Проходя мимо станционных светофоров, мы со Славкой достали тряпки и принялись протирать пыль с сигнальных линз. Когда мы только устроились в бригаду, помощник бригадира каждый раз делал нам замечания, когда мы просто так проходили мимо светофоров:

– А пыль протирать будет Пушкин?! – кричал громкоголосый Щербаков, – или вы думаете, что тут эльфы работают?!

Вот и теперь, несмотря на паршивое состояние, инстинкт сработал, все-таки, работа – есть работа. Мы со Славкой остановились, достали по чистой ветоши и стали протирать осветительные элементы конструкции, но бригадир обернулся и скомандовал нам бросить это дело, – не сегодня, – буркнул Ильич. Пройдя вперед еще метров двести, бригадир остановился.

– Кажется, где-то здесь… Вячеслав, доставай приборы и инструмент. Максим, зачисти пока желоба на рельсах, чтобы напряжение померить.

Сам бригадир достал рацию и отойдя в сторону попытался вызывать Щербакова.

– Да черт бы его побрал! – наконец сказал он, когда заместитель ему так и не ответил.

– Да, работают они, наверное, а сумки с рацией на платформе оставили, – успокоил бригадира Славик.

Василий Ильич вернулся к нам и под его руководством мы быстро нашли и заменили неисправную перемычку. Когда уже мы со Славкой начали складывать инструмент, рация бригадира ожила и из нее послышался голос Щербакова, который сообщил старшому, что они по два раза замерили напряжение на всех контактах, но так ничего не нашли.

– Все в норме, – подытожил Андрей Васильевич.

– Да где ж в норме, когда дежурный жалуется, что контроль теряется?! – вспылил Ильич. Андрей, ты не спеши, еще раз осмотри контакты. Ты схему же взял? – ну так проверь все по схеме! Да не ори ты, а схему смотри.

Убирая инструмент обратно в сумку, мы со Славкой переглянулись. Судя по этому разговору, ночь у нас обещала быть длинной.

– И как мы на Маяковскую попадем? – задал наш общий вопрос Славик.

Ильич посмотрел на нас долгим взглядом, потом, видимо, принял решение:

– Да вы то там зачем? Там бы и Щербакова было достаточно, если бы он на схему смотрел внимательно. Смотрел и думал, – добавил Ильич. Я на станцию пойду к дежурному. У них машина дежурная должна быть, попрошу, чтобы меня на Маяковскую подбросили. А вы инструмент собирайте и обратно идите. Максим, вы ж тут без меня не заблудитесь? – спросил бригадир, обращаясь ко мне.

Я мысленно прокрутил в голове обратный путь, прикидывая, стоит ли срезать боковыми служебными туннелями, или идти вдоль путей. Но Славик, как всегда, влез в разговор и ответил вместо меня:

– Конечно дойдем! Что ж мы, первый день, что ли?!

Василий Ильич окинул нас долгим взглядом, потом вздохнул и не прощаясь повернулся, быстро зашагав обратно на станцию.

– Ух, повезло, – сказал Славик, глядя бригадиру в спину, – я уж думал, что сейчас на Маяковскую поедем, а там и без нас хорошо.

– Дежурная машина у них для других целей, – ответил я, – одного Ильича, скорей всего, довезут, а вот вместе с нами, уже не факт.

Мы запихнули весь инструмент в сумку, проверили, что ничего не забыли и сев, прямо посреди путей, закурили. По инструкции сидеть на путях запрещалось и будь тут Ильич, он принялся бы ругать нас, как нарушителей – рецидивистов, но его тут не было, и мы расслабились. Славка дотянулся до своей сумки и вынул оттуда объемистый, блестящий. Вообще, в его малогабаритную наплечную сумку влезало многое, непонятно как, он умудрялся запихнуть туда, помимо мобильника, кошелька и сигарет, еще термос и всякую ерунду. Красный пузатый термос закрывала маленькая зеленая крышка, отвинтив которую, Славик налил в нее же холодную прозрачную жидкость. Как я и догадывался раньше, в термосе у него был не чай.

– Ну что, Максимка, по глоточку?

Меня всегда жутко злило, когда меня называли Максимкой, но мы с Бориком давно научились пропускать мимо ушей подколы друг друга. Я взял у него из рук зеленый колпачок с содержимым и осушил его одним глотком. Холодная жидкость, отдававшая мятой, обожгла горло. Терзавшее меня чувство тревоги тут же прошло, даже внутренний дискомфорт стал ощущаться, как нечто естественное.

– Я давно знал, что у тебя там не чай, в этом термосе, – сказал я Славке.

– Одно дело знать, а другое, видеть, – ответил он. Еще будешь?

С полчаса мы сидели и курили, пока не выпили все содержимое термоса. Из закуски у Славика было две шоколадки, которые, как ни странно, очень подошли к холодной водке со вкусом мяты. Конечно, на рабочем месте это строжайше каралось, но мы были в стороне от станции, поэтому нас навряд ли мог кто-то увидеть. Сперва мы молчали, прислушиваясь к звукам подземки. Я когда-то читал одну статью в газете, где автор описывал сложные условия работников метрополитена. Дескать, им приходиться работать в кромешной темноте и полной тишине и как это плохо влияет на психику. Еще, по-моему, там было сказано про огромных крыс, размером с таксу, стаи которых бегают по лабиринтам подземки и нападают на людей. В последнем я и тогда сомневался, а вот по поводу первых двух, теперь тоже могу сказать, – это полное вранье! Собственно, враньем в той статье было все – от первого, до последнего слова. Никаких такс в метро никто не встречал, освещение на стенах, в большинстве своем, работало исправно и давало, пусть тусклый, но свет. И полной тишины в подземке никогда не было. То где-то щебень просядет, то со стены, или с потолка, кусок штукатурки отвалится, где мыши пробегут. Естественно, это все не так громко, как днем, но, когда ты один в полумраке подземки, да еще и ночью, все эти звуки воспринимаются по-другому. Работы под землей в одно лицо запрещены по технике безопасности, возможно, этот запрет продиктован особенностями человеческой психики. Когда я только начинал работать в метро, даже в присутствии коллег по бригаде, пугался всех этих непонятных звуков и шорохов под землей, мне часто казалось, что за мной что-то крадется в полумраке тоннелей. Но потом понял причины этих звуков, или просто привык к ним. А еще, в самом начале моей трудовой деятельности под землей, я часто любил немного отстать от остальной бригады и шагать одному по туннелям метро, пытаясь представить, что ощущает космонавт, находящийся в полном одиночестве на борту космической станции, удаленном от остальных людей сотнями километров. Из этих размышлений меня вывел Славик.

– Что-то мне всегда не по себе на этой станции. Нет, не то, чтобы мне под землей некомфортно… Я себя нормально чувствую на других станциях, вот, например, когда мы работаем у себя на Аэропорту, или, скажем, на Речном вокзале, то все нормально. Но, стоит мне только подойти к Соколу, со мной начинает твориться что-то неладное. Глаза слезятся, не могу вдохнуть полной грудью, а если нахожусь тут более часа, то вообще, мутить начинает и в голове шумит. Мне про эту станцию кто-то в институте рассказывал, что тут какие-то секты были и ритуалы проводили с жертвоприношениями, ты про это не слышал, Макс?

В отличии от Славки, я не поленился почитать про станции метро, на которых работал. В числе прочих, мне попадались статьи и про станцию Сокол, которая пользовалась плохой репутацией среди экстрасенсов, которых, в последнее время, было, хоть отбавляй. Было там и захоронение времен первой мировой войны, и расстрелы попов с белогвардейцами в процессе революции. Но сейчас, находясь в душном туннеле глубоко под землей, мне об этом вспоминать совсем не хотелось. Поэтому, я ответил, не вдаваясь в подробности:

– Читал когда-то, что тут после революции расстрелы были. А про секты это все байки, ты сам подумай, ну откуда тут сектантам то взяться? Днем тут народу полно, на ночь все закрывают и охрана, поди, не для мебели поставлена, – вспомнил я говорливого охранника на Савеловской, которого Славка окрестил Гиви.

– Ну почему байки, – у Славы после выпитого была большая охота поговорить, – они могут сюда днем спускаться, когда метро открыто, а потом прятаться где-нибудь под землей, пока не закроют, вон сколько тут ходов разных, – махнул рукой Славка в ту сторону, откуда мы пришли. А уже ночью выходить и проводить свои обряды сатанинские.