Но не зря бывший «бэх» в Германии стажировался, каждое слово Хайнца ловил, на воображаемый ус мысленно наматывал. Неадекватное решение – вот что необходимо сообразить. И Аникеев принялся изо всех сил напрягать соображалку. День напрягает, два напрягает… В ночь со второго на третий приснился Аникееву вещий сон. Будто бы сдал его со всеми потрохами Лядову новый его сыскарь, любимый племянник высокопоставленной и весьма преполезной для агентства тети. Так он и поступил. Вызвал парня, объяснил ситуацию (про сон, правда, умолчал, поберег психику молодого сотрудника), оказал высокое доверие и послал в бой.
По задумке Аникеева, Володя (так звали новенького) должен был лично вычислить домашний номер телефона Лядова, связаться с ним и поведать ему популярную евангельскую историю следующего примерно содержания: «что вы дадите мне, и я вам предам Его?» Главное, чтобы он при этом мог натурально заикаться от волнения и жадности, проявлять недоверчивость и скрытность: дескать, назвать бесплатно имя человека, подкапывающегося под вас, господин Лядов, мне, извините, уважение к вашим миллиардам не позволяет. Так что вы пока решайте там, сколько вам не жалко отвалить за жизненно важную для вас информацию, а я вам перезвоню…
Володя оказался парнем шустрым и смекалистым – сразу направился в телефонную компанию, познакомился с носителем нужной информации под видом пострадавшего от компьютерного произвола, выслушал стандартную отповедь, которую выдают там по первому требованию любому жалобщику («за безошибочность электронных агрегатов компания ответственности не несет»), разыграл как по нотам крайнее возмущение, пообещал заразить их компьютер нехорошей болезнью и гордо удалился, чтобы воспользоваться запасным вариантом. Запасной вариант – знакомый хакер, которому Володя посулил сканер суперновейшей модели (Аникеев был вынужден впоследствии выложить за эту кучку проводков кучу баксов), без особого труда проник в банк данных телефонной компании, вычислил нужный номер, а затем, за отдельную плату (системный блок с труднопроизносимым названием), привел в исполнение угрозу, обещанную заказчиком в расстройстве чувств несговорчивой телефонистке. (Как позже объяснил Володя, шел он соблазнять ее по всем правилам детективной науки, но девушка оказалась настолько же некрасива, насколько и нелюбезна, так что пришлось на ходу менять свои планы.)
Ровно через сутки после получения задания, Володя вступил в контакт с особо приближенным к объекту лицом. В виду того что означенное лицо оказалось дворецким, выписанным из Англии, а Володя изучал в школе французский, разговора по душам у них не получилось. Возникла необходимость в срочной замене. Вместо выбывшего из игры условно франкоязычного Владимира Нечаева, в игру вступил номинально англоязычный Петр Оленухин. Вооружившись неподъемным оксфордским словарем, Петр рьяно принялся за дело и, спустя два дня, добился со стороны несговорчивого дворецкого не только понимания, но даже разговора с личным секретарем мистера Лядова мистером Шумилиным. Последний, моментально распознав по произношению Петра его национальную принадлежность, предложил перейти на родной абоненту язык, после чего бойко затараторил на постороннем языке, однако, будучи прерван эмоциональной русской идиомой, совершенно неумышленно слетевшей с языка Оленухина, перешел на русский и долго выражал свое удивление тем, что Петр не уругваец, «потому как вы, голубчик, говорите по-английски в точности как наш большой друг дон Глинкоэ…» И так далее. В конце концов, истомившийся Оленухин был вынужден передать свое заманчивое предложение через секретаря.
Второй звонок, предпринятый, согласно договоренности с секретарем, спустя несколько часов, вселил в них надежду. Петру назначили время и место встречи. Разговаривал с ним все тот же Шумилин, причем все тем же, исполненным доброжелательности и любезности тоном, что сочли хорошим знаком. Оленухина обвешали миниатюрными микрофонами и под неприметным конвоем из трех автомобилей сопроводили до места – скромного грузинского ресторанчика под названием «Духан». Метрдотель немедленно провел Оленухина в отдельный кабинет. С этого момента всякая связь с ним прервалась. Микрофоны безмолвствовали, как отключенные, ребята изнывали от беспокойства, Аникеев нервничал. Через два часа он дал команду войти в ресторан двоим и, не привлекая внимания, разведать обстановку. Вошли, разведали, но Петра нигде не обнаружили, хотя умудрились как бы невзначай заглянуть даже на кухню…
Ночь выдалась, мягко говоря, тревожная. Ресторан пока не трогали, но взвод поднятых по тревоге охранников готов был в любой момент ворваться в него с двух – парадной и черной – сторон и устроить персоналу допрос с пристрастием. Пара арендованных вертолетов ожидала команды Аникеева, чтобы высадить в лядовском поместье штурмовой десант. Шесть автомобилей с сыскарями прочесывали район вдоль и поперек. В агентстве, в полководческом одиночестве томился за пультом связи Аникеев, контролируя, координируя, управляя, вселяя бодрость и уверенность в конечном успехе. А про себя думал о том, какой бесценный опыт работы с миллиардерами они приобретают этой сумасшедшей ночью… Личный состав охранно-розыскного предприятия «Дельта-Поиск», несмотря на суету и напряжение, тоже роздыха мозгам не давал, – выдвигал версии, строил предположения, предвосхищал события и преисполнялся верности к фирме, не бросающей в беде своих сотрудников, не стоящей ради их спасения за немалыми расходами. Правда, и тут нашлись умники (а где их нет?), додумавшиеся до того, что будто бы весь этот шухер с пропавшим Петрухой есть специально спланированная руководством операция по внушению лояльности в благодарные сердца служащих…
Ночь клонилась к утру, и Аникеев уже объявил пятиминутную готовность группе захвата, дежурившей возле ресторанчика, когда на столе у него зазвонил телефон. Недовольным, заспанным голосом трубка сообщила, что Аникеева, Александра Николаевича, вызывает город Рим. Затем он услышал голос Петра Оленухина – одновременно приподнятый и озадаченный. Петр просил не беспокоиться, уверял, что с ним все в порядке, утверждал, что они с этими картинами знатно облажались, поскольку все холсты документированы, сертифицированы, застрахованы и вообще не вписываются в тему, так как являются официальным вложением личных капиталов господина Лядова. Кроме того, удостоил похвалы ресторан «Сибила», выразил восхищение интерьером отеля «Валадиер», а также попросил передать своей супруге, чтобы не волновалась, если он дня на три задержится по делам в Италии… Напрасно ошарашенный Аникеев перебивал его, требуя объяснений. Ни на один вопрос (в том числе: каким образом Петр исчез из «Духана», очутился в Риме и, самое главное, что стряслось с микрофонами) вразумительного ответа Александр Николаевич не получил. Связь прервалась. Аникеев удрученно закурил любимый «Camel». Да, силен Лядов, ничего не скажешь. Буквально не подступиться к негодяю. Но ничего, дайте срок, уж Аникеев с его тренированным чутьем на всякую видимость законности обязательно откопает необходимый материал для удержания на коротком поводке распоясавшегося олигарха. У каждого должен быть, а значит, есть свой скелет в шкафу. И его, Аникеева, задача – свести с этим скелетом детальное знакомство, чтобы в случае неповадных действий со стороны хозяина шкафа, подвергнуть его шоковой терапии. В том числе бескорыстным шантажом: мол, держитесь, господин финансовый воротила, в рамках приличия, блюдите закон и порядок не только на словах и бумаге, но и на самом что, ни на есть, настоящем деле, иначе придется преподать вам урок политеса. Нет, не тот, который был преподан в свое время господину Харченко (хотя и тот урок даром для последнего не прошел, вынудив его бросить свой малопочтенный бизнес по изготовлению порнографических открыток и вернуться к прежней своей исконной профессии уличного фотографа). На сей раз пострадает не чья-то ни в чем не повинная иномарка, а чье-то дутое реноме… Так успокаивал себя Аникеев. Держал удар. Смолил «Camel». Но тут зазуммерила спецсвязь, и группа захвата принялась докладывать о первых результатах начавшейся несколько минут назад операции. Охрана обездвижена, персонал повязан, клиенты успокоены, директор «Духана» начал давать показания: клянется мамой, что ничего о нашем Петре не знает…
