Чего не скажешь об участившихся ссорах с боевыми товарищами и супругой. Лилит умоляла Вильгельма забыть о солдатском прошлом, но не думала, что все зайдет так далеко. Непрекращающиеся размолвки иной раз доходили до яростно разбитых ваз, разломанных картинных рам и разбитых в кровь об дверь кулаков. Однако все они неизменно заканчивались бурными ночами. Наслаждаясь друг другом, пара быстро забывала о насущных проблемах. Но однажды воин сорвался. Не выдержал всех этих извечных проволочек. Не выдержал бесконечного давления.

Достаточно. Он поклялся навсегда забыть о чертовой войне. А она преследовала его. Не давала покоя. Ни во снах, ни наяву. Лорд медленно сходил с ума. Одно помутнение и тысячи витиеватых оправданий. Накричав на безвинных стражников, Олень сразу же принялся опустошать винный погреб. Редкие напитки, хранившиеся слишком уж давно, были кощунственно уничтожены. Половина разлита на каменный пол, другая – оставлена без пробок в самом дальнем углу.

Конечно, она нашла его в не самом лучшем состоянии: осунувшегося, растрепанного и с идиотской полуулыбкой на устах, выдающей внутреннюю опустошенность. Хватит играть роль жертвы. Хватит бездействовать и жалеть самого себя. Ты был великим и непобедимым солдатом, командиром огромных подразделений с королевскими знаменами, непревзойденным мстителем, карателем убийц собственных родителей. А теперь – бесполезный, никчемный кретин. Но он даже не слушал весь этот поток очевидных замечаний. Просто усмехался, продолжая разорять свои же запасы.

Лилит внезапно поняла, что над ней глумятся. Не воспринимают всерьез. Это самая страшная ошибка, которую только мог допустить поганый рогоносец. Однажды дядя выпил лишнего и произнес целую речь о беспечности женского пола, после чего она сбежала. И не зря. Ей удалось не просто оказать неоценимую услугу самому королю, но и спасти несколько знаменитых ветеранов, а затем – практически целое войско из лап кровожадного Лжепророка. Может, в скучные летописи ее подвиги не запишут, а вот благодарные взгляды останутся.

– Знаешь, в чем заключается твоя проблема, несчастный сирота? – заявила пока что единственная здравомыслящая правительница Юго-Восточного региона. Заправив выбившуюся светлую прядь обратно за ухо, она присела возле глупого юнца. Аромат выдержанных солнечных напитков чувствовался даже на большом расстоянии. – Ты всю свою жизнь жил в каком-то выдуманном мире. Испытывал жалость к самому себе, ненавидел окружающих. Казалось бы, ты избавился от этой чуши, когда снова возвратился домой. Но это не так. Раньше я послушно дожидалась, пока это пройдет, но у всего есть предел. Иная недалекая простушка, быть может, и могла смириться с тем, что ей придется, как хорошо обученной собачке, наблюдать за твоим падением на дно, а потом терпеливо ждать твоего возвращения из прекрасного мира винных паров, но это не мой случай. Последнее время я жажду чаще выходить на воздух или к морю, но мне приходится жертвовать этой привилегией в угоду твоим буйствам. Я все чаще обдумываю возможность уехать отсюда.

– Ты вольна поступать так, как тебе заблагорассудиться, – Баратеон едва выговорил последнее слово. Язык заплетался, мысли путались, переплетались с фантазиями. – Я не собираюсь отстраивать золотую клетушку и держать тебя там до конца нашего брака. – почему-то широкая улыбка вновь заиграла на небритом лице. – Черт, да ты в любую секунду можешь нанять корабль и навестить дальних родственниках на тех странных берегах с труднопроизносимым названием. Я не буду просить тебя играть роль той самой собачонки и оставаться со мной.

– Оказывается, я недооценивала твои ораторские способности. И Клаус тоже, судя по всему. Ты умеешь бравировать, когда тебе это выгодно, – скептически подняв бровь, Лилит тяжело вздохнула. Не сдвинувшись с места, она нащупала ближайшую раскупоренную бутылку и, запрокинув голову назад, сделала глоток. Прищурившись и фыркнув, Вильгельм неодобрительно цокнул языком.

– Ничего себе, – изрек явно удивленный бражник. – Это действительно так много значит для тебя? – прежде, чем швырнуть полупустой сосуд через весь подвал, девушка испытала неподдельное чувство отвращения. Не к мертвецки пьяному мужу. К себе. – Мне прямо захотелось перенестись к тому судьбоносному дню нашего знакомства. Когда это было? Не подскажешь?

– Ты не помнишь нашу первую встречу? – иронично поинтересовалась жительница островов. – Самый худший день моей жизни.

– Думаю, что не самый, но он бы определённо попал в список, – салютовав приятной собеседнице очередной бутылкой, Сохатый не скрывал своего блаженства. – Кстати, в тот день я попытался жить. Забавно, неправда ли?

– Ублюдок, – не удосужившись взглянуть на распростертого на полу победителя, она скрылась за дверью.

Островитянка окончательно убедилась в бессмысленности всех разговоров. Убедить себя собрать необходимые вещи и отдать соответствующие распоряжения было еще труднее, чем продумать план дальнейших действий. Интересно, что скажет дядя при таких обстоятельствах? Снова начнет сетовать на бессилие женщин перед сильными мира сего? Видел бы он сейчас одного из их представителей, валявшегося на бочках и пытающегося дотянуться до стекла. Омерзительно. Опустившись на постель, юная хозяйка замка прижала ладони к лицу. Непослушные слезы все же оставили после себя солоноватый привкус.

По телу словно прошел электрический разряд, стоило ей почувствовать эти до боли знакомые прикосновения, обжигающие оголенную кожу. Вильгельм прижался к ней, позволив собственной груди соприкоснуться с дрожавшим позвоночником. Пальцы с легкостью проникли под платье и остановились на напряженном животе. При этом их владелец оперся подбородком на хрупкое плечо и принялся раскачиваться, будто корабль.

– Ты слишком быстро сдалась, дорогая, – констатировал Олень жалостливым тоном. Из-за этого еще больше захотелось отстраниться. Ведь он прав, черт возьми.

– Катись к черту! – почти закричала леди Харлоу, привыкшая к девичей фамилии. – Я готова уйти. Оставь меня в покое. Ты, кажется, нашел общий язык с тем дорнийским вином.

– Ты не уйдешь, – убрав мешавшие ему светлые волосы, мужчина коснулся губами ее дернувшейся шеи. Улыбаясь самому себе, Баратеон не собирался останавливаться и решил укусить супругу за мочку уха. Как только он впился в ушной хрящ, то сразу же ощутил, как расслабившаяся Лилит плотнее прижалась к нему и обвила его шею. – Я не готов к твоему уходу.

Закусив губу, неудавшаяся беглянка начала проклинать себя за то, что его касания и умопомрачительный шепот вновь заставили чувствовать. Сделав глубокий вдох, на мгновение забывшись в ощущениях, она все же резко повернулась лицом к партнеру и вздернула подбородок. В это же время ее ноги плотно обвили мужскую талию. Как бы тщательно он не брился, легкая щетина все равно проявлялась на следующий же день. Она сводила с ума.

– Я пообещала себе, что отныне наша близость будет ограничиваться одними только взглядами, – ухватившись за ворот испачканного кафтана, она потянула их обоих на простыни, смягчившие падения. – Близость без прикосновений.

– Какая жалость, но ты буквально только что стала клятвопреступницей, – сообщил рыцарь своим покровительственным голосом. Поцелуи становились все грубее. – К сожалению, ты любишь меня. И это не исчезнет только потому, что ты сама убедила себя в обратном.

Так и есть. Скорее всего это была основная причина, по которой она сказала “да”. Тот сентиментальный момент всплывал в памяти на протяжении всей долгой ночи. Три, четыре или пять восхитительных дней. Счет потерян. Их никто не тревожил. Слуги и вельможи, конюхи и вассалы – все отошли на задний план. Впервые. В таком режиме они существовали бы еще дольше, но обязанности верховного лорда кто-то должен исполнять.

Если бы какой-нибудь сердобольный зевака предупредил о том, что мальчишке придется часами сидеть на неудобном троне и выслушивать жалобы просителей, то Вильгельм похоронил бы все планы о мести еще в зародыше. Сплошные потоки неконтролируемого людского нытья. На войне и то было веселее. Разнообразие и предсмертные крики противников – лучшее лекарство.