– Вот-вот! – подхватил почин начальства Исиков. – Они же там не просто так все позволяют, даже эти мерзкие ежегодные демонстрации в защиту наркоты[38], они с подходцем действуют. Желаете дурью маяться – пожалуйста. А потом кинется дошедший до ручки наркуша на попятную лечиться, тут-то они его своими ценами за лечение и допекут…

– Гы-гы-гы, – заржал задержанный. – Лейтенант, вы просто чудо! Вас бы с лекциями в Амстердам, – всех бы на уши поставили…

Лейтенант, было, напрягся, нахмурился грозно, однако, заметив улыбку на устах начальства, сменил гнев, если не на милость, тона нечто ее напоминающее. Отдаленно.

– Амстердам, Виктор Александрович, – возобновил свои разглагольствования задержанный, – лишь подчеркивает тупиковость ситуации. С одной стороны кровососы-наркодельцы, с другой – борцы-инквизиторы, а посередке – их общее порождение: горе-наркоманы, которые не принимают наркотик, тем более не вкушают его, но «ширяются», «долбаются», «обкуриваются», «вмазываются» и «догоняются». Они превращают божественную эйфорию в примитивный условный рефлекс: пожрать, посрать да уколоться стоит у них в одном физиологическом ряду. Ни души, ни мозга, – одни неисповедимые инстинкты. Истинные гомо сапиенсы, порожденье мирового сообщества вселенской дури. По большому счету такие наркоманы очень выгодны некоторым государственным структурам, ведь ими так легко манипулировать, достаточно лишить их марафета, помучить в ломках и они пойдут на что угодно, лишь бы «поправиться». Вот если бы общество анонимных наркоманов вместо того, чтобы избавлять «оступившихся» от «наркотической зависимости», «возвращать падших» к «нормальной жизни» в этом ненормальнейшем из миров, попыталось бы помочь наркоманам научиться извлекать из эйфории не животное наслаждение, но духовное понимание и прозрение, то вряд ли его анонимность не была бы немедленно раскрыта и осуждена обществом «нормальных людей». Ведь «излечиться» все же легче, чем научиться мыслить широко и неординарно, овладевая в процессе постижения высоких истин эйфории навыком их приведения в интеллектуально-божественное соответствие с мелкими правдами стадного жития. Ибо наркоман, умеющий извлекать из кайфа нечто большее, чем кайф, никогда не нарушит детские табу и нормы общества, в котором ему выпало физически пребывать, – зачем орлу вмешиваться в распорядки муравейника? Однако общество делает все возможное, чтобы таких наркоманов не было. Его вполне устраивают примитивные наслажденцы, которые своим видом и поведением оправдывают негативное отношение к ним. Взгляните, люди добрые, какой он грязный, глупый, преступный и доступный для любых искушений дьявола! Поможем ему обрести вновь образ Божий, образ человеческий, такой как у нас! Ибо и мир наш хорош, и сами мы прекрасны, и станем еще прекраснее, когда, наконец, покончим с наркоманией, пьянством, буйством, табакокурением, завистью, тщеславием, национальными предрассудками, сословным чванством, половыми извращениями и неправильным питанием. Как только, так сразу – прилетит птичка каганочка и торжественно проверещит о своем благополучном прибытии…

– Слушай, парень, а ты часом не под балдой? – обеспокоился Исиков с притворным состраданием.

– Поверьте, я глубоко тронут вашим участием, лейтенант, и в порядке ответной любезности могу сказать, что, мучительно скорбя о вашей духовной ограниченности, все же отношусь к вам с искренней симпатией. Если этого недостаточно, давайте вашу баночку, – всегда готов поделиться мочой с родной милицией…

И парень с подкупающей непосредственностью полез расстегивать себе ширинку, за что схлопотал нехилый подзатыльник от нервного лейтенанта.

– Ну вот! – воскликнул пострадавший с веселой бесшабашностью. – А я еще, дурак, сомневался, думал, опять на Россию на матушку собак вешают. Оказывается ни хрена подобного, святую правду клевещут!

– Товарищ капитан, да он же под балдой! – воззвал Исиков к начальству. – Видите, совершенно неаденквантная реакция!

– Не аден-какая? – переспросил задержанный, дрожа губами от еле сдерживаемого смеха.

– Неадекватная, Белобородов, неадекватная, – удовлетворил праздное любопытство задержанного невозмутимый капитан, а озадаченному Исикову мягко объяснил, – Ошибаешься, лейтенант, он как раз по делу отреагировал: приравнял твой отеческий подзатыльник к бесчеловечной пытке.

– Как это? – опешил Исиков.

– А так. Недавно Международная Комиссия по правам человека в ООН-е доклад свой читала, ну и доложила, что в России милиция систематически пытает задержанных. Очень уж там по нашим задержанным убиваются, по ночам от сострадания глаз не смыкают…

– Выходит, я – палач?!

– Я пошутил, – поспешил разуверить нервного лейтенанта Белобородов. – Ну какой же вы палач? Вы, господин лейтенант, есть защитник общества от белой, пегой, бурой, зеленой и малиновой смертей! Именно благодаря вам и вашим товарищам по святой борьбе среди отдельных граждан нашего района все еще встречаются люди, не страдающие наркотической зависимостью, следовательно, ведущие совершенно здоровый, абсолютно нормальный, официально одобренный образ жизни. И что бы с ними было, если бы вы, господа сотрудники отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, не перехватывали столько дури, сколько вам позволят перехватить! Не сажали на скамью подсудимых мелких барыг и жалких кустарей-одиночек! Не висели бы дамокловым мечом над каждым крупным наркодельцом, отравляя вечным страхом их постыдное благополучие?..

– Исиков! – гаркнул Аргутинов так, что стекла в окнах звякнули. – Охолонись… А лучше пойди перекуси, а то ты слишком нервный, когда голодный…

Напор Исикова, пытавшегося вырваться из братских объятий сослуживца, заметно ослаб, речь приобрела членораздельность.

– Ну и выдержка у вас, товарищ капитан!.. А тебе, чмо обдолбанное, зачтется… Можешь челюсть заранее заказывать… Пусти, Джанаев, – последнее относилось к обнимавшему сослуживцу. Джанаев отпустил. Исиков вышел, даже не хлопнув дверью.

Помолчали. Пообсмотрели углы комнаты. Благо было их ажцелых восемь, всем хватило.

– Белобородов, – нарушил молчание капитан, – ты вроде бы парень неглупый. Как ты думаешь, почему я сижу и слушаю всю эту твою ахинею? И заметь себе – терпеливо слушаю…

– Не надо, капитан, – вздохнул задержанный и глаза его опечалились. – Вы прекрасно понимаете, что это не ахинея, а истинная правда. Если хочешь освободиться от невыносимого гнета, нужен гашиш…

– Не передергивай, Владимир, и не коси под идиота, словно ты не понял, что для Ницше, которого ты процитировал, таким гашишем была музыка Вагнера…

– Я и говорю, – вскинулся Белобородов, – не их поля вы ягода, капитан!

– Ну и не вашего кустарника малина, – не принял комплимента Аргутинов.

– Не клевещите на себя, Виктор Александрович, не надо. Признаюсь, я тоже сперва подумал, что вы слушаете меня, но не воспринимаете по существу, а только в обход, – как «вражескую пропаганду». Что думаете не о том, есть ли зерно истины в том, что я несу, а о том, где и у кого я всего этого набрался, и как бы на него вам выйти, выследить, схватить, припаять срок и отправить по этапу…

– Именно в этом и состоит моя работа: выследить, задержать с поличным и так далее. Наркотики делают личность бесполезной для общества…

– Наоборот, капитан, это общество своим бездумным отношением к наркотикам делает себя бесполезным и даже вредным для думающей личности…

– Это для кого, для орлов, которым до фени дела муравейника? – уточнил Аргутинов.

Юноша запнулся, зарделся, обескуражено покачал головой.

– Да… Вы, капитан, и с виду не просты и изнутри далеко не элементарны. Вы не из тех, кто связал свой интеллект в узел одной извилины и дал полную свободу остальным членам. Но вы, к сожалению, все еще остаетесь в рядах тех, кто слишком всерьез воспринимает свой организм, в особенности те его требования, над которыми не приходится ломать головы. Вы все еще лелеете мечту о себе, как о некоем органическом целом, и игнорируете все, что в примитивную схему индивидуальности не вписывается. Вся ваша диалектика имени печально небезызвестного Гегеля умещается в прокрустово ложе простейших двучленов: «я – не я», «жизнь – смерть», «дух – материя» и так далее, в том же гемютном немецком душке. Потому вами и правят две такие примитивности как Телесная Любовь и Желудочный Голод. Вам других правителей и не нужно, вам бы с этими справиться. Оттого все ваши благодеяния начинаются и заканчиваются одним и тем же: задать корму голодному. На то, чтобы угостить насытившегося беднягу любовью самой дешевой проститутки, сострадания уже хватает. На вашей убогой шкале ценностей это дело помечено как излишество… Вам, капитан, страшны не наркотики и не примитивные наслажденцы-наркоманы, но последовательное и осмысленное игнорирование ваших так называемых ценностей. Вы панически боитесь потерять свои ориентиры, лишится помочей вашей псевдогармонии, остаться без пространственных и временных привязок, к которым вы так прикипели душой, что уже и не сомневаетесь в их безусловности. Time is money[39], – вот закономерный итог вашего образа жизни, точнее: способа функционирования. Разве ваши иерархические учреждения – не опиумные видения ущемленных властолюбцев-крахоборов? Взгляните на политиков, капитан! Разве они в своем уме? То есть они-то, конечно, в своем, но можно ли эту маниакальную страсть к власти, к публичному фигурированию, к отвратительному лицедейству, к мерзкому интриганству, к смердящим тайнам полишинеля считать нормальным человеческим состоянием? Почему бы не признать стремление к власти (от которого бедное человечество страдает неизмеримо больше, чем от наркомании, алкоголизма и табакокурения вместе взятых) антиобщественной паранойей, социальным недугом вроде шизофрении, педофилии или скотоложства? Или хотя бы административно наказуемой привычкой? Хочешь пролезть в депутаты, становись на учет и плати штраф. Можно будет даже общество анонимных властолюбцев учредить. Двенадцать ступеней анонимного излечения от похоти командовать, вершить, руководить, напрягать подлый умишко «в масштабах мировой истории»… Спросите: как же тогда выбирать себе надзирателей? А очень просто: жребием. Поверьте, результат будет не хуже. Вместо этих паскудных выборов учредить лотерею, при которой выбор может пасть на любого совершеннолетнего гражданина страны…