегда казалось, что люди подобного склада обычно так не поступают.

– Много ты разбираешься в людях, – фыркнул Аверре, рассеянно почесав подбородок. – Я думаю, он был из тех редких личностей, кто надевал военный мундир лишь по необходимости. Возможно, он ценил жизнь куда больше, чем ты или я сможем когда-либо себе представить. Возможно, он понимал, какой ужасной находкой стал обладать и, прежде чем она попала не в те руки, спрятал ее от посторонних глаз.

– На Боиджии, – зевнул я, с внезапной остротой ощутив утомленность от поездки и всех сопутствующих ей переживаний.

– А где же еще?

– Ну-ну.

Пока мы препирались, тучи заново успели обложить город со всех сторон, окончательно спрятав солнце. В комнате сделалось значительно темнее. Глядя в даль, я сказал:

– Никогда бы не подумал, что одному человеку под силу создать целую колонию. Для этого нужно обладать очень редкими способностями и немалым числом последователей.

– Ты прав, – кивнул Аверре, усаживаясь во второе кресло. – В последователях Занди никогда не знал недостатка. Люди шли за ним, куда бы он их ни вел – в светлое будущее или же на смерть – с одинаковым упорством.

– А как насчет денег? Чтобы создать подобное чудо должны были потребоваться баснословные суммы.

– Об этом история умалчивает. Ни одного достоверного свидетельства о том, откуда брались деньги, мне найти не удалось. Но я не думаю, чтобы Занди пользовался финансовой поддержкой со стороны. Богатых и влиятельных друзей у него, конечно, всегда хватало, но такое ведение дел неминуемо поставило бы его в очень уязвимое положение, а, насколько я знаю, генерал ничто так не ценил, как независимость и свободу. Он был идеалист, спустивший на мечту все, что имел.

Последние слова Аверре заставили меня слегка пересмотреть уже сложившийся в голове образ гениального полководца. Генерал Занди больше не казался простым воякой, вдруг возжелавшим создать собственное маленькое царство. Скорей всего, это была попытка сбежать от диктатуры власти и создать более свободное общество. Единственная проблема заключалась в том, что освободившись от диктата над собой, он сам стал тираном, навязал собственную волю организованному им обществу. А это уже расходилось со всякими понятиями о свободе.

Будто в подтверждение этих мыслей, Аверре добавил:

– Кхамейр Занди любил власть, а это не самое подходящее качество для человека, стремящегося к всеобщему благу.

– Все равно у него ничего не вышло. – Отойдя от окна, за которым снова разразился ливень, я включил настольную лампу и уселся в свободное кресло. Оно оказалось до неприличия удобным. – Я имею в виду, Боиджия так и осталась вечным захолустьем, и никаким лучшим обществом здесь никогда не пахло.