Наконец заметив меня, И. В. Сталин отделился от группы и неторопливо приблизился ко мне. Я доложил, что являюсь начальником ГАУ, назвал свою фамилию.

- Так вы и есть тот самый Яковлев, новый начальник ГАУ? - кивнул Сталин. Здравствуйте! Как у вас идут дела?

Я ответил, что пока мне все ново, стараюсь поскорее познакомиться с большим ведомством, которое мне доверили. Не скрыл, что есть много неясного в обеспечении войск, данные поступают разноречивые. Устанавливаю связь с промышленностью и, конечно, жду резкого повышения поставок в соответствии с требованиями военного времени. Чувствую, что мне нужна авторитетная помощь кого-либо из членов правительства, так как руководство Генштаба сейчас целиком занято оперативной обстановкой, а я еще не знаю, как быть с заказами на вооружение и боеприпасы.

Сталин выслушал меня спокойно, пожелал поскорее войти в дела ГАУ. Подчеркнул, что нужно быть внимательным, по-хозяйски подходить к заявкам. Обещал подумать о всех моих просьбах. На этом наша первая встреча с ним и закончилась.

В первые недели войны И. В. Сталин приезжал в Кремль, в свой кабинет, днем. Затем - обычно часам к восемнадцати-девятнадцати. В октябрьско-декабрьские дни 1941 года - то днем, то к восемнадцати часам. В остальные месяцы и годы войны в своем кабинете Сталин находился обычно с восемнадцати до двух-трех часов ночи, после чего он и члены Политбюро или уходили на квартиру Сталина, или уезжали к нему на ближнюю дачу. И там до утра продолжалось обсуждение разных партийно-государственных вопросов.

Следовательно, и заседания Государственного Комитета Обороны, и работа Ставки происходили в одном и том же кабинете. Но я не помню случая, чтобы эти заседания носили в годы войны протокольный характер. Обычно те или иные дела разбирались путем обмена мнениями.

Постановления Государственного Комитета Обороны, как, впрочем, и представления в ГКО, должны были быть всегда лаконичными, краткими, ясно излагать суть вопроса или решения. Иногда проект постановления писался под диктовку Сталина тут же, в кабинете. При этом надо было помнить, что он имел привычку, диктуя, ходить по кабинету, а иногда и подходить сзади, через плечо пишущего читая текст. Не терпел, когда слова были неразборчивы, сердился.

После написания постановление тут же набело перепечатывалось в машбюро у Поскребышева и после подписи без промедления доставлялось фельдъегерями заинтересованным лицам. Словом, оперативность в этом вопросе была на высоте.

Обычно И. В. Сталин вызывал в Ставку нужных ему лиц через А. Н. Поскребышева, которому о цели вызова, как правило, не говорил. И Александр Николаевич передавал по телефону одно лишь слово: "Приезжайте". Переспрашивать в таких случаях не полагалось, а спешить было надо, так как при длительной задержке мог последовать вопрос "Где были?" или "Почему так долго не приезжали?". Отвечать нужно было честно, иначе беды не оберешься.

Как-то в 1943 году К. Е. Ворошилов уговорил меня посетить с ним ЦАГИ. Я там никогда не был. Поехали. В институте оказалось много интересного, и мы пробыли там часов до четырнадцати. Потом Ворошилов предложил еще заехать к нему на квартиру в Кремль и пообедать.

Часов около восемнадцати почувствовал какое-то странное беспокойство и поехал к себе в ГАУ. Дорогой ругал себя за то, что не догадался от Ворошилова позвонить в управление и сообщить, где нахожусь.

У подъезда ГАУ меня действительно ждал дежурный адъютант, и, волнуясь, доложил, что уже три раза звонил Поскребышев. Так вот оно, предчувствие!

Звоню Александру Николаевичу. Тот сердито бросил: "Приезжайте, не мог найти". Приехал. Сталин тоже строго отчитал меня за то, что заставил ждать сорок минут. Спросил: "Где были?" Ответил. И опять получил нагоняй за поездку в ЦАГИ. Мотивировка: "Что, у вас своих дел не хватает, что вы ездите в другие институты?"

А бывали случаи, когда Сталин, наоборот, вдруг спрашивал: "А не оторвал ли я вас вызовом от срочного дела или отдыха?"

Но вернемся к моему вызову. Поясню, что начальник ГАУ нес ответственность перед Ставкой за должное обеспечение армии вооружением и боеприпасами. Вот Верховный Главнокомандующий и счел необходимым разъяснить мне ее объем. Прохаживаясь по кабинету, он неторопливо говорил примерно следующее:

- У нас в армии много чинов. А вы, военные, привыкли и обязаны подчиняться старшим по званию. Как бы не получилось так, что все, что у вас есть, растащат по частям. Поэтому впредь отпуск вооружения и боеприпасов производить только с моего ведома! - При этом Сталин, медленно поводя пальцем в воздухе, добавил: Вы отвечаете перед нами за то, чтобы вооружение, поставляемое в войска, было по своим характеристикам не хуже, а лучше, чем у врага. Вы - заказчик. Кроме того, у вас есть квалифицированные военные инженеры, испытательные полигоны. Испытывайте, дорабатывайте. Но давайте лучшее! Конечно, наркомы и конструкторы тоже отвечают за качество. Это само собой. Но окончательное заключение все же ваше, ГАУ.

Вы отвечаете за выполнение промышленностью планов поставок, - продолжал далее И. В. Сталин. - Для этого у вас есть грамотная военная приемка. Следовательно, если в промышленности появились признаки невыполнения утвержденного правительством плана, а вы вовремя через наркомов не приняли должных мер (а в случае, если и приняли, но это не помогло, а вы своевременно не обратились за помощью к правительству), значит, именно вы будете виноваты в срыве плана! Наркомы и директора заводов, конечно, тоже ответят. Но в первую очередь - вы, ГАУ, потому что оказались безвольным заказчиком.

Вы также отвечаете за правильность составления предложений по распределению фронтам вооружения и боеприпасов, за своевременную, после утверждения мною плана, их доставку. Перевозки осуществляет НКПС и Тыл Красной Армии. Но вы должны это постоянно контролировать и вовремя принимать меры к доставке фронтам транспортов в срок.

И хотя все эти разъяснения Сталина были адресованы в общем-то мне, начальнику ГАУ, но в кабинете также находились и члены Политбюро. И я понял (думаю, что не ошибся), что Верховный все-таки в первую очередь говорил это им, членам ГКО.

Ну а я после таких указаний И. В. Сталина почувствовал себя куда свободнее во взаимоотношениях с любыми инстанциями. Ведь члены ГКО тоже знали об упомянутых указаниях Верховного, поэтому, если возникала необходимость, принимали меня при первой возможности и помогали всем, чем могли. Во-первых, всем начальникам арсеналов, баз и складов было приказано ничьих указаний об отпуске вооружения и боеприпасов, кроме распоряжений ГАУ, не выполнять. И когда в октябре 1941 года один очень ответственный товарищ из Московской организации ВКП(б) все же настоял на выдаче с завода экспериментального автомата, ГКО тотчас же объявил ему выговор. И заставил вернуть автомат на завод. С тех пор больше уже никто не пытался действовать в обход ГАУ.

Планы месячного распределения я докладывал лично Верховному Главнокомандующему. Особых поправок, как правило, им не вносилось, так как план предварительно согласовывался с Генштабом. И при наличии каких-либо расхождений Генштабу все же приходилось считаться с имеющимися ресурсами. Так что обычно он соглашался с предложениями ГАУ.

По отдельным же заявкам фронтов мною представлялась И. В. Сталину докладная записка, которая чаще всего утверждалась им без поправок. Хочу заранее сказать, что за все время войны не было такого случая, чтобы Верховный остался неудовлетворенным представлениями ГАУ. Лишь глубокой осенью 1941 года, когда обстановка на фронтах была исключительно тяжелой, И. В. Сталин как-то не выдержал и предложил было снять меня с занимаемого поста и даже отдать под суд...

А дело было так. Начальник ГлавПУРа Л. 3. Мехлис имел поручение контролировать формирование новых стрелковых дивизий резерва Ставки. ГАУ уже разработало определенный план обеспечения этих соединений вооружением и боеприпасами. И выполняло его в полном объеме, хотя нужды фронтов в ноябрьские дни 1941 года были очень острыми.