Автомобиль притормозил и повернул направо. Пейзаж за окном изменился. Исчезли магазины, остановки, табачные палатки, появились заросшие травой спортивные площадки, импровизированные сушилки для белья, лавочки, скамейки и другие атрибуты спального массива.

 Рекламный видео ряд на потолочном мониторе резко прервался. Женщина в жакете в быстром тревожном темпе начала излагать причины экстренного прерывания оплаченного посыла о необходимости покупки подгузников, ведущей марки. Из слов ведущей стало понятно, что только, что в том самом городе Г., о котором ее не остыл предыдущий репортаж, произошел чудовищный взрыв, якобы уничтоживший львиную долю центральной части города, а прилегающие здания в настоящее время охвачены пожаром.

«Что попало твориться», – напрягшись, произнес Савельев.

В кармане пиджака заиграла мелодия телефонного звонка. Юрий Васильевич вздрогнул. Изучив экран мобильного устройства, он поднес аппарат к уху.

– Что ещё? И? Ну. Кто? Какие? Это секта какая-то? На площади? Вы там охуели что ли? Маша, я два часа как не в кабинете, и вы там с Шеевым ни хуя без меня решить не можете? Никогда, никакие, сука, полупидоры, не будут проводить лекции на площади Ленина в моем городе! Пусть они хоть евангелисты, хоть Иудеи, хоть Ивановцы. Никаких сектантских декадансов на площади не будет. Пусть собираются где угодно, и ебут друг друга куда хотят. Понятно? Что ещё? Все? Все, меня не беспокоить, – Юрий Васильевич, опустил руку с телефоном на сиденье.

«Да что за пиздец твориться?!» – он поднял руку с телефоном, наклонился и принялся листать список контактов, нажал на экран и поднёс трубку к уху.

– Алло, Сергей Сергеевич, а что у нас за сектанты в городе объявились? Не знаю. Какие-то староверы, или хуй их знает. Пришли к администрации, все в белом, просят какую-то лекцию провести на площади. А кто будет знать? Сука, ты кто? Не ты ли у нас главный по этим делам? Почему я знаю, а ты ни хуя не знаешь? – повысил голос Юрий Васильевич, и ударил ладонью по кожаному сиденью. – Найди и объясни им, что у нас в городе на площади выступаю только я. Загони их в Буханику, и пусть оттуда даже нос свой не показывают. Слушай, – мужчина перешёл на спокойный тон, – и ни я должен тебе это сообщать, а ты сам находить и разбираться. Жду доклада.

Машина остановилась у подъезда серого панельного девятиэтажного здания. Глава города вышел из машины, подтянул галстук, застегнул верхнюю пуговицу пиджака. На улице было по изначально-осеннему прохладно, пасмурно и пахло стоящим рядом с подъездом мусорным баком. Вход в подъезд был оклеен разноцветными объявлениями со всех сторон, во входной двери зияла дыра, асфальтированная площадка перед подъездом была разбита, а из двух приподъездных лавочек уцелела только одна, на которой, сидела старушка в старом лёгком коричневом пальто, как водится в платке и внимательно смотрела на приехавших. Юрий Васильевич улыбнулся старушке и шагнул к ней на встречу.

– Здравствуйте, как Ваше здоровье? – поигрывая руками, произнёс Савельев.

– Юрий Васильевич, здравствуйте. Спасибо, все неплохо, – ответила женщина, оголяя зубные протезы.

Водитель обошёл автомашину, открыл багажник, вынул из него портфель и коробку в белом полиэтиленовом пакете.

– Кроме вас к Томочке никто и не приезжает из интерната, – игриво начала старушка. – Только ребята со двора заходят, да учительница.

– А Лосина не приезжала? – озабочено уточнил Юрий Васильевич. – Она мне неделю назад докладывала, что приезжала.

Савельев повернулся к водителю, и сделал гневное лицо. Молодой человек броском приблизился к нему, протянул руки вперёд. Савельев взял портфель и пакет, наклонился к водителю.

– Все как обычно. Коньяка возьми две бутылки.

Водитель кивнул и резко повернувшись, пошагал к машине.

«Пиздец этим социальщикам», – брызнул Савельев, открыл дверь и исчез в подъезде.

«На машины, жопы свои возить, у них деньги есть, а дороги чинить – нету, – обреченно произнесла старушка, глядя как черный автомобиль развернулся, ухнулся задним правым колесом в яму и выехал со двора. – Мудак старый!»

Юрий Васильевич в темном подъезде поднялся на первый этаж, понял руку с портфелем, вытянул указательный палец, и нажал кнопку вызова лифта. Кнопка была оплавлена огнём зажигалки. Лампочка загорелась. В шахте лифта где-то очень высоко что-то загремело и кабина начала спуск вниз под громкий скрежет и дребезжание. Лифт остановился на первом этаже и двери открылись. Тусклый свет из кабины лифта осветил стены первого этажа. Стены были обшарпаны и исписаны черным маркёром. Здесь были классические подъездные «здесь были я. а. и.», «Метров – пидар», «Колчин – лох», а так же объявления типа «шишки порох 892....», «смеси 891.....». Юрий Васильевич, посмотрел в кабину лифта. Стены лифта были стилизованы подстать подъездным стенам и не нарушали созданный автором единый образ постиндустриального андеграунда. Как и полагается в таких кабинах, пахло мочой, пол был покрыт желто-коричневыми, с черными краями, пятнами по углам, потолок был украшен черными кругами, оставленными горящими спичками и зажигалками. Кнопки в лифте тоже были оплавлены, а кнопочная панель была исписана мелкими надписями и рисунками, значение которых было не доступно простому обывателю и скрывалось в фантасмагориях пустоголовых малолеток из маргинальных семей. Юрий Васильевич, нажал кнопку седьмого этажа. Двери послушно закрылись и кабина, дёрнувшись, покатила вверх. Внимание Савельева привлекла надпись над кнопочной панелью «Оставь надежду всяк сюда входящий». Шутку, он оценил, и даже слегка улыбнулся. Опомнившись, Савельев, перехватил пакет в другую руку и полез в карман пиджака. Достав мобильный телефон, он нашёл в списке контактов необходимый номер и нажал кнопку вызова.

– Алло. Рима Васильевна, ты мне расскажи голубушка, когда твои легионеры последний раз были у Приходько? Ты не охерела там? Сейчас поищу? Ты мне во вторник докладывала, что лично выезжала в прошлую пятницу. И? Да ни хуя тут не было, ни тебя, ни ослов твоих. Я сам здесь. Че молчишь? Че, блядь, молчишь?

Лифт остановился, двери открылись. На седьмом этаже горела лампочка. Можно было сделать вывод, что аборигены, извлекающие лампочки на площадках, довольствовалось первыми этажами, и необходимости лесть на седьмой не видели. Юрий Васильевич вышел из лифта, повернул направо, сделал пару шагов и замер перед металлической дверью кондоминиума.

– Что мешало съездить? Ты же социальная поддержка населения! Вы что творите, суки?!? Вы из меня дурака делаете. Ни хуя не выполняете, а еще и пиздите постоянно! Короче, Васильевна, человек ты хороший, но такой должности у меня нет. Пиши заявление и иди куда хочешь. Не еби мне мозги! Мне все равно! Я пиздёшь терпеть не буду. Заявление немедленно и собирай вещи. Мне похуй! Все!

Юрий Васильевич, нажал кнопку отмены вызова, посмотрел на телефон, убрал его в карман. Немного постояв, поднял палец и нажал один из четырёх дверных звонков. Где-то глубоко за дверью послышалась соловьиная трель. Справа от входной двери все той же группой неизвестных художников в стиле наскальной живописи, были изображены мужские и женские гениталии, выдержки из песен поп и рок исполнителей, а также ряд традиционных оскверняющее разоблачающих надписей, среди которых внимание Юрия Васильевича привлекла «приход – калич».

За дверью послышались шаги, брякнул засов и дверь открылась. За порогом стояла невысокая худая женщина лет сорока, с короткой стрижкой на темно-каштановых волосах, приятным лицом, с небрежным макияжем. На женщине было чёрное кашемировое пальто поверх водолазки и синих джинсов. Женщина была в тапочках.

– А-а, Юрий Васильевич! Здравствуйте, здравствуйте. Вы как всегда вовремя. Томочка вас уже очень заждалась. Постоянно о вас спрашивает, – женщина сделала шаг назад и повернулась спиной к стене общего коридора, всем своим видом приглашая гостя пройти внутрь. – Заходите, заходите, как Ваши дела? Как здоровье? Все ли на работе нормально? Как семья?