– Примерно тогда же, – отозвался Шешель, прожевавший второй бутерброд и встретивший появление третьего с отчетливой нежностью во взгляде. Правда, на этот уже не набросился, как дворовый пес – на кусок парного мяса, даже попытался разглядеть в тусклом свете, что там внутри. – Очень вкусно!

– Вы просто голодный, – улыбнулась Чара.

– Не скажи, – качнул головой следователь. – Это шедевр бутербродостроения! Говорю, как старый холостяк, знающий толк в ленивой еде. – Он прервался на укус, прожевал гораздо тщательней с совершенно блаженным видом. – Чтоб мне посереть, ты точно добавляешь туда какой-то секретный ингредиент! Давай я на тебе женюсь, а? И ты будешь меня кормить!

– Не стоит идти на такие жертвы. – Чарген рассмеялась в ответ. – Можем договориться о сдельной оплате.

Глаза следователя жутковато сверкнули, показавшись белыми бельмами, и в выражении его лица почудилось что-то опасно-хищное. Чарген мысленно ругнулась на себя за то, что непозволительно расслабилась и выбилась из образа, и поспешила сменить тему.

– Что-то случилось? – участливо спросила она. – Вы, мне кажется, обычно выходите из дома несколько позже и в чуть более здоровом виде.

– А, у нас всегда что-то случается. – Он расслабленно махнул рукой, и Чара перевела дух: никаких вопросов и подозрений не последовало. – Газет не читаешь?

– Читаю… А, вы о том артефакторе? – припомнила она последнее громкое дело, о котором уже три дня трубили на каждом углу. Одного из известнейших зеленых магов города убили в собственном доме вместе с женой и сыном-подростком, все перевернули и вынесли кучу ценностей. – Расследуете его смерть?

– Вроде того, – чему-то недовольно поморщился Шешель.

– Надеюсь, у вас получится поймать этих чудовищ. – Хмурясь, Чарген зябко поежилась. – Представить не могу, кем надо быть, чтобы на такое пойти! Ради денег убить ребенка…

– Биологически – человеком, как и мы с вами, что не может не радовать, – спокойно пожал плечами господин Сыщик. – А мораль – понятие субъективное.

– И чем вас это радует? – растерялась она.

– Повадки людей мне неплохо знакомы. Окажись он кем-то другим – это существенно осложнило бы дело, – усмехнулся следователь. В повисшей тишине окинул взглядом темную клетушку лифта, поднялся на ноги, потянулся всем телом и, шагнув, прислонился к стене уже рядом с Чарой. – Подвинься немного, пожалуйста… да, все, достаточно. В сумке ничего хрупкого нет?

– Зависит от того, что вы собираетесь с ней делать.

– Я собираюсь на ней спать, – честно ответил следователь, пытаясь устроиться на квадратном метре площади поудобнее.

Чарген сначала опешила от такой прямолинейности, но сразу возмутиться не успела, а потом вдруг поняла, что идея не лишена смысла.

– Сейчас, погодите только, я себе куртку достану, а то сидеть холодно. Горешняк в этом году не задался, – вздохнула она.

– А пледа у тебя там, случайно, нет? – со смешком спросил следователь, с интересом заглядывая в сумку. Но скрывать Чаре было нечего, она везла в сумке только пару сменных платьев, белье и еще кое-какие мелочи.

– Увы, нет, – виновато пожала плечами она, наблюдая за тем, как следователь пытается угнездиться в тесноте лифта. – Может, вам не стоит лежать на холодном полу? – все-таки спросила она.

– Не могу спать сидя. Иногда получается, но до обмороков я пока еще не устал.

Наконец он кое-как устроился, подложив сумку под голову и свернувшись калачиком, так что Чаре было некуда даже вытянуть ноги.

– Разбуди, когда кому-то понадобится лифт и нас начнут спасать, – проговорил Шешель сквозь зевок, который даже не попытался прикрыть ладонью. И отключился, кажется, в следующее мгновение, не дожидаясь ответа.

Чарген несколько секунд напряженно прислушивалась: почему-то казалось, что сосед непременно должен храпеть. Но нет, сытый Сыщик оказался пугающе тих, почти как выключившийся лифт.

Это было забавно – вот так сидеть рядом со Стеваном Шешелем, грозой преступного мира Беряны, а порой даже всего Ольбада. Мужчина не особенно распространялся о собственной жизни, но соседи, на чьих глазах он вырос, могли много чего порассказать про одинокого следователя. И, конечно, рассказали, когда пять лет назад в давно пустующую квартиру въехала новая хозяйка.

Поначалу, обнаружив такого соседа, Чара не на шутку испугалась и задумалась, не поменять ли адрес. Но стало жаль квартиру, где она еще такую найдет! Жилье досталось ей вполне легальным, хотя и неожиданным способом: по завещанию давнего друга матери. Точнее, досталось не совсем ей, а маме, но…

Чарген жила тут под именем и личиной Биляны Белич, мышки, которая являлась дочкой покойной лучшей подруги квартирной хозяйки. Женщины одинокой, больной и сердобольной, которую жиличка регулярно навещала. Так было безопаснее и разумней, чем светить настоящее имя, да и от некоторых проблем оберегало. Например, надежно избавляло от желающих облапошить наивную одинокую дурочку и заполучить хорошую квартиру в престижном районе столицы. Будь она хозяйкой, непременно кто-то попытался бы, а так – что с сиротки-приживалки возьмешь!

А потом Чара оценила иронию ситуации и аккуратно сошлась с легендарным следователем. Ну так, слегка, по-соседски. Здоровалась, скромно и немного смущенно улыбалась, иногда перебрасывалась какими-то общими фразами. Рассказывала про работу в библиотеке, про тетушку, какая она чудесная, добрая и одинокая.

Всем рассказывала. И со всеми сходилась примерно одинаково: глупо недооценивать наблюдательность и внимательность соседей и уж точно не стоит ими пренебрегать. Просто с Шешелем это еще и щекотало нервы.

Но вот так тесно они общались впервые. И Чарген, хотя испытывала любопытство и азарт, все равно сердилась на себя за то, что непозволительно расслабилась и отошла от выбранного образа. Мало того что позорно и непрофессионально, так еще и опасно! Господин Сыщик – въедливый тип, не нужно будить в нем лишние подозрения.

Она еще раз мрачно покосилась на тусклый световой шар, потом – на свернувшегося трогательным клубочком следователя. Со смешком вспомнила его замечание о женитьбе, окинула соседа новым критическим взглядом.

Следователь Чаре нравился. Худой, конечно, как щепка, она предпочитала более ладные фигуры. Но лицо приятное, выразительное, особенно глаза – холодные, светлые. Взгляд цепкий, бодрит. А еще ей нравились его чувство юмора, обаяние, хладнокровие. И блондинов она любила, хотя никак не могла понять: белобрысый Шешель или это ранняя седина, уж очень странный цвет.

Ну и, главное, это была бы шутка, способная рассмешить богов: она – замужем за высококлассным сыщиком из следственного комитета, вероятным сотрудником контрразведки Ольбада. Даже жаль, что ближайшая свадьба уже запланирована.

И Чара, притулившись в углу, тоже задремала. Спешить ей было уже некуда, такси наверняка уехало, а дирижабль – улетел.

Беряна, столица Ольбада

5 серпеня[2] 8151 г.

Быть «прелесть какой дурочкой», не скатываясь до «ужас какой дуры», – искусство сложное, но жизненно необходимое. Этот бесценный талант Чарген, увы, от матери не передался, пришлось нарабатывать долгими тренировками. Острой на язык Чаре сложнее всего далось именно это, даже смирение и послушание не вызывали столько проблем.

Но если бы мама могла сейчас видеть свою старшую и, безусловно, любимую дочь, очень бы ею гордилась. Чарген, то есть Цветана Лилич, то есть теперь уже, по мужу, Цветана Ралевич, дурочкой была восхитительно очаровательной. Легкое воздушное платье нежно-розового цвета оттеняло светлую фарфоровую кожу, аккуратно заколотые драгоценными гребнями локоны блестели полированным золотом, яркие голубые глаза смотрели на мир с наивным восторгом, заставляя стоящих рядом мужчин невольно приосаниваться и вызывая покровительственные улыбки.