Сказка о том, откуда на Луне пятна появились

Давно ли это было, недавно ли, уж никто не помнит. А только согласно старому удмуртскому мифу сказывает народ, что жили на земле Шарканской мачеха сварливая да падчерица ее Эвика. Много лет назад потеряла Эвика отца родимого, много слез выплакала, как по маменьке любимой когда-то. Тяжко ей с мачехой злобной приходится: и бранится-то она на девушку, и отдыху-покою не дает, за волосы таскает, тятеньку недобро поминает. Легче Эвике становится и дышится свободней только тогда, когда уйдет мачеха в лес по рыжики да ягоду-малину, а ее, сиротку, дома оставит, с наказом сидеть неотлучно, прясть и, главное, не подходить к колодцу, что стоит во дворе да манит ее прохладой и свежестью родниковой.

Вот и в этот раз начала сбираться в путь-дорогу мачеха, грозится: «Вытки ты полотна в три метра, перебери зерна, да гляди – не смей ходить к колодцу, ни пить из него водицы свежей родниковой, ни глядеться в него, как в зеркало, не то худо тебе будет. Найду я тогда для тебя работу в десять раз тяжелее, в десять раз невыполнимей, и будешь ты слезами горькими умываться, к тятеньке своему обращаться!»

Захохотала старая ведьма и вышла вон, громыхнув дверями. Закручинилась тут Эвика, головушку свою повесила, стала тятеньку вспоминать, слезами умываться да русой косой утираться. Сидит девушка на скамеечке, вдруг – слышит: запели у дверей голоса тонкие, звонкие, чистые. Подруженьки милые зовут, на посиделки с песнями, разговорами, старыми приговорами. Впустила их Эвика:

– Подруженьки милые, радость вы мне принесли, да только не могу я с вами пойти: мачеха злобная работы дала до поздней ночи, до первой звезды, до полной луны. Выткать велела полотна в три метра, перебрать зерна и наказывала не выглядывать из дома, не подходить к колодцу, чтобы из него водицы сладкой не пила, в него да не гляделась, как в гладкое зеркало, не любовалась, красотой своей девичьей да не восхищалась.

Заговорили тут и подруженьки разом, одна другой громче и голосистее:

– Не грусти, не печалься, Эвика, мы тебе поможем – и делом, и добрым словом. Глядишь, к первой звезде, к полной луне и управимся, а там – на посиделки отправимся.

Сговорились девушки, обнялись, за работу принялись. Зерно перебрали незаметно, ткать начали споро, с шутками-прибаутками. Затянула Эвика песню: «Марлы милям кӧтмы ӝожке? Мумымы бубымы ӧвӧлысь. Кин-о уй лушкем бӧрдэ? Огназэ кылем…».

Хорошо поется Эвике под жужжание кружащегося веретена. А девушки, слыша ее песню печальную, призадумались. Глядят в окно – а там уж луна полная из-за туч выглянула.

Видит и Эвика луну-красавицу. Принялась она за другую песню: «Сюрес дурын лабрес кызьпуэд – сое эн кора, дядие. Сюрес дурын лабрес кызьпуэд – со луоз мынам мугоры», – а сама все глаз от окна отвести не может. Уж и работа к концу подошла, подруженьки домой засобирались. Вызвалась Эвика проводить их, вопреки наказу мачехи. Накинула легкий платок на плечи и вышла во двор: темно, хоть глаз выколи, одна луна сияет ярче солнца красного, глядит на Эвику приветливо и ласково. Распрощалась девушка с подруженьками, да все в избу зайти не может, будто сила какая на месте удерживает. Подошла она к колодцу, ног под собой не чуя, взглянула вниз – а там луна плескается, сладкой водицей умывается, на девушку поглядывает, а сама молчит, словно выжидает чего-то. Насилу в себя пришла девушка, заговорила тихо:

– Как же ты сюда попала, луна-красавица, не помочь ли тебе выбраться?

Посмотрела ей прямо в глаза луна и отвечает:

– Не беспокойся, добрая девушка, помощь мне без надобности. Здесь я каждый вечер купаюсь, водицей колодезной умываюсь. Знаю я, что мачеха твоя не велела тебе к колодцу этому подходить, водицы не пить, не умываться, на себя не любоваться.

Кивнула девушка в знак согласия, а у самой слезы из глаз так и закапали и рябь на глади воды колодезной устроили. Забеспокоилась луна:

– Не плачь, Эвика! Могу ли я горю твоему помочь?

И вскричала тут Эвика, мыслью осененная:

– Забери с собой меня, луна-красавица! Все лучше, чем с мачехой жить!

Подумала луна, улыбнулась и отвечает:

– С радостью, милая Эвика, и мне не так скучно будет одной на небе. Выпей водицы из колодца, тогда и увидимся.

Зачерпнула Эвика водицы, выпила ее и превратилась в мельчайшие капельки воды. Поднялись они высоко к небу и встретились там с луной, и осели на ней дружно. С тех пор мы и видим Луну с темными пятнами: это девушка Эвика наконец-то обрела счастье и радость рядом со своей спасительницей.

О Тебе

Неизвестный Город мирно посапывал печными трубами редких домишек. Как же сильно деревянные жители отличались от тяжеловесных бетонных гигантов, заполнивших собой все пространство… Дыхание Города было настолько легко, что не колыхало даже травинки. Порой, просыпаясь от кашляющего лая дворовых собак или бодро проезжающей машины, Город шелестел ветвями деревьев, зевал, сонно потягивался – скрежетали металлические навесы, вдруг скатывалось что-то звонкое, хлесткое с черепицы крыш. Даже Ветер от встревоженности Города вдруг начинал разгонять ленивые черные тучи, за которыми скрывалась Луна. Вот кто мог убаюкать Город и вернуть всему поднебесному – подлунному – тишину и покой.

Когда Луна заканчивала напевать колыбельные песни, и все снова возвращалось в состояние дремы, она вспоминала, как же грустно быть одной на небе. Да, рядом толпились легкомысленные говоруньи-звезды, к чьим бесконечным разговорам она нередко прислушивалась, – но они ей быстро надоедали. И тогда она просила Ветер прикрыть себя тучей или скрыть многочисленных кокеток из поля собственного зрения.

Иногда – о, как редко это случалось! – она разговаривала с детьми, не спавшими ночью втайне от родителей (желание их не спать ночью было так велико, что даже влияние Луны оказывалось бессильным). Тогда тоска отступала, она шутила и смеялась, рассказывала диковинные истории малышам – Луна знала их бесчисленное множество, потому что много видела и очень долго жила. Она могла бы говорить с детьми ночь напролет, но всегда останавливала себя: «Нужно дать им поспать. Пожалуй, стоит схитрить и спеть самую лучшую и сонную колыбельную».

Вчера ночью всезнающая Луна открыла для себя что-то, о существовании чего и не могла помыслить. Она говорила с мальчиком – с забавными завитками волос, окаймляющими лицо, с улыбчивым ртом и сонными, но такими летними глазами, – он рассказал ей, как любит играть весь день, потому и не хочет спать ночью: лишь бы веселье не заканчивалось. И поэтому он так любит Солнце.

– Солнце? Что это? – недоуменно спросила Луна.

– То, что греет и пробуждает ото сна, – мальчик зевнул уже в который раз и потер нос тыльной стороной ладошки.

– Почему я раньше о нем не слышала?

– Может, просто не хотела слышать. Я тоже долго не замечал торта, который купила мама, пока не захотел сладкого.

– До сегодняшней ночи я ни разу его не видела – это Солнце. И если уж сегодня о нем узнала, значит, так должно было случиться, и я обязательно с ним встречусь.

Мальчик ничего не ответил: сон слепил его веки сладким сном. Луна, преданная спокойным безбрежным мечтаниям, смотрела на молочный туман, в котором утонули большие и маленькие дома, поля и луга, речушки и озера – весь спящий Город. И думала, что она больше никогда не будет одинока.

Но сегодня она не увидела Солнце.

– Где ты?

Луна нашла несколько детей, не спавших ночью, и услышала – Солнце просыпается только днем. Как горько ей тогда стало! Она не могла понять, почему не могут они быть вместе, живя одним небом, дыша одним воздухом, находясь в одном Городе – как и в бесчисленных других одновременно. И тут светлячком прилетела мысль: если я сейчас, ночью, здесь, а оно будет тут же – только днем, может стоит оставить послание в небе? Это оказалось так просто и легко, что Луна даже рассмеялась от счастья.