В подвалах тюрем и крепостей,
Что без разбора крушил народ,
Не слыша собственный хруст костей.
Отец – на сына, и дочь – на мать,
Ржавели кровью родной ножи…
Чтоб было правнукам что снимать
На черно-белые пленки лжи.
Гумилев
Навстречу волнам эмиграций
И волнам северного моря
(А в рундуке лежал Гораций,
С Басё и Ведами не споря),
Навстречу огненному шторму,
Где жаром книг дома согреты,
Где, придавая грязи форму,
Морзянкой пуль неслись декреты,
Он шел подтянутым фрегатом,
Открыто флагами сигналя
О том, что дорого и свято,
Что навсегда в его скрижалях.
Погон оторванные крылья
Вросли в расправленные плечи.
Отозвалось творимой былью
То слово, что казнит и лечит.
Святым Георгием крещенный
В кроваво-огненной купели
Он шел путем, бедой мощенным,
И плахи жалобно скрипели…
Пред тем, как смолкнуть, в миг последний,
Щелчком отбросив папиросу,
Он прошептал слова обедни
И «Пли!» скомандовал матросу.
Есенин и Лазо
Алкоголь выходил мутноватой слезой
И не брал ни шиша.
Двое тезок-погодков, Есенин с Лазо,
Пили на брудершафт.
– Ты хоть сам, а меня-то…
– Да знаю, Серег…
– Но чего уж теперь…
И лежал на столе одинокий сырок –
Символ встреч и потерь.
– Вон Платонов Андрей в паровозном гудке
Слышит ржанье коня.
Так что можем с тобой уходить налегке,
Никого не виня.
– Не напрасно твой колокол строчки литой
Загудел наверху.
Два полешка, сгорели мы, став теплотой,
А не сгнили в труху.
И один из них долго смотрел на свечу,
А другой – в потолок.
Но ключами звеня, поторопит ворчун,
Как бы ты ни толок
Водку теплую в стопке, где сложено то,
Что в себе ты носил.
Сквозь пшеничную корку Сережины сто
Поднимаются в синь.
Хоронили эпоху по имени «Сталин»
Хоронили эпоху по имени «Сталин».
«Что же дальше?» – всех мучил вопрос…
В этот день на снегу было много проталин
От горячих и искренних слез.
Колыма развернула теченье к истокам,
Пена слов потекла с языка,
И схватились за власть два бульдога жестоко,
С беспощадностью беглых ЗэКа.
Уводили манящие дудочки брючин
Избалованных дочек-сынков,
И опричники метел железно-колючих
Превращались в домашних совков.
Большинству же – ни жарко, ни холодно в целом:
Что тогда, что потом, что сейчас…
А иначе не выжить под вечным прицелом
То Господних, то дьявольских глаз.
Надвое
Надсадный год. Из мешков торговля:
– Хоть что – за хлеб!
– Твоего – не надо.
Один мой прадед убил другого,
Зерно ссыпая для продотряда.
Один мой дед посадил другого,
Чтоб после драться в одном окопе.
А в наших спорах, чей лучше сговор,
Зачем поломано столько копий?
Все было: сталь, и огонь, и холод.
А сколько втоптанных в грязь листочков?
Но если надвое ствол расколот –
Срастись, и точка! Срастись, и точка!
Дети девяностых
Ледяные батареи девяностых.
За водой пройдя полгорода с бидоном,
Сколько вытащишь из памяти заноз ты,
Овдовевшая усталая мадонна?
Треск речей, переходящий в автоматный,
Где-то там, в Москве, а тут – свои заботы:
Тормозуху зажевав листком зарплатным,
Коченели неподвижные заводы.
Наливались кровью свежие границы –
Ну зачем же их проводят красным цветом?
А в курятнике мелькала тень куницы
В гуще тех, кто верил собственным фальцетам.
Только детям все равно, когда рождаться:
Этот мир для них творится, будто снова.
Сколько раз тебе и петься, и рыдаться,
Изначальное единственное Слово?
Мы играли на заброшенном «Чермете»,
В богадельне ржавых башенных атлантов,
И не знали, что судьба кого-то метит
Обжигающими клеймами талантов.
Мы росли, а небо падало, алея.
Подставляй, ровесник, сбитые ладони!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
