Ольга Чашкина была высокой, стройной, с маленькой змеиной головкой и красивыми руками. Одевалась ярко и вычурно. Поначалу довольно дешево, но со временем и утолщением ее кошелька наряды ее приобретали все больше строгости и вкуса. Характер у нее был неуравновешенный, и ей явно не хватало воспитания. Но что она твердо усвоила, что никакая лесть не кажется людям безмерной. Не нужно жалеть ее, как говорил Шопенгауэр, ведь лесть фальшивая монета. Второе правило, которым руководствовалась Ольга Чашкина, – это быть на виду у начальства, искать с ним встреч и сближений любыми способами. Третье правило она почерпнула на курсах, организованных американским общественным институтом, эмиссары которого наводнили Россию в годы перестройки. Оно гласило: пиарь себя, потом место, в котором работаешь, а потом уже то, чем занимаешься. Вооруженная современной стратегией делания карьеры, Оля Чашкина начала службу с Дома композиторов, а потом переместилась в крупный концертный зал, и в данный момент занималась подсиживанием старой директрисы. По большому счету, ей было все равно: чем руководить, но руководить она должна была обязательно, иначе ее неистраченная на личную жизнь и материнство энергия могла взорвать ее не очень крепкую голову.
Вот таким был круг наследников Майи Борисовны. Она вспомнила, как разочарованы были эти родственники год назад, когда выяснилось, что Василий Иванович все имущество безраздельно оставил ей, своей жене, не оговорив право других на какую-нибудь его долю. Ольге он завещал солидную сумму денег, превратившуюся в ничто, после дефолта, последовавшего вслед за смертью Василия Ивановича.
Строго говоря, наследниками Майи Борисовны были только ее брат и сестра. Умри она без завещания, все достанется им. Но Майя Борисовна не делала различия между своими родственниками и родственниками мужа, тем более, что и тех, и других не любила. Была она по натуре человеком мягким и никому бы не призналась в своей неприязни открыто, но себе отдавала отчет, что видеться с ними ей не хочется. Сестра была откровенно завистлива. Брат шокировал ее своей грубостью и излишней прямотой. Много раз прямо говорил, что она обязана завещать ему гарнитур для гостиной из карельской березы в стиле ампир и настольную лампу на малахитовой подставке. В свои редкие визиты к сестре он каждый раз поглаживал и ощупывал эти «свои» вещи, страшно раздражая этим Майю Борисовну.
Но более всего не лежала ее душа к Юленьке. Если от остальных своих родственников Майя Борисовна знала чего ожидать, то эта вкрадчивая, приторно вежливая девушка была не понятна и внушала своей тетке стойкую неприязнь. Внешне она не выделялась ни в ту, ни в другую сторону, была ни хорошенькой, ни уродиной. Среднего роста, с хвостиком бледно-желтых волос, в круглых очечках на глазах неизвестного цвета, с круглыми щечками и средне статистическим носом, была она невыразительной и незаметной. Говорила негромким голосом, никогда его не повышая, никогда не выходя из себя. Ни восторга, ни негодования никогда не выражала, видимо, относясь ко всему равнодушно. Родителей, похоже, не любила, да и любила ли вообще хоть кого-нибудь, кроме себя? Придраться, однако, было не к чему. Всегда вежливая, спокойная, ровная.
Тайна Юленьки состояла в том, что единственным интересным для нее субъектом была она сама. Ко всем своим пристрастиям и желаниям она относилась очень внимательно. Любила хорошо покушать, любила удобства и комфорт, а также душевное спокойствие. Из-за этого, последнего, она старалась не раздражать окружающих, хотя была к ним совершенно безразлична. Палатки, плацкарты, стройотряды – все это было не для нее. Компаний она тоже не любила, но если куда-то звали, шла, чтобы не выделяться. Молодые люди ею не интересовались, да и она ими тоже, признаться. И молодых девушек вокруг себя, и парней считала неинтересными. Она моментально вычисляла слабости других. Эта – кокетка, этот – напыщенный дурак, эта – закомплексованная прилипала. Слабостей не было только у самой Юленьки. Себя она считала безукоризненной и уважала.
Вот эта Юленька и стала бывать у Майи Борисовны после смерти Василия Ивановича с завидным постоянством. В первые месяцы, сраженная горем вдова, стеная и плача, могла сказать много лишнего при посторонних, а посторонней, чаще всего, при ней была Юленька.
Размышляя обо всем этом, Майя Борисовна с привычной ловкостью перетирала тарелки вэджвудского фарфора, восхищаясь безупречным вкусом своего покойного супруга.
– Вэджвуд отдам в музей, – думала она, – Для этих троглодитов слишком жирно. Василий Иванович любовно, вещичку к вещичке собирал свои сокровища по комиссионкам и по частным квартирам всеми забытых старушек. Комиссионки до и после войны ломились от стильной мебели, фарфора, бронзы. Да вот и сейчас, снова, они ломятся. Видимо, уже последняя волна. Но сейчас что, ошметки былой роскоши. Раньше вон модерн не считали ценным, разве только авторские вещи. А сейчас он лакомый кусок, даже тиражный, даже промышленный. Сколько же всего было в Петербурге сокровищ, если после всех войн и революций, вывоза за границу и сталинского террора, да, наконец, и просто по прошествии столетий, столько всего еще осталось. Впрочем, по настоящему редких и хороших вещей немного. У них вот с Василием Ивановичем и мебель, и прикладное первосортные. Но по настоящему редкая и, по большому счету, дорогая вещь – только одна. Это юсуповский фермуар, как они его называли.
Представлял он собой колье из изумрудов и бриллиантов и таких же к нему серег. Колье было собрано из изумрудов в три-четыре карата каждый, окруженных розетками из бриллиантов, а по низу, в качестве своеобразной бахромы были прикреплены алмазы каплевидной огранки. Застежка, которая, собственно и называлась фермуаром, находилась сбоку и представляла собой изумруд в шестнадцать карат. Этот камень и был главным сокровищем. Серьги также были в виде миниатюрных бриллиантовых розеток с изумрудом посредине и алмазной каплей на конце. Камни были прекрасные, беспорочные, чистой воды, и по оценке специалистов стоил этот убор миллион двести тысяч долларов. Хранился он в палисандровой шкатулке, обитой изнутри черным бархатом. Сама шкатулка была спрятана в домашний сейф, вделанный в стену за висящим зеркалом.
Майе Борисовне вдруг захотелось увидеть эту немыслимую красоту. Василий Иванович неохотно вынимал из сейфа палисандровый ящичек и ни разу не позволил ей надеть украшения при людях. И о происхождении этого сокровища он говорил невнятно. Будто бы передал ему на хранение шкатулку его коллега фотограф перед отправкой на фронт. А сам с войны не вернулся. Вроде бы и из семьи этого фотографа никого не осталось. То ли умерли в блокаду, то ли сгинули еще до войны. Как он попал в руки приятеля Василия Ивановича, история умалчивает. Редко покидал фермуар ячейку сейфа. Майе Борисовне показал его муж не в первый год брака.
Майя Борисовна подошла к секретеру в стиле Буль, нашла в одном из ящичков хитрый стальной ключик и отперла сейф. Палисандровая шкатулка лежала обычно на нижней полке, в самой глубине. Сверху лежали футляры с более ординарными украшениями. Да и тех было немного. Несколько колец, три пары серег (две из них советской работы), сломанная брошь и недорогой золотой браслет с эмалевыми вставками. Честно говоря, Василий Иванович не слишком баловал молодую жену подарками, предпочитая тратить деньги на предметы обстановки. Старался создать иллюзию барской квартиры Х1Х века.
Нетерпеливо отодвинув бархатные коробочки, Майя Борисовна просунула руку поглубже, но не нашарила знакомой шкатулки. Она заглянула вовнутрь, но там ее не увидела. Тогда она стала обшаривать верхнюю полку с какими-то папками, конвертами и сильно похудевшей пачечкой денег. Палисандрового ящичка не было и там. Он как сквозь землю провалился.
Вдруг тишину квартиры нарушил резкий телефонный звонок. От неожиданности Майя Борисовна подпрыгнула. Она быстро закрыла сейф и подняла трубку. Звонила Нелли Яковлевна с Литмостков. Сообщение было странным и неприятным. Какие-то хулиганы нарушили могилу Василия Ивановича. Если бы не только что сделанное открытие пропажи главного сокровища, Майя Борисовна немедленно бы помчалась на Литмостки выяснять, что случилось. Но сейчас мысли ее были целиком заняты пропавшим фермуаром. И большее несчастье поглотило меньшее. Нелли Яковлевну она выслушала как-то тупо. Договорились, что та ей позвонит, когда что-нибудь выяснится. А Майя Борисовна свой визит перенесет.
