На все перечисленные и не перечисленные вопросы ответ можно было получить только путем кропотливой, упорной, профессиональной работы. И сыскное подразделение агентства немедленно к ней приступило. Первым делом установили постоянные наблюдательные пункты возле усадьбы Лядова и возле «Амфитриты»: фотографировать, снимать на видеопленку, перехватывать радиопереговоры, вести тотальный учет всего и вся. Вторым – попытались внедрить семейство жучков в квартиру «Анюты», особняк Кульчицкого и пентхауз Марафета на крыше отеля «Тритон». Третьим делом значилась вербовка агентов-информаторов из числа обслуживающего персонала «Амфитриты», которая требовала определенной предварительной подготовки. Рыльца, естественно, у всех в пуху, но с теми, у кого он гуще, легче договориться. Четвертым, самым трудным делом, было попасть на «остров сокровищ», хотя бы на пару минут, чтобы взять пробу песка на его пляже, в существовании которого Аникеев ни минуты не сомневался. Было еще одно обстоятельство, нуждавшееся в уточнении, а именно: связывает ли Кульчицкого и Сичинаву что-либо еще, помимо обоюдной любви к теннису? Аникеев был уверен, что нет, но как профессионал, не мог позволить себе пренебречь проверкой, не убедиться лишний раз в порядочности своего бывшего начальства. Наконец для работы с «Анютой» была создана особая группа, куда вошли три лучших оперативника и уже известная читателю Дездемона (последнюю включили, как только стала известна нетрадиционная сексуальная ориентация фигурантки). Группе очень быстро удалось выяснить все несущественное, касавшееся паспортных данных. Родилась неподалеку, в жуткой дыре под названием Казачий Тын. Там же окончила среднюю школу и отправилась поступать в один из вузов Москвы. Дальше как отрезало. Ни названия вуза, ни адреса проживания в белокаменной. Ничего! Но ребята недаром в платежных ведомостях ежемесячно расписывались. Решили забросить сеть с другой стороны омута, со стороны мужа. Долго и кропотливо перебирали всех Бергов, даже в роман-эпопею Льва Толстого наведались – посмотреть из каких краев тамошний Берг родом. Не помогло. Выручила Дездемона со своим неизменным интернетом. Раскопала где-то, что был этот Берг австриец, русскую красавицу в жены себе отхватил, да что-то у них там не заладилось в семейной жизни: прожили бездетно года три и разбежались. Она в Англию, к дяде. Он в Бразилию – к любовнице… Задумался Аникеев глубоко и основательно, куда агента в командировку снаряжать: в Австрию, в Англию или все же в Бразилию. Надо бы, конечно, во все три сразу, да бюджет кусается: перерасход… Тогда-то впервые Аникеев и упомянул о своих трудностях в связи с делом Лядова в ежеквартальном отчете (адрес – почтовый ящик, место отправления – всякий раз новое, иное, не повторяющееся). А в ответ получил добро и льготную ссуду. И вот сидел в служебном кабинете и размышлял, а не обратиться ли ему за помощью к учителю своему, к Хайнцу Редеру, чем орлов своих гонять по заграницам без знания языка, местности, обычаев, нюансов? И все больше к этому мудрому решению склонялся, когда вдруг раздался телефонный звонок и притомившаяся от долгого молчания трубка заговорила простуженным басом Мамчура.

– Простите мне мою неловкость, бестактность и непочтительность, но я хотел бы знать, Санек, какого хрена ты так спокойненько бормочешь «да», когда на интересующем тебя объекте творится черти что, причем в международных масштабах? Разве твои гаврики не доложились?

– Ты о чем, Микола? – улыбнулся Аникеев. Ему показалось, что Мамчур слегка подшофе, а он прекрасно знал, сколько тому надо выпить, чтобы достичь этого «слегка», как знал и то, что Мамчур предпочитает угощаться, а не угощать, тем более, будучи на службе.

– Я не о чем, я – о ком. Я о ней, о загадочной твоей «Амфитрите»…

– В чем дело? – мигом насторожился Аникеев.

– Ты что, в самом деле не в курсе? – удивился Мамчур. – Только не говори, что снял свой НП, разрешив как раз сегодня твоим соколикам расслабиться…

– Микола, не томи душу! – взмолился Аникеев.

– Так, похоже, дисциплина в частном сыске достигла уровня сыска государственного, с чем я ее и поздравляю…

– Мамчур, ёперэсэтэ!

– Неуставная лексика в эфире! Жаль, я не из полиции нравов, я б тебе такой счетец прислал… Ну ладно, ладно, так и быть, просвещу тебя бесплатно, хотя бутылка с тебя… Ты там сидишь или стоишь? Если последнее, то лучше сядь и слушай. На твою «Амфитриту» совершено нападение. Время – примерно семнадцать-тридцать…

Пальцы Аникеева, сжимавшие трубку, побелели, лицо пошло красными пятнами, под ложечкой заныло от нехороших предчувствий. Что творилось в голове – описанию не поддается. Он с большим трудом дослушал до конца не страдавшее многословием сообщение Мамчура, явно наслаждавшегося ситуацией.

– Я понимаю, Саня, тебе не терпится съездить на НП, выяснить, в чем дело. Я собственно, для того и звонил, чтобы узнать кое-какие подробности, думал, от твоих ребят ничего не укрылось… С точки зрения закона, дело выеденного яйца не стоит. Пострадавших немае, но уж дуже все это интересно. Особенно этот герой мне любопытен. Странный парень, хотя с виду и славный. Так что ты уж по старой дружбе не оставь меня без сладкого…

– Хорошо-ладно-обязательно!

Аникеев нервно переложил трубку из правой руки в левую и попытался связаться с НП-2, находившемся не далее как в семидесяти метрах от «Амфитриты». Ни по мобильнику, ни по спецсвязи никто ему не ответил. Беспощадно матерясь, стал лихорадочно собираться в дорогу. Надел на себя сбрую с кобурой, сунул в нее любимый «Магнум», облачился в просторный летний пиджак, положил в боковой карман «беррету» со спиленной мушкой (чтоб не цеплялась за материю при срочном извлечении), приладил к левой лодыжке миниатюрный «астра-каб» в бархатном чехольчике (назвать эту фитюльку кобурой язык не поворачивается). В задний карман брюк запихнул нож-самострел, в нагрудный пиджака – боевую авторучку, заряженную мелкокалиберным патроном с разрывной торидовой пулей. Прихватил до кучи вакуумную гранату, шприц-пистолет и электрошоковое устройство. Попрыгал перед выходом – не звенит ли? Прислушался – вроде не слыхать. И бегом на стоянку к своему «джипу» неприметно-серого цвета…

По дороге вспомнил вызвать подмогу, – включил радиосигнал боевой тревоги.

…Спокойно, парень. Спокуха, заводной. Никуда она от тебя не денется. Сейчас оросит кустик минеральными девичьими соками и вернется на алею. Еще бы не оросить, – столько пива, дуреха, выдула, все ждала, томными взорами народ доставала: вдруг кто клюнет? Клюнули трое. Не сразу, в течение часа. Сначала пидор в красной маечке клюнул носом в салат. Потом рыхлый мальчик лет шестидесяти задремал в обнимку со своим прекрасным настроением. Ну а в конце самый многообещающий, – мечтательный юноша в пляжном халате, таращившийся на нее чуть ли не с полчаса, очухался и поспешил в сортир догоняться, пока отходняк не нагрянул незваным татарином… Что-то долго она там флору кропит, в волшебную сказку своим свободным я вливается… Господи, только б не понос! Спаси и помилуй! Именно в этой последовательности… Может, ухо к земле приложить, обстановку аудиально разведать? Приложу, разведаю. Пахнет-то как божественно! Кто-то, слыхать, сосиску не доел, уронил от пресыщения, а она и рада стараться – разложиться на ингредиенты: крахмал, соя да курятина. Букет гурмана!.. Чу! Кто это там идет, легкими ножками землю-матушку попирает, на зов сердечный девой закатной является? Я звал тебя и рад, что вижу. Чичас мы с тобою завтра с надысь огнем соединим! И нечего глазки пучить, звездой-недотрогой прикидываться. Дано тебе тело, а что делать с ним, я тебе вон за тем кипарисычем растолкую. А будешь вопить и брыкаться, коза недоенная, подруга вечерняя, я тебе зубки в вопилку вобью и уши пообрываю… Нет, не оба, а все четыре: верхние и нижние. А потом еще вот бутылочку в пиписечку вставлю, да не горлышком, а донышком, – увеличу пропускную способность вечного кайфа! Будешь баночками из-под майонеза, как курочка Ряба яйцами Фаберже, нестись. Куд-куда, куд-куда… Куда? Ах ты… еще и бегать умеешь, легкоатлетичная ты моя! Ну, побегай, побегай… Бежала лань быстрее труса, быстрее хаоса от нуса… Забуксовала? Умаялась? Приляг, отдохни. Кто ляпнул, что в ногах правды нет? Очень даже есть. Особенно вот в этаких прекрасных, чьих пленником счастливым вот-вот я окажусь. Короче, не ссы в трусы, в получку купим тазик. Или гробик, если не перестанешь своими скандальными воплями лишать кипарисы последних иголок…