Сидел я и видел боковым зрением, как плакал молчаливо мой пожилой сосед: растеклась под глазом светлая, серебристая морось, к щеке подсбегала маленькой и горючей капелькой...
И дикими показались мне думы подпольные, страхи летучие: хоть и не ровня, так свой же брат - человек человека стоит. Одним миром мазаны.
И долго еще потом я мучился - уже дома, в своей комнатушке, бессонной ночью, одинокий и далекий от всех родных и близких...
А еще поразило меня то, что я как будто и не нашел в этой жизни, в своих первых впечатлениях, ничего особенно поражающего или, вернее сказать, неожиданного. Все это словно и раньше мелькало передо мной в воображении, когда я старался угадать свою долю.
3
Утренняя планерка проходила на втором этаже штаба, в просторном кабинете начальника колонии подполковника Любопытнова Виктора Ильича, пожилого уже человека с совершенно седой, круглой головой и серо-черными, с завитушками к вискам бровями. Трудно было избавиться от впечатления, что начальник колонии видел все окружающее как-то не глядя. Входя куда-нибудь, он уже знал, что делалось на другом конце - порядок дела не портит! - а твердостью и определенностью при решении служебных вопросов начальник завоевал расположение даже у мало кому верящих подопечных за колючей проволокой. Среди старожилов поселка упорно бытует легенда, будто бы к одному из дней рождения начальника подарили ему осужденные собственноручно изготовленный автомат, смастерив его на нижнем складе и тайно, по частям, доставив в жилзону, где возложили новенькое, смазанное оружие прямо на стол уважаемого человека, разумеется, до прихода того на рабочее место. Мол, кто нас помнит, того и мы помянем. И этому как-то трудно было не верить, как и тому, что однажды некий изобретатель этого "колючего окружения" умудрился сконструировать из бензопилы "Дружба" подобие вертолета и даже поднялся в воздух на этом агрегате в ночное, относительно безопасное время, но все же был замечен обалдевшим часовым и благополучно подстрелен, после чего упал за запретной полосой. Изобретателя подлечили где следует и поощрили - раз на раз не приходится! - далеко не по изобретательским заслугам: новым сроком в колонию более строгого режима.
- Значит, туда и дорога, - смеялся перед планеркой дежурный Сирин.- А живи попросту и без затей, проживешь сто лет. Соображать надо!..
Коренастый, плотный, стремительно вошел начальник колонии, точный минута в минуту. Посерьезневший Сирин скомандовал офицерам, полукругом сидевшим в кабинете начальника:
- Товарищи офицеры!.. Товарищ подполковник, лейтенант Сирин дежурство сдал!
- Капитан Брусков дежурство принял!
- Товарищи офицеры... - миролюбиво ответствовал начальник, что означало: прошу садиться.
И все деловито расселись по местам, за исключением Сирина и заступавшего на дежурство капитана, у которого было бы грех спрашивать о здоровье, глянув на его лицо.
А лейтенант Сирин наладился привычной скороговоркой:
- За время моего дежурства происшествий не случилось. Осужденные занимались по распорядку дня. Вывод на объекты и возвращение в жилзону соответствуют учетным данным. Вечерний прием спецконтингента проводился медчастью, спецчастью и бухгалтерией. В вечернее время демонстрировался фильм. Оценка наряду осужденных "удовлетворительно", дежурному наряду контролеров - "хорошо". Лейтенант Сирин дежурство сдал!
Но начальник, покачивая седой головой, поинтересовался как бы задумчиво:
- Кто же фильм, товарищ Сирин, обеспечивал на сей раз?
И, поглядывая то на начальника, то на замполита, не сводившего с него своих блестящих внимательных глаз, Сирин забормотал:
- Фильм... Фильм обеспечивал новый начальник отряда... Цыплаков. Цыплаков Игорь Александрович. По собственному желанию...
Только на свои глаза свидетелей не наставишь: начальник колонии, с привычной ловкостью встав из-за стола, быстро расстегнул мундир и посмотрел на Сирина так, что того малость поизвело:
- Вы понимаете, что могло случиться?.. Человек ни сном ни духом еще не ведает нашей специфики! Жду объяснительную - и будете наказаны!.. Все свободны!
Выйдя из кабинета, я пошел к окну в конце коридора и тут же столкнулся с майором: невысок и лобаст, под носом взошло, а на голове не засело, сам тих и как-то странен. Подхватил он меня под руку приглашающе, и мы с ним спустились закадычными друзьями на первый этаж, к кабинету с табличкой "Заместитель начальника по режиму и оперработе". Там уже сидел замполит Мирзоев: откинувшись в кресле, он нервно курил, закинув ногу на ногу. При виде нас замполит что-то промычал и, затушив папиросу, придвинулся к столу вместе с креслом. Серьезный и внушительный.
- На такое дело не всякий годится, - тихо, точно сам с собой, заговорил заместитель по режиму майор Нектаров. - Люди, как говорится, стукают, и никто их не слышит. А вот мы как в ступе: что ни ступим, то и стукнем. Как пить дать, услышат и обязательно разнесут. Чего было и не было - на каждом углу расскажут. И никуда не денешься: работа такая. Всегда на виду. Так что вчерашний случай с "крысятником" оставлять без последствий, конечно, негоже. Нас не поймут. Неволя, брат, всякого учит и ума дает. Здесь одним доверием не обойдешься - к беде приведет. - Майор Нектаров, переглянувшись с нахмурившимся замполитом, забарабанил по столу пальцами. - Однажды в розыске достал один из наших сбежавшего - в одиночку накрыл. Тот с ходу и ручки вверх: "Не тронь, начальник, твой". А наш - нет чтобы заставить урку шмотки с себя скинуть - не сообразил. На слово поверил да ближе и подошел, а тот, не долго думая, ножик из сапога - и в сердце. Да позже на тот же свет еще двоих едва не отправил. Спасибо, врачи выходили. В нашей работе хоть раз вожжи отпустишь - не скоро и изловишь. Одни неприятности как из мешка посыплются: знай успевай оборачиваться...
- Время научит, - завыстукивал по столешнице и замполит. - Был у нас тоже один добренький: все хотел, чтобы кругом по-людски было - и у ваших, и у наших. Да только, понятно, ненадолго хватило: быстро сообразил, откуда ветер дует. А как еще по-настоящему поприжало, так вообще потек. Оно и понятно: с огнем не шутят...
- Что верно, то верно, - поднял указательный палец майор Нектаров. Дело прошлое: можно было бы тех пятерых в вагоне спасти, окажись наши посообразительней...
Какой-то злобно-нутряной вой сирены, разливаясь на высоком, жутком завывании, вдруг поднял всех с мест. Выскочив из штаба, мы бросились к клубу: над ним, медленно заполняя низкое, неподвижное небо, поднимался черный, слоистый дым, расползаясь над поселком.
Горел и правда клуб. Подойти уже было страшно: оттуда, где был зал с печью, трещало и зловеще шумело с неимоверной силой; из туго лопнувших окон с гудением вились плавные огненно-красные космы; на крыше очередями палил шифер, а сама она вся уже была охвачена пламенем, горело и в библиотеке, там огнь пожирающий шуровал уже вовсю, но еще на волю не вырвался, гудел внутри, как бы готовясь к неожиданному и гигантскому прыжку, чтобы разом поглотить все в своей испепеляющей лаве - сколько можется, столько и хочется! - искры змеино шипящим фейерверком густо и страшно сыпались далеко во все стороны.
Но аминем дело не вершится - кругом метались и тушили кто чем мог, подлетела пожарка и моментально раскатала шланги - сильные, стальные струи вбились в ярое пламя, постепенно гася и сбивая огненные островки.
- Давно просила печь отремонтировать, - нудно бормотала возле меня бледная библиотекарша, безнадежно прижав к щекам руки. - Опять буду без вины виноватая...
Висевший над клубом обломок громадного стенда с надписью "Да здравствует" легко сорвался, скользнул вниз и, ухнув возле меня, сразу рассыпался.
И вдруг меня будто кто окликнул - и я, точно в беспамятстве, бросив все, кинулся к библиотеке, кульнул туда через окно - чем думать, так делай! - подвывая и прикрикивая от страха. Благослови, да головы не сломи! огонь вовсю гудел и шарил по комнате, по книжным стеллажам, весело и мощно пожирая все на своем пути. Сгреб я в охапку, беремем, бюст Достоевского и, задыхаясь, теряя последние силы, с готовой лопнуть от нечеловеческого, звенящего напряжения головой кинулся обратно.
