Он смеялся!

Я сначала страшно испугалась своего открытия, но теперь мне просто стало противно.

У него не просто руки были по локоть в крови. Он в ней купался, у него бы кровяной дождь, потоп. Я не знаю, считали ли, сколько народу он угробил, но меня просто воротило от его общества. Такой красивый, располагающий к себе, такой гнилой внутри.

И он понял, что я чувствую, когда он смотрит на меня или проходит мимо. А спокоен он по той причине, что я Фоме ни за что не открою этой тайны. Даже если я попытаюсь, у меня не получится. Мне никто не поверит, как не поверили моим сомнениям по поводу всего происходящего. А еще мне стало казаться, что он ждал, что я раньше догадаюсь. Было слишком много подсказок. Он сам ставал давать эти подсказки, хотел, чтобы я знала, кто он на самом деле.

И эта чернота за деревьями пришла за ним. За последним знающим.

Я охнула, Знат посмотрел в мою сторону. Моя картина.

Она же называлась «Последний знающий». Это было слишком большим совпадением. Но я рисовала человека, у которого не было выбора, который делал свою мертвую работу, потому что знал, что дальше будет свет. Знал, что за его выбором стоит будущее.

От мыслей отвлёк Юра.

– Давайте все-таки дойдём до метро, там по дороге куча продуктовых во дворах, а нам надо пополнить запасы, – он приложил к синяку банку с тушенкой.

– А еще где-то там валяется твоя рация, – заметил Фома.

Они еще злобно посматривали друг на друга, но уже не нападали, не пытались задеть или оскорбить. Может, дело было действительно в злыднях, которых залезли к нам в дом и от души напитались чужой яростью, или отвлекла их своим вопросом.

Я идти никуда не хотела, Знат сказал, что кажется простыл, поэтому лучше тоже посидит на месте. Фома с Юрой не стали спорить и ушли вместе.

Один все надеялся наткнуться на палача в городе, а второй уже надоел со своей рацией.

Я же хотела поговорить со Знатом. Меня мучил вопрос: зачем он все это делал? Мог ли отказаться? Совпадение с моей картиной не давало покоя.

Он помнил его глаза. Испуганные, но холодные. Старик считался самым сильным знатком в городе. В многомиллионной столице, где каждый – самый сильный. Этот был наделён мудростью, годами и силой. Серые глаза стали почти белыми, как его борода и брови. Волос на голове почти не осталось, они выбивались жиденькими пучками из-под чёрной шерстяной шапки. Он не сопротивлялся, когда за ним пришли, не пытался скрыть, что вся семья состоит из знающих. Он молча встал, глядя на вывернутую с корнем дверь своей квартиры, так же молча подошёл к родным, поцеловал каждого в лоб. Знат терпеливо ждал. Для этого дела ему выдали чёрную гвардейскую форму. Отличалась она от всех только тем, что перевёрнутое дерево было не на груди, а на спине. Теперь символом этих мест было оно. Форма сдавливала в груди, слишком туго завязывался узел на вороте. Слишком жесткими были ботинки. Слишком душной оказалась квартира первого знающего.

Старик вышел на улицу, никак не отреагировав на тычки гвардейцев. За его спиной душила слёзы супруга и дети. С неба густо валил снег. Не было видно ничего дальше протянутой руки.

Убивать надо было глядя в глаза. Чтобы видеть, что сила в них погасла окончательно. Убивать надо было так, чтобы ничего не оставалось от знающего.

Снег падал на бороду старику и таял от его дыхания. Старик мучился. Сила пыталась вырваться из него, билась в клетке мертвого тела. Вокруг ревели. Старика Знат убил сам, а остальных порешили гвардейцы.

– Борись, мальчик, – прошептал знаток на прощание, и его глаза остекленели.

Белые мухи исчезли моментально, превратились в воду, которая мелкой пыльцой обхватила стоящих вокруг палачей и их работу.

В эту ночь убили почти всех, а потом стали искать тех, кто сбежал.

Знат нашёл каждого.

Паническая атака всегда приходит очень не вовремя, стискивает где-то в районе горла и невозможно не вдохнуть, не выдохнуть.

Я помирала от страха, ожидая, что Знат кинется на меня, начнёт колдовать или просто заговорит. Я так хотела с ним поговорить, и так боялась произнести хоть слово. А он медленно топил печь, медленно выгонял из избы очередных духов, также медленно подходил к окну и смотрел на чёрное пятно среди деревьев.

Он тянул время.

Я так и не успела ничего сказать, Фома и Юра вернулись очень скоро, встревоженные и запутанные.

– Мы перешли через мост и должны были спуститься на той стороне, – начал сразу Фома. – Но оказались здесь. Развернулись, попробовали еще раз – та же фигня.

– Попытались по одному пройти, – вклинился в рассказ Юра, – но получилось тоже самое. Я стоял, ждал Фому у лестницы, он поднялся наверх, быстро убежал в сторону города, а выбежал ко мне.

Знат нахмурился.

– Бабка говорила, что когда путь так закольцовывается, кто-то закрыл дорогу, – закончил Фома.

– Наверное, это тот, кто ходит вокруг дома, – предположил Юра. – Хочет нас голодом заморить и в лес увести.

– И там сожрать, ага, – скептически заметил Знат. – Этот кто-то не хочет, чтобы мы разделялись. Подозреваю, что если мы все вместе пойдём, мост пропустит.

– А что такого в том, что мы разделимся? – спросила я.

– Не по плану, – коротко ответил Знат, чем очень напугал меня.

Готовность Фомы метнуть топор в голову, причастность Юры к местной оппозиции и прошлое Зната играли очень плохую игру с моей тревожностью. Я не хотела думать, что будет дальше, когда им всем надоест прятаться, когда Фома все же догадается, что его жертва стоит совсем рядом. Когда Знат начнёт защищаться, а Юра притащит сюда своих людей. До кучи еще можно добавить гвардейцев, и тогда я просто помру от переживаний, а не от шального оружия. И пусть я продолжала твердить себе, что весь этот мир – чья-то чертова выдумка, потому что он все еще разваливается у меня на глазах, я не была уверена, что в безопасности. Что не развалюсь вместе с ним.

Меньше всего меня заботила черная тьма, которая закрыла выход в город. Перестали удивлять мелкие демоны и духи, они теперь выглядели такой естественной частью этого мира, что без тут было бы пусто. Иногда я представляла, какой был бы дом с домовым. Наверное, говорливый. Было легче понимать, что это не мой мир, другой, со своими правилами, а я тут просто гостья, случайно залетела.

Мы все сидели и молчали. Могу поспорить, что каждый ждал, когда решение придёт само. Я так иногда делаю, когда не знаю, куда двигаться дальше. Просто сажусь и жду.

В абсолютной тишине из лесу стали звать. Тихо и по имени. Фома подорвался.

– Любка?

Его глаза заметались по деревьям, в поисках источника звука.

– ЛЮБА! – заорал он и попытался побежать, но в него вцепился Знат.

– Стой! Это аука, туда нельзя, погибнешь!

– Я тоже слышу, что меня зовут, – бесцветно произнёс Юра. – Меня он зовёт.

– Оно всех зовёт, а значит, пора уходить. Чем дольше зовёт, тем сложнее терпеть.

Фома затрясся в объятиях Зната и медленно опустился на землю.

– У нас есть только один выход, – медленно повторил Знат. – Уйти из дома обратно в город, потому что то, что ходил вокруг дома точит защиту. А от голоса ауки мы не защитимся никакими веточками.

Я посмотрела в сторону леса и вскрикнула. То, что я видела мельком с обвисшей кожей, теперь показало себя достаточно четко, чтобы его бояться.

Чёрная тьма оформилась в высокого и очень худого мужичка. У него были невозможно длинные ступни, опущенные ниже колен узловатые руки, покрытые пятнами грязи. Но самое жуткое – это его лицо. Высохшее, обтянутое желтовато-серой кожей, с высоким лбом, плешивой кепкой, сдвинутой на затылок. Когда он открыл рот, вывалился длинный синий язык и с чмоком упал на ноги. Из пасти потекла чёрная грязь. Меня чуть не стошнило от увиденного. Я перевела взгляд на Зната и впервые увидела в его глазах ужас.

Он был хорошо знаком с этим существом.

– Надеюсь, то, что я тебе дал, у тебя, – еле слышно проговорил он, поднял на ноги Фому, пихнул в сторону дороги Юру и пятясь пошёл следом.