– Парламент не позволит Мастерсу развернуться. Мы будем блокировать каждое его решение, постепенно наращивая влияние и собирая одну треть голосов для процедуры импичмента. И он остается под нашим полным контролем.

– Разве это не прекрасно? – напрочь игнорируя окружающих, Кардинал вскочил с кресла, дабы поприветствовать будущих безоговорочных правителей страны. – Разве это не то, чего ты хотела так давно? Влияния? Власти?

– Твою же мать, – пробормотал Салливан, находящийся под впечатлением от услышанного. Хотя и подсознательно сомневаясь в радужных перспективах такого сотрудничества. – Виктория, ты вообще слышишь этот бред сумасшедшего? Неужели ты действительно рассчитываешь на него? На человека, который устроил кровавый террор и перебил десятки наших людей?! А теперь этот ублюдок любезно предлагает ввести их братию в парламент как партию?

– Мы уже много раз это проходили, Марк. Я не имею никакого отношения к тем побоищам. Ибо в ту судьбоносную ночь находился в квартире твоей работодательницы. Нужны подробности или ты сам догадаешь, о чем речь? И, к слову, я здесь живу как полноправный член общины. Еще и с определенными привилегиями.

– Довольно, – холодным тоном предупредила Перри, выдернутая из пучины сладких обещаний. – Как мы можем помочь сейчас?

– Собрать деньги для выкупа и следовать моим дальнейшим инструкциям. Разумеется, я сообщу результаты каждой встречи, проведенной с группами влияния. Пока что идут торги. Они желают точно просчитать, с кем им будет выгодно плыть в одной политической лодке. Знаете этот тип людей, которые всегда ищут выгоды? Вечно мечущаяся из угла в угол грязь. Ни совести, ни чести. – по-видимому, свежая рана давала о себе знать, раз прожженный политический циник Волкер перешел на оскорбления. – Как бы там ни было, меня радует, что СБР лояльны к нам. У них там тоже идет ожесточенная внутренняя борьба за влияние. И побеждает наш кандидат – Мэтт Раф. Он, кстати, друг детства вашего Гудвина. Ирония, не находишь? – оскалившись, Арман ненадолго погрузился в молчание. Был слышен только звук печатания текста на клавиатуре и легкий кашель вечно больного Зингера. – Что с армией?

– Как обычно – хотят денег и гарантий.

– А кто не хочет? – фыркнул Волкер, на сей раз вертя в руках телефон. Несмотря на внешний лоск, он тоже утомился вечной погоней за результатом, часто не оправдывающим ожидание. – Ладно. Я буду держать тебя в курсе. Только, пожалуйста, на этот раз возьми трубку.

– Будешь вспоминать о том случае до конца дней своих? – на секунду расслабившись, Виктория получила еще один несправедливый удар. – Я уже объяснила, почему не могла ответить. Очень деликатно отвергала предложение Мастерса похоронить тебя заживо и распить бутылку вина на твоей свежей могиле.

– Или же пила с ним это вино на брудершафт? – Регент не мог признать, что нуждался в ней в тот момент. Ему было проще причинить боль, равнозначную испытанной. Так они существовали уже больше четверти века.

– Пошел вон отсюда.

Демонстративно хмыкнув, Арман проследовал к выходу, не попрощавшись. Несчастный юрист, еще не привыкший к бурным сценам двоих вечно соперничающих любовников, вежливо кивнул на прощание и побежал за начальником. Будучи астматиком, он останавливался через каждый метр и задыхался. Но это никого не разжалобило. Маркус, в свою очередь, посидел минут пять, а затем молча удалился. Он изначально не понимал, почему позвали именно его, если некогда желанный пост второго лидера был передан родственнику Виктории. Возможно, внутри все еще гнездилась справедливая обида, но гордость не позволяла озвучить ее. В конце концов, он ведь должны подчиняться любому решению вышестоящих. А пить с ними и беседовать по душам уже не входит в круг обязанностей. Поэтому он откланялся без предупреждения. Остался лишь Сет, погруженный в ирреальный мир реальных цифр. Он часто оставался в главном кабинете, чтобы усовершенствовать очередной бюджетный проект или разобраться в отсчетах. Никто против не был.

– Ты считаешь, ему можно верить? – продолжительная гнетущая тишина нарушилась вопросом, явно неожиданным: и для того, кто должен был ответить, и для того, кто его задал. Не отрываясь от портрета покойного супруга, Маргулис бессознательно сжала кулаки.

– Кому? – мгновенно осознав ошибку, финансист тряхнул головой и спешно добавил: – Волкеру? Конечно, нет. Но особого выбора у нас нет. Это сродни банкротству фирмы. Единственный выход – слияние с другой кампанией. При этом теряешь автономию, но хотя бы место сохраняешь. А к чему вопрос? Есть причины сомневаться в нем?

– Всегда есть причины сомневаться в ком-то, – уйдя от прямого ответа, вдова наконец-то достала сигарету и вышла на балкон, навстречу теплому весеннему ветру. Скоро и эта пора закончится. Наступит знойное лето, вынуждающее прятаться под спасительным кондиционером с холодным напитком и солнцезащитными очками. Забавно, но одно такое лето когда-то перевернуло все.

Республика, несколько лет назад.

Через несколько дней с дяди Райджела, единственного родственника, которому была интересна судьба молодой вдовы, снимут неприкосновенность, заведут уголовное дело и публично унизят. В лучшем случае. В худшем – вытащат наружу все грязные политические секреты и уничтожат карьеру, при этом обеспечив комфортное пребывание в исправительном учреждении. Раньше в Республике не злоупотребляли радикальными мерами пресечения – могли вполне ограничиться полным изъятием всевозможных денежных средств, но жизнь оставляли в качестве подарка. Как молоды мы были. В самом начале правления Кассиус не был подвержен истеричным припадкам паранойи, вынуждающим зачищать ряды партии по четным дням. Но Волкер, увы, не менялся с годами. Лишь становился более невыносимым, менее контролируемым и совершенно диким.

Увлекшись игрой в сладострастного кавалера, он часто забывал поинтересоваться мнением тех, кому не посчастливилось стать объектом воздыхания. Привыкнув получать все, что захочется из-за высокого статуса, самопровозглашенный Кардинал почему-то решил, что Виктория Маргулис – легкая цель. Очередная прелестница с душещипательной биографией, глупыми надеждами на светлое будущее и претензией на интеллект, полученный исключительно благодаря обучению в престижных университетах за счет родительского кошелька. В его вкусе. Еще не догадываясь, насколько ошибочны его суждения, Арман с удовольствием обхаживал бывшую жену опального дипломата.

За этим таилось нечто экстравагантное.

Тем не менее, получая один отказ за другим, Волкер не подозревал, в какую бездну летит. Ведь со временем это превратилось в наваждение, в навязчивую идею, в гипоманию. Ему постоянно не хватало ее, словно спасительных частиц воздуха. Ее запах въелся под кожу, отравляя кровь и вызывая брожение по венам. Находясь рядом с ней, ведя невинную беседу об искусстве, в коем он тогда ни черта не смыслил, мужчина буквально готов был взывать от рвущегося наружу зверя. Температура тела поднималась, кожа трескалась, высвобождая ядовитые пары похоти. Разум не слушался, игнорируя рациональность и выдержку. Лишившись здорового сна, Арман мог часами прогуливаться по одинокой ночной мостовой, освещенной тусклым светом фонарных столбов. Невыносимая жара добивала его.

Господи, он ведь мог заполучить кого угодно. Мужчину или женщину. Но какой смысл в нескончаемых интрижках, если они не принесут желанного успокоения? Мануэль бы отдал все, чтобы успокоить настойчивый голос, перемежающийся с отвратительным хохотом. Попытки снять напряжение в домашних условиях лишь усугубляли ситуацию. С этого момента он стал напористым и навязчивым. Однажды, после одной из длительных платонических прогулок, окончательно добивающих израненный мозг, он предложил наконец-то подняться к нему. И получил предсказуемое оправдание с красивым описанием, по какой причине это невозможно. Трудно представить ярость, пробудившуюся в недрах сознания. Его сдержало наличие прохожих вокруг, иначе их отношения прервались бы на ранней стадии. Но было больно. И, повинуясь привычке, впоследствии доведенной до автоматизма, он решил причинить боль ей. Впервые упомянул имя покойного супруга, за что был награжден звонкой пощечиной и требованием никогда больше не появляться в поле ее зрения.