Нетерпеливо положив трубку, обескураженная женщина вновь поспешила к сейфу. На этот раз она решила действовать не спеша. Ведь не могла же куда-то деться из запертого сейфа заветная шкатулка! Но шестым чувством, вопреки логике, она уже знала, что шкатулки ей не найти. Она вытащила из стальной коробки все ее содержимое, перетряхнула все бумаги, Обшарила все углы. Шкатулки не было. Машинально складывая все назад, Майя Борисовна кинула взгляд на содержимое бумаг. В папках хранились какие-то старые облигации, в конвертах какие-то негативы.

– Это подождет, – подумала Майя Борисовна, – Надо найти фермуар.

Тем временем подошло время обедать, но есть совсем не хотелось. Майя Борисовна сделала себе кофе и задумалась над чашкой. Со смерти Василия Ивановича прошел почти год. За это время к сейфу никто из посторонних и близко не приближался. Сама она открывала сейф лишь для того, чтобы взять оттуда деньги. Шкатулку не трогала, не до того ей было. Может, это сам Василий Иванович вынул фермуар и отдал кому-то, или перепрятал. Кто может об этом знать? Перед смертью он ничего не говорил ни о шкатулке, ни о другом имуществе. Только гладил ее руку и просил похоронить его на Литмостках, не жалеть денег на похороны и устроить достойные поминки. Завещание свое он показал ей еще раньше. Хранилось оно в том же сейфе, в простом конверте из бумаги крафт.

Майя Борисовна стала вспоминать, с кем встречался муж перед самой своей смертью. Болел он недолго, а слег совсем всего недели за две до смерти. И в эти две недели у него перебывали многие, приходили прощаться. Майя Борисовна, оберегая покой мужа, строго регламентировала эти визиты. Все же они записаны в ежедневнике! Надо только найти его и просмотреть все записи по дням. Мысленно она похвалила себя и мужа за привычку ничего не выбрасывать. Василий Иванович хранил каждую квитанцию из комиссионного магазина, каждую расписку о получении денег при покупке у частных лиц. Таких бумажек сохранились горы. Они все были рассортированы по годам и разложены по ящичкам секретера. Ежедневники, записные книжки и календари хранились в итальянском сундуке.

Ежедневник она нашла довольно быстро. Слег Василий Иванович во второй половине августа, но Майя Борисовна просмотрела и два предыдущих месяца. По очереди перебывали все родственники. Даже клуша ее сестра поднялась и посетила Василия Ивановича вместе со своим мужем- солдафоном. Два раза в последний месяц жизни Василия Ивановича наведывался Игорь. И так совпало, что был он и накануне смерти. Оля посетила дядю два раза в его последние предсмертные дни. Приходили также отец и сын Григорьевы, много лет проработавшие со Стручковым. Раз приходила лаборантка с кафедры истории искусства подписать какие-то бумаги. И несколько раз появлялся в их доме довольно неприятный тип, прежде незнакомый Майе Борисовне. Суетливый, шумный, простовато-компанейский некто Саитов. В нем струилась кровь какой-то редкой закавказской народности и не то румын, не то молдаван. Про себя Майя Борисовна звала его татарином. Он совершенно не подходил ни к их дому, ни к самому Василию Ивановичу, барину и эстету в душе.

– Кто же из них хоть что-нибудь знает о фермуаре? – думала Майя Борисовна, – С кого начать расспросы и как? Ведь при жизни мужа они никому не говорили о подлинном сокровище, хранящемся у них в сейфе.

Тишину вновь нарушил резкий звонок, на этот раз дверной. Майя Борисовна прервала свои невеселые размышления и пошла открывать. В глазок она увидела нелюбимую племянницу и, постаравшись сделать приветливое лицо, открыла дверь. Юлечка предстала перед ней в нелепой розовой курточке и розовых же то ли сапогах, то ли валенках. Чего только не носят в наше время!

– Здравствуйте, тетя Майечка, – произнесла племянница своим правильно сладким голосом, – А я вам тортик принесла. Давайте выпьем чаю.

Майя Борисовна терпеть не могла эти ее «тортики». Она признавала выпечку только из Метрополя. Но та, как нарочно приносила эти бисквитные чудовища с жирным кремом. Подоплека была такая: «Я хоть и бедная, а к богатой тетке не с пустыми руками прихожу. Что могу, то и приношу». Но на сей раз Майя Борисовна на «тортик» не прореагировала к досаде племянницы.

– Да-да, конечно, проходи, Юлечка, – рассеянно сказала она.

– Вы чем-то расстроены, тетечка?

– Нет, ничего, – и тут Майя Борисовна кстати вспомнила про разоренную могилу, – Хотя ты права, расстроена. Какие-то хулиганы разорили могилу Василия Ивановича.

– Да что вы говорите? Как, кто, расскажите!

– Сама толком ничего не знаю. Позвонили с Литмостков, сообщили, что поребрик сломали, цветы вырвали. Переворошили все, как будто что-то искали. А что там может быть?

– А не могли, тетя Майечка, туда что-то спрятать? Видят, могила свежая и зарыли что-нибудь, а потом не сразу нашли.

Мысль Юлечки была вполне здравая, но из нелюбви к племяннице Майе Борисовне хотелось ей противоречить.

– Да что ты такое говоришь? Кладбище привилегированное, охраняемое. Кто там и что будет прятать в могилы?

– Привилегированное, охраняемое, а никто не знает, когда могилу разрыли.

– А откуда ты знаешь, что никто не знает. Может, уже выяснили. И могилу никто не разрывал, насколько я знаю.

Юля прикусила язык и свернула разговор к чаю. Чай пили на кухне. Майя Борисовна не хотела вести племянницу в комнату, боясь, чтобы та не увидела случайно неубранные бумаги. Юлечка стала вспоминать, каким милым человеком был Василий Иванович. Им, неродным оставил кое-что на память. Дяде – эмалевую табакерку ХYIII века, а матери ее – гарднеровский чайный «tet – a – tet».

– Не знаю, как дядя Игорь, а мы очень благодарны Василию Ивановичу, что подумал о нас перед смертью.

Майя Борисовна вспомнила недовольные лица брата и сестры при чтении завещания и подивилась откровенному вранью юной лицемерки. Между тем Юлечка продолжала:

– Завещание, это как в романах про заграничную жизнь. Я тогда впервые про завещание услышала. У моей подружки бабушка умерла, так ничего никому не завещала. Да и завещать-то было нечего. А вы, тетя Майечка, – прикинувшись невинной овечкой, спросила Юлечка, – тоже завещание оставили?

– Ах, вон оно что, – подумала про себя Майя Борисовна, – Вот что ты хочешь выяснить. Вслух же она сказала:

– Да какое там завещание. Я еще пожить хочу, не торопись меня хоронить.

– Что вы, что вы, тетечка, как могли такое подумать? Я из одного любопытства.

– Про завещание я не думала, – отважно врала Майя Борисовна, – Детей у меня нет. Брат да сестра. Вот им все и отойдет, а, стало быть, и тебе. Умру когда, пусть делят, как хотят. С собой в могилу ничего не унесешь.

– Да уж, – подтвердила Юлечка, – Правда вот разрыли дядину могилку, может, думали, что с собой он все-таки что-то унес!

– Не кощунствуй, – строго оборвала ее Майя Борисовна, – Да и пора тебе, наверное. Я что-то устала от волнения.

– Ухожу – ухожу, тетя Майечка, будьте здоровы! Я вас непременно навещу на будущей неделе.

Повозившись в передней со своими розовыми одеяниями, расправив воротничок и манжеты, подтянув голенища сапожек и водрузив на голову странную шапку с кошачьими ушами на макушке, Юлечка, наконец, отбыла.

– Какая все-таки неприятная, – подумала Майя Борисовна, – Однако, нужно что-то делать. Думала только и будет занятий, что мужа оплакивать да пристраивать вещи, ан нет. Надо искать фермуар.

Глава 3 Мужская ветвь рода Поливановых

Игорь Борисович Поливанов был человеком авантюрного склада. Казалось бы, должность директора выставочного зала предполагала в ее носителе склонность к истории, изобразительному искусству, или, на худой конец, хоть к прикладному. Но интересы Игоря Борисовича были много шире. Если честно, ему хотелось всего: денег, славы и любви. Именно в такой последовательности. Легче всего, он считал, добыть деньги. Пусть вначале небольшие. С этой целью он сдавал в аренду подвал и все закутки во вверенном ему здании. Выставочный зал располагался в бывшей церкви. Поэтому, кабинет директора был в ризнице. Бухгалтерия – в подсобном помещении напротив. А все остальные работники размещались в алтаре, в специальной выгородке, напоминающей скворечник.