На улице все мои мысли улетучились, меня с головой накрыло реальностью, но только не моей. А какой-то подмененной и безжизненной.

Шоссе было пустое, там, где всегда скапливались пробки из-за уезжающих в область автобусов, теперь стояла тишина. На остановках лежали перевернутые машины с выбитыми стёклами, погнутые велосипеды. Везде, куда только хватало взгляда, я видела расклеенные листовки, подобные перепревшие листы лежали под ногами. Краска почти вся вымылась, но я смогла разглядеть пару слов: «переезд» и «центр».

– Глядите в оба, – снова подал голос тот, кто в пальто, – взрыв наделал много шума, и незамеченным он не останется.

В подтверждение его словам на дороге показался уазик. Он остановился, не доезжая до перехода, открыл двери и вывалил на тротуар кучу людей в чёрном. У каждого на груди было перевёрнутое дерево, по форме точно такое же, как я видела на дверях в метро. Густые корни и такая же густая крона, как не крути – будет одно и тоже. Но это дерево было точно перевёрнутым, приглушенное паникой чутье буквально кричало об этом. Почему-то это казалось важным. Лиц у гвардейцев не было видно, все закрывали чёрные шлемы странной форму, будто дизайнер вдохновлялась богатырским снаряжением.

– Наверное, не стоит говорить, что это все мне напоминает, – бесцветно произнесла я и перевела взгляд на парней.

– Не стоит, – согласился тот, у кого топор был уже в руках. – Бежим!

Вслед за его словами застрекотали пули, вокруг нас полетели во все стороны ошмётки асфальта в перемешку с листовками.

– Почему по нам стреляют? Они что, думают, что это мы подрыв устроили? – я бежала, молясь, чтобы ни одна пуля меня не задела.

– Им не надо думать, – обернулся на ходу первый и выкинул из кармана рацию, – они нас видят, вот и вся математика.

Мы бежали через дворы, за нами по пятам гнались люди в чёрном. Гвардейцы, если быть точнее, странные гвардейцы в черном топали так сильно, что содрогался асфальт. Нас вёл молодой человек в пальто, видимо, он хорошо знал район. Мой район. Если бы у меня было больше смелости, то я бы придумала, куда здесь можно было спрятаться. Но сейчас я просто бежала за всеми. Споткнулась, налетела на чью-то спину, извинилась и побежала дальше. Топот становился все глуше, по спинам больше не стреляли.

Спальные районы не отличаются активными тусовками на улицах, в отличие от центра. Но здесь всегда можно было встретить гуляющих с собаками, детей, медленно бредущих в никуда старушек, иногда смеющиеся парочки. Автомобилисты умудрялись устраивать пробку на самом обычном перекрёстке. Из окон нижних этажей пахло жаренным луком и капустой.

Район был живым. Был.

Мы бежали быстро, но даже так я обратила внимание, как изменились знакомые с детства дворы – вымерли. Не было собак, не было людей, не было даже птиц, вездесущих голубей, этих летающих крыс, которые всегда оказывались ровно в той части ландшафта, куда ты смотришь. Серые, грязные, припадающие на одну искореженную лапку. Не было даже их.

Остановились мы только у леса. Так быстро я свой район еще ни разу не пересекала. Подъезды везде были открыты настежь. Я сначала подумала, что мы сейчас свернём к моему дому, даже собралась идти туда, но парень в пальто нырнул в ближайшую дверь и быстро поднялся на седьмой этаж. Цифры здесь были написаны от руки, какой-то синей краской и уже стали слезать. На первом этаже все стены тоже заклеили объявлениями. В полумраке я смогла прочитать, о чем шла речь. Дом выселялся, все жильцы обязаны были в течение двух дней переехать в выделенные для них комнаты в центре города. Спальные районы больше не обслуживались. Все, кто хотел защиты и стабильности, должен был покинуть свой дом немедленно. Защита и стабильность. Что именно успело случиться, пока я спала в метро, что эти два слова стали такими важными? Нет, они всегда были важными, но обычно подобные объявление спекулировали социальными выплатами и обещанием всяких плюшек. А не спешной необходимостью покинуть родной дом и бросить нажитое.

На седьмом этаже я долго смотрела на цифру, пытаясь понять, почему был выбран именно этот этаж. Мозг цеплялся за любую возможность отвлечься.

– Не верх и не низ. Сложно будет догадаться, что мы здесь, – объяснил парень, поймав мой взгляд.

– А мы будем на лестничной площадке стоять? – спросила я, не особо веря, что квартиры оставили открытыми так же, как подъезды.

Снизу донеслись звуки гвардейцев – они обшаривали дома. Мне казалось, что паниковать дальше уже некуда, но тревожность пробила дно, и я готова была сползти по стеночке: ноги не держали. Стала сказываться усталость от сильной гонки.

Мужчина с топором улыбнулся, достал из кармана отвертку или то, что на неё было похоже и быстро вскрыл дверь квартиры.

– Добро пожаловать, – дверь со скрипом открылась, выдыхая на нас спертый гнилой воздух. – Не благодарите.

– И не думали, – с острил тот, кого я встретила первым.

– Может, тогда на лестнице перекантуешься? – шутка явно не зашла взломщику.

Снизу донёсся чавкающий звук, смешанный с рыком, и мы моментально нырнули в квартиру.

Нас сидело четверо на одном диване. Все слушали, что доносится с улицы.

На улице было тихо.

Никаких привычных сигналов машин, криков играющих детей, переругиваний у подъезда. Никто не парковался и не выезжал из района, не жёг сцепление и не тормозил. Даже привычное «туц-туц» не доносилось сквозь этажи.

Район был мёртв.

Я засунула руки в карманы и нащупала там телефон. Быстро достала, посмотреть есть ли связь. Оказалось, очень вовремя, телефон сообщил, что от зарядки остался один процент и отключился. Пришлось его убрать обратно, так и не дождался мой верный друг розетки в аудитории. Во втором кармане был маленький блокнотик и карандаш, которые всегда со мной, на тот случай, если захочется порисовать, я их даже никогда не выкладывала из куртки. Я сжала карандаш в руке, хотела достать, но в итоге не собралась.

– Почему так тихо? – спросила я, досада на телефон жгла, рисовать не хотелось.

– Так спальный район же, тут давно никто не живет. Все в коммуналках в центре ютятся. Только гвардейцы иногда патрулируют, чтобы про порядки не забывали. Но людям нет дела до окраин, в центре безопаснее, меньше вероятности на всяких нарваться.

И опять тишина. Теперь я пыталась услышать топот солдатских сапог, но даже его не было.

– Может, они про нас забыли и ушли? – снова задала я вопрос, прозвучало очень наивно.

Парень в пальто улыбнулся, посмотрел на меня, потом на остальных и встал.

– Раз судьба нас всех здесь собрала, то давайте хотя бы познакомимся, – сказал он, – меня зовут Знат.

– Фома, – буркнул тот, что таскал с собой топор.

– Юрий, – отозвался мужчина, который привык врать, хоть здесь он сказал правду.

– А я Яна, я уже говорила, – и махнула рукой.

– Приятно познакомиться, – подытожил Знат.

И зачем это? Формальность? Вряд ли этот Знат думал, что теперь мы друзья на век.

Через протертые шторы в квартиру забирался ровный серый свет, достаточно, чтобы увидеть детали, при этом скрыть секреты в тёмных углах. Поэтому я присмотрелась к своим попутчикам. Они были не такие уж взрослые, как мне сначала показалось. Лица уставшие, но молодые, без лишних морщинок, седины. Неизменными мешками под глазами и синяками никого не удивишь, они давно были не в новинку, а порой даже модными.

Фома выглядел старше всех, словно именно по нему жизнь успела проехать всеми своими колёсами. Юрий постоянно мельтешил, после того, как выкинул рацию, он никак не мог найти занятие рукам: то застегивал и расстегивал куртку, то доставал из карманов перчатки и убирал их обратно, то начинал перевязывать шнурки. Вместе с, в очередной раз вытащенной перчаткой, у него из кармана выпала какая-то бумажка, по цвету похожая на висящие внизу листовки. Юра быстро запинал ее под шторы, посмотрел на нас, не заметили ли, сделал мне страшные глаза и опять убрал перчатки.