Отто Крамер взял Хенни из села ещё в четырнадцать лет служанкой. Ему к тому времени уже минуло тридцать лет. Хотя семья девочки жила бедно, дома её любили, она была весёлой и задорной. В пятнадцать лет у Хенни был первый выкидыш. Когда ей было шестнадцать, Отто, любивший простые решения и не хотевший озадачивать себя поисками жены, обвенчался со служанкой. Они потеряли еще троих детей. Муж говорил, что это из-за того, что Ханни – грешница и нещадно бил её за это. Ханни не могла понять, за какие грехи её наказывают Бог и муж, но истово молилась. Наконец, появился Карл. Отец в старшем сыне души не чаял. У Хенни появилась надежда. Она думала, что в семью пришел мир и покой. Потом родился Буссо. Он прожил всего годик и умер от скарлатины. К тому времени войны стали потихоньку стихать и начались проблемы в меняльном деле. Отто снова стал мрачным, как будто устал радоваться жизни. Рождения Генриха он, казалось, не заметил вовсе.
Чем хуже шли дела в конторе, тем реже приходило к Отто Крамеру хорошее настроение. Да и эти моменты замечали далеко не все. Только Хенни, тело которой немного отдыхало от тычков, щипков и побоев. Некоторое подобие улыбки, а иногда и незамысловатую шутку отец дарил только старшему сыну. С ним обсуждал дела, давал поручения, оставлял за себя в конторе. С Генрихом общался редко, по необходимости. Занимаясь большую часть своего времени в школе или гуляя с друзьями, Генрих редко занимался делами семьи. Карл пытался исправить это положение. Он всеми силами пытался наладить семейное дело, и в этом ему нужен был помощник. Да и с братом всегда веселее. Старший брат давал младшему мелкие поручения, учил заполнять книги, объяснял стоимость монет. Генрих уже начал разобраться, как вести себя с разными клиентами, кто за обол19 удавится, а с кого и пару лишних серебряных крейцеров20 или пражских грошей21 стрясти не грех.
Сегодня на душе Генриха было особенно тоскливо. Он всегда ждал Рождество, любил угощения, гуляния, петь гимны под дверями зажиточных горожан и получать за это сладости, играть в снежки и кататься с горки возле ратуши, просто бездельно гулять с друзьями по улицам, разглядывая украшенные дома. О друзьях думать вообще не хотелось. Мальчик знал, что если он что-нибудь не придумает, не изменит ситуацию, его голова взорвется от мрачных мыслей, повредив осколками окружающих. Генрих решился и заговорил с отцом:
– Отец, я уже заканчиваю школу. Пора мне о будущем подумать. В Конторе Карл справляется. Я решил стать военным. Поеду на восток, в Венгрию. Вступлю в Орден Дракона22 ландскнехтом23, буду в крестовых походах биться. Мне бы только денег немного на дорогу, да на снаряжение. Я потом все верну, наёмники много зарабатывают. Не считая добычи.
Вначале пылкая речь Генриха, под взглядом отца становилась все неуверенней и тише. Взгляд мог означать, что обладатель этого лица только что наелся незрелого терновника и закусил клюквой, Отто слушал грозно сдвинув брови и скривив рот, потом неожиданно расхохотался, чего домашние не видели уже много лет:
– Посмотрите, я вырастил нового Фридриха Барбароссу24! Я думал, как поправить дела? А Генричек всё решил! Привезёт три воза добычи, и мы богаты! Конечно же, я куплю тебе баварские доспехи, двуручный меч и андалузского жеребца, – отец отхлебнул вина из кружки и разорвал руками щуку. Хенни тут же снова наполнила кружку мужа.
– Тогда отдайте меня на обучение в университет, в Кёльн, – Генриху не хотелось оставаться в Шлеттштадте. Он решил идти до конца, – я узнавал, там обучение для бедных два гроша стоит за половину года.
– Отпустите его, отец, – поддержал брата Карл, – мы с Вами в конторе сами справимся, а Генрих после обучения уважаемым человеком станет, знакомство заведет. Может он в церкви служить будет, или в ордене, так нам поборы поможет снизить.
Отто задумался, съел кусок рыбы, потянулся за колбасой. Карл знал, какие струны нужно задеть в душе отца. После долгого молчания, глава семьи проговорил, обращаясь, как всегда, только к старшему сыну:
– Ты прав, в конторе от Генриха толку никакого нет. Я смотрел сегодня книги. На прошлой неделе он умудрился за яблочный гульден25 отсыпать серебра как за венгерский дукат26. Так мы быстро по миру пойдём. Однако в Кёльн ещё добраться нужно. Да и жизнь там дорогая. Проездит зря, да не примут в университет. Там поумнее поступают, чем из счётной школы, – Отто наконец посмотрел на Генриха, – пойдёшь в местную латинскую школу при ордене доминиканцев. Там или священником станешь, они на нашем горбе неплохо поживают, или до университета доучишься.
– Но, отец!
– Об этом разговор закончен.
Ночью Генрих вышел из комнаты по малой нужде. Проходя мимо комнаты родителей, он услышал тихий разговор. Мальчик остановился. У него, как у любого существа, попавшего в ситуацию, когда поток жизни смывает его с места, которое, может быть, и не было настолько уютным, но было привычным, зародилась надежда, что сейчас всё исправиться и пойдет по-прежнему. Генрих прислушался. Он, как любой ребёнок в своём детском эгоизме, думал, что мать именно сейчас защищает его перед злым отцом. Но разговор шёл совсем о другом. Говорил отец:
– Если ты позволишь себе стонать и улыбаться, как в прошлый раз, я тебя снова поколочу.
Голос, явно принадлежавший матери, отвечал:
– Но мне приятно быть с тобой. Я рада доставлять удовольствие своему господину.
– Доставлять удовольствие, а не получать! Удовольствие от соития получают только шлюхи, совокупляющиеся с Дьяволом. Ты, видимо, ведьма. Так я из тебя демона и вышибу.
Потом послышалась серия глухих ударов. Потом слышны были только плач Хенни и тяжелое ритмичное сопение Отто.
Глава 2
Пасха в 1461 году от Рождества Христова выдалась ранняя и пришлась на 7 апреля. Снег на полях уже почти подтаял, оставшись только грязными пригорками в тени леса и по северным склонам оврагов. В городе Шлеттштадте не осталось ни упоминания о прошедшей зиме. Небо не жаловало солнышком, но и осадков из низких серых туч не посылало. Пасхальные торжества отгремели и жизнь снова потекла своим чередом.
Генрих Крамер открыл тяжелую дубовую дверь и зашёл в Пробство святого Доминика, находящееся рядом с церковью святого Георга. Здесь же находилась и латинская школа, войти в которую можно было через главный вход с улицы святой Варары Илипольской. Настроение было отвратительным. У городской стены, там, где к ней примыкала улица Кожевенников, шёл нескончаемый ремонт городской стены, тяжёлыми телегами из мостовой выбило несколько камней. Когда таял снег и разлились сточные канавы, ямка наполнилась продуктами жизнедеятельности горожан. Вот в эту ловушку и шагнула нога Генриха. Теперь ноге было холодно, а вокруг распространялся характерный запах.
Мужчине уже минул тридцать первый год. Роста он был среднего. Телосложение не то чтобы грузное, но какое-то рыхлое. Покатые плечи, тонкая шея и уже наметившееся брюшко не позволяли заподозрить мужчину в склонности к физическому труду или ратным забавам. Балахон белой монашеской рясы, подпоясанный кожаным ремнем, скрывал недостатки фигуры. Хотя Генрих не давал обет и официально монахом не был, тонзуру на голове выстриг. Она скрывала раннюю лысину. Школу Генрих уже закончил, но уходить было некуда. Родители умерли. Брат Карл не выдержал конкуренции с крупными компаниями в уже повсеместно называемом на флорентийский манер банковском деле, разорился и спился. Он скончался прошедшей зимой, замёрзнув на пороге заложенного за долги дома. Благо, что семьёй обзавестись не успел. Ещё задолго до того хозяин лавки Гельмут Ланг, к дочке которого Карл сватался, узнал о бедственном состоянии будущего зятя. Он внес щедрое пожертвование в Церковь Святого Георга и, заручившись одобрением Преподобного Йохима Риттера, расторг помолвку.