АННА. Музыку бы потише сделал. Голова от неё болит.
ЮРКА. Наоборот эта от головной боли.
АННА. Ну не знаю. А по мне так плохая музыка. Чего-то дребезжит как-то непонятно. Зудит и зудит.
ЮРКА (с тяжёлым выдохом). Да-а. Лидию Петровну понять можно.
Встаёт и идёт выключать магнитофон. Затем достаёт из-под стола таз с куском глины, ставит на стол и начинает разминать глину.
АННА. Чего говоришь?
ЮРКА. Я говорю, сегодня снег обещали.
АННА. Да ладно, городишь тут. В июне снег почему?
ЮРКА. Вы всё прекрасно слышите, зачем по сто раз переспрашиваете.
АННА. Глуховата стала, по привычке. (Кивая на таз.) Глина?
ЮРКА. Ага.
АННА. Свистульки будешь лепить?
ЮРКА. Кэндзан. (Никакой реакции от Анны.) Подставку для икебаны. (Опять тишина.) Ну, как подсвечник.
АННА. Вона чё… На продажу?
ЮРКА. На заказ.
АННА. Молодец. А Лидочка к Горбоносовой пошла?
ЮРКА. Ага.
АННА. Поди жаловаться начнёт.
ЮРКА. А зачем вы к Горбоносовой жить просились?
АННА. Дак с ней жить мочи нет. Всё кулаком, кулаком!.. Очень вся агрессивная.
ЮРКА. Сами воспитали. А откуда вы знали, что она от Бабаева уйдёт?
АННА. А кто же с ней жить-то будет. Аркашка, её муж, мне так и сказал: «Вы, говорит, не обижайтесь, Анна Семённа, но жить я с вашей дочкой больше не могу».
ЮРКА. Чего так?
АННА. Ну… Как-то невзлюбили друг друга. Как-то так всё сторонились друг дружку.
ЮРКА. Давно?
АННА. Сразу. Он говорит, я даже и не любил её, женился из жалости. Она всё за ним бегала – мотогонщик же! Не знаю, как Светку-то сделали.
Юрка, видимо, входит в исследовательский азарт и продолжает расспросы.
ЮРКА. Жалость – это унизительно. Мы со Светкой расписались, потому что она беременная была. Лидь Петровна тоже залетела?
АННА. Да нет, какой там. Всё никак зачать не могли. Аркашка говорит, мне перед людями неудобно, что я вроде как с ней гулял. Ну, на людях всё время вместе были.
ЮРКА. У вас прямо каменный век какой-то. Поцеловался и женись, да?
АННА. По-всякому бывало. Может, он врал всё, Аркашка её. Может, наш дом хотел прибрать. Дом-то у нас купеческий был, хороший. Пете купец Трезоров его отдал.
ЮРКА. А Лидь Петровна говорит, он его в карты выиграл.
АННА. Наговаривает. Он в карты у него только фисгармонь выиграл.
ЮРКА. Ну вот.
АННА. А дом ему Трезоров сам потом отдал.
ЮРКА. Пьяный, что ли, был?
АННА. Так в тюрьму его отправили. Узнали, что он купец и отправили. И дом бы отобрали. Он и записал на Петра, вроде как в подарок. Думал, вернётся оттудова – из Сибири-то – хоть жить есть где. Не возвратился.
ЮРКА. А у вас чего же не отобрали?
АННА. А чего у нас отбирать – простые люди, не купцы, не кулаки.
ЮРКА. Ясно. Бог дал – Бог взял.
АННА. У кого взял?
ЮРКА. Я говорю, баб Ань, у твоих родителей тоже всё забрали? И дом, и скотину; коней, говорят, конфисковали.
АННА. Ну, мы богато жили-то. У отца вроде работал даже кто-то.
ЮРКА. Раскулачили?
АННА. Ну да. Тоже в Сибирь куда-то увезли.
ЮРКА. Ты потом не виделась с ними?
АННА. Да что ты. Как в воду сгинули.
ЮРКА. Сколько тебе тогда было?
АННА. Пятнадцать годочков.
ЮРКА. А замуж?
АННА. Через год за Петра вышла.
ЮРКА. Не жалко родителей?
АННА. А чего их жалеть-то. Они угнетатели были. Кулаки.
ЮРКА. Мда-а…
Юрка прекращает лепку и внимательно смотрит на бабу Анну.
Ни хера я в этой жизни не понимаю.
Идёт на кухню мыть руки от глины.
Баб Ань, прикрой таз чем-нибудь. От Лидии Петровны подальше и от греха.
АННА. У меня старых газет полно, щас покрою.
Баба Анна идёт к себе в комнатку и роется в газетах. Юрка кричит из кухни.
ЮРКА. Баб Ань, а у тебя фоток не осталось от твоих родителей?
АННА. Что ты. Всё забрали. Да и зачем мне нужно.
ЮРКА. Как это зачем, мне бы даже интересно было на кого я похож – на отца или на мать.
АННА. Да! – кому это нужно.
ЮРКА. Кроме тебя никому не нужно.
Вытирает руки и заходит в бабкину комнатку. Осматривается: на стене над кроватью висит самодельный ковёр с тремя лебедями на плоском и круглом озере в стиле мещанского примитивизма. В углу висит лампадка, там же на полочке рядом с лампадкой стоят несколько икон и ослепительно-белый фарфоровый бюст Ленина.
АННА. Интересуешься?
ЮРКА. А чего у тебя Ленин среди икон делает?
АННА. Среди святых – сам святой. Людям помогал, за бедных заступался.
ЮРКА. Ленин, что ли? Он же наоборот людей убивал.
АННА. Это врут всё. Вас молодых обманывают, а мы сами видели, как люди богаче стали. Зажиточнее.
ЮРКА. У твоих родителей ведь отобрали всё.
АННА. Ну что ж, они людей эксплуатировали. Зато другие разбогатели. И мы потом с Петюшей зажили.
ЮРКА. Баб Ань, так ты и в Бога, и в Ленина веришь?
АННА. Ну, он божий человек, как же в него не верить. Если бы Ленина не было, и нас бы не было. И страны бы не было.
ЮРКА. Может и лучше, если б не было…
Баба Аня начинает неслышно хихикать, обнажая вставную челюсть.
АННА. А чего бы здесь тогда было? Северный полюс, что ли?
ЮРКА. Не понимаю, при чём тут Северный полюс?
АННА. Проживёшь с моё, тогда поймёшь. (Показывает на ковёр с лебедями.) Видишь, это подарок был на свадьбу. Хороший видок?.. Петькин друг подарил, счетовод. Сам нарисовал.
ЮРКА (иронично). Гениально, я бы так не сумел.
АННА. Так учись, старайся. Потом продавал бы их, Лида бы довольная была.
ЮРКА. Чего мне ваша Лида!.. Ну, где газеты?
АННА. Ага, сейчас… Из-под шкапа достаю…
Баба Анна достаёт из-под старого лакированного шкафа для белья кипу пожелтевших газет. Качая головой, отдаёт газеты Юрке.
Всё равно уже никто не интересуется. Я хранила их, чтобы в музей отдать. А мне говорят – мусор, отнесите на помойку. А тут ведь столько исторических новостей…
ЮРКА. Тут враньё одно – кому это нужно.
Берёт газеты и идёт в залу. Накрывает таз с глиной и ставит его под стол, то есть маскирует.
Баб Ань, только ты Лидии Петровне не говори про глину.
АННА. Заругает?
ЮРКА. Достанет – «антисанитария, ребёнок заболеет!».
АННА (охотно продолжая тему). Вот, меня тоже достала с этой антисанитарией.
ЮРКА. Может, она злая – мужика нету подходящего?
АННА. Не понимаю.
ЮРКА. Я говорю, может, в сексе у неё проблемы какие?
АННА. Ну ведь Светочку сродѝла.
ЮРКА. Понятно. Баба Ань, а ты деду Петру своему никогда не изменяла?
АННА. Ой-ёй-ёй, что ты. Лидка, что ли, сказала? Про счетовода про этого?
ЮРКА (делая вид, что увиливает от вопроса). Ну… Я не помню, где-то сказали. А что, красивый был?
