Симон поморщился – он терпеть не мог вот это насмешливое «дорогой брат», и Андрей это прекрасно знал. Поэтому и сказал. Ему было обидно за уплывающую в сторону Москву – и за то, что все сделали вид, что так и надо.

Андрей подумал, не рассказать ли про сцену на заправке, но опять отбросил эту мысль. Сейчас-то точно Симон решит, что Андрей выдумывает с досады. Нет, пока отсутствуют явные доказательства – никаких обвинений. Просто факты. И логика. Может, Симон, все-таки задумается?

– Мы ведь ничего про нее не знаем, – продолжал Андрей, спокойным голосом, холодно глядя на Лизу. Он попытался представить себя инквизитором на допросе. А Лизу – подозреваемой в несанкционированных магических действиях. Был такой зачетный сериал по маг-зеркалу – «Черный ворон». Про инквизитора Ворона, который расследовал разные запутанные дела и ловил преступников. У него еще было два помощника – туповатые, но ловкие Стражи – Нюхач и Кусач. Дрались и вели след они очень красиво, но по части диалогов не блистали. В основном, их речь сводилась к восхищенным репликам: «Как это гениально, Ворон!» На что Ворон небрежно отвечал: «Элементарно, Кусач». Или: «Элементарно, Нюхач». Кажется, даже сам Ворон иногда путал своих помощников.

– Тебе не кажется это странным? – продолжал Андрей язвительным голосом инквизитора Ворона, – Человек живет с нами целый год и ничего не рассказывает про то, откуда взялся, и что с ним было раньше. Человек боится московского магического барьера, хотя известно, что барьер срабатывает только на преступников или замышляющих преступление против мирных граждан, государственной власти или государя. Может, ты замышляешь преступление против власти или государя, Лиза?

– Андрей! – прикрикнул Симон – и на этот раз его голос был очень сердитым. Для добродушного Симона – слишком сердитым. Поэтому Андрей решил, что пора заткнуться.

Некоторое время они ехали молча. Симон злился – это было понятно по тому, как дергано он вел фургон. Лиза сидела, отвернувшись к окну, и ничего не говорила. Андрей смотрел на ее тонкую шею, напряженные худые плечи – и ему вдруг показалось, что Лиза беззвучно плачет. И тогда ему стало стыдно. Не только за свои слова – но и мысли. В которых он представлял себя инквизитором, допрашивающим преступницу-Лизу. И еще, он вспомнил, как она сегодня вышла к этим магам. И пусть все, что она сделала, было очень странным, но все равно, получается, что она спасла тех людей. Она могла бы отсидеться с Андреем в фургоне и ничего не делать – но она их спасла. И возможно, сделала это, потому что Андрей этого хотел.

– Лиза… – смущенно сказал он, глядя на краешек ее щеки и розовое маленькое ухо с крохотной сережкой-гвоздиком. – Лиза, я… Извини, ладно?

– Ладно, – легко согласилась Лиза. И добавила небрежно: – Проехали.

И хмыкнула, потому что получилось двусмысленно – еще один указатель с поворотом на Москву как раз остался позади. Лиза повернулась, улыбнулась Андрею и добавила:

– Успеешь ее еще посмотреть. Как-нибудь в другой раз. Все равно мы сейчас торопимся. Какой смысл смотреть что-то наспех? Только впечатление испортишь.

Ее улыбка была чуть напряженной, но Андрей обрадовался, что Лиза, кажется, на него не злится.

– Проехали – и проехали, – согласился Андрей, старательно улыбаясь в ответ. – Только пожрать охота. Может, остановимся где-нибудь, где еда есть?

– У нас полный холодильник еды, – заметила Лиза.

– А чипсы? А мороженое?

– Мороженое – есть, а чипсы – не еда. Хочешь, картошки пожарю? – предложила она, и Андрей облегченно вздохнул – точно, не злится. Иначе не предлагала бы.

– Спрашиваешь! – с энтузиазмом ответил он. – Жареная картошечка, мням! С лучком, с корочкой… Уже хочу! Прямо сейчас!

– Можно и прямо сейчас, – улыбнулась Лиза, – я тоже проголодалась. А ты, Симон?

– Пока едем – готовить нельзя, я же говорил, – пробурчал Симон. Его голос был недовольным, но руки лежали на руле расслабленно, и фургон больше не дергался, катил легко и плавно. – Подождите, сейчас отъедем подальше, найдем какое-нибудь место для пикников.

Через некоторое время им попалась очень симпатичная стоянка, и что немаловажно – почти пустая. Большую площадку, с деревянными столами и скамейками и парой мангалов с трех сторон окружала светлая березовая роща. Белые стройные стволы, тонкие ветви, усыпанные крохотными молодыми листочками и похожие на кружево на фоне синего неба.

– Красота! – сказала Лиза, улегшись на скамейку лицом к небу. – Облака, листочки. Гляньте, как хорошо. Я бы так тут и осталась. Навсегда.

– На лавке? – уточнил Симон, присаживаясь рядом.

– Желательно на чем-нибудь помягче, – согласилась Лиза.

Симон стянул куртку и осторожно подложил Лизе под голову.

– Вот, – одобрила она, – так сойдет. А может, ну его, этот Софиенград? Свернем сейчас на какую-нибудь проселочную дорогу, доедем до любой симпатичной деревни, какая глянется – и останемся там до зимы. Летом в деревне хорошо… Речка, рыбалка, печеная картошка, парное молоко…

– А что, мне нравится! – одобрил Андрей. Он улегся на соседнюю лавку, копируя Лизу. Лежать было жестковато, зато солнце грело щеку, и над головой неспешно плыли облака, в которых можно было разглядывать разные картины. Море, которое осталось далеко позади, Акулий пляж, Борю, который, наверное, сейчас опять сидит на камнях вместе с Грозой… Вот бы получилось уломать Симона вернуться… Но Андрей сам знал, что нельзя – Симон что-то объяснял насчет документов, мол, дядя Филипп, когда передавал им все документы, велел больше года на одном месте не задерживаться. Мол, после года надо вставать уже на постоянную регистрацию, а это уже совсем другие проверки. И лучше переезжать подальше от прежнего места, чтоб лишних вопросов не возникало.

Поэтому неизвестно теперь, когда они вернутся на море…

Но деревня летом тоже хорошо. Речка, рыбалка, костры по вечерам… Мясо, жареное на углях, с горьковатым запахом дыма, обжигающая язык, невероятно вкусная, рассыпчатая печеная картошка с горелой корочкой… Душистый травяной чай, давно забытый вкус – только мама умела такой заваривать. Пламя танцует на мерцающих углях, алые искры летят в черное небо. Папа играет на гитаре, и музыка тоже летит в небо, во тьму, тает вместе с алыми искрами. И это так красиво, что мурашки бегут по спине. А мама как-то чувствует его дрожь, обнимает Андрея за плечи, спрашивает нежно: «Ты совсем замерз, Птенчик». Симон насмешливо и ревниво хмыкает – он уже воображает себя взрослым и поэтому бывает очень противным, издеваясь и над тем, что мама называет Андрея детским прозвищем «Птенчик», и вообще над всеми этими телячьими нежностями. Но мама тихо смеется, и обнимает Симона другой рукой. И говорит, всем троим: «Пойдемте домой, мальчики. Уже слишком поздно» «Ну, мам», – жалобно ноет Симон, забыв, что он уже взрослый. Андрей только жалобно вздыхает – он тоже сидел бы тут до утра, хотя глаза уже и слипаются. «Все, – строго говорит мама, и всем понятно по ее голосу, что спорить бесполезно – Завтра будет новый день. Еще лучше»…

… – Симон, – тихо сказал Андрей, отвернувшись в сторону, чтобы никто не увидел его слез. Он, конечно, не плакал… просто, кажется, что-то попало в глаз. – Симон, может, правда, поедем в деревню… как…

Он запнулся. Чуть было не сказал: «как тогда, когда мама и папа были живы». Но остановился в последний момент. Наверное глупо – не произносить это вслух. Но так кажется, будто они в самом деле могут быть еще живы. Хотя, конечно, это не так. Но Симон тоже никогда не говорит про их смерть вслух. И Лиза. Хотя ее никто не просил – но она как-то сама это поняла.

– …как раньше, – договорил Андрей.

Про то, как раньше, они тоже почти не говорили. И вообще, делали вид, что этого раньше будто не было. Как Лиза – вдруг понял Андрей. И его вдруг обожгло этим пониманием – как будто он всей ладонью хватанул раскаленную сковородку. У Лизы тоже было в прошлом что-то, что она не хотела вспоминать. Поэтому она ничего не рассказывала. И ему стало обжигающе стыдно за свои подозрения и сегодняшние слова.